Академическое прозвище Ангильберта — Гомер. Это был франк знатного рода, друг молодого Пипина, сына Карла Великого, и морганатический муж его сестры Берты, которая родила ему двоих сыновей, Хартнида и Нитхарда (будущего историка). При Пипине, вице-короле Италии, он занимал в 780-х годах высокий пост дворцового примицерия, в 792, 794 и 796 гг. ездил в Италию послом к папе, в 800 г. сопровождал Карла в походе, закончившемся его коронацией. Хотя он всю жизнь был мирянином и отличался склонностью к мирским развлечениям («Боюсь, что наш Гомер рассердится на новый указ, запрещающий зрелища и прочие диавольские выдумки», — писал старый Алкуин Адальхарду Корбийскому в 799 г., письмо 175), Карл в 790 г. назначил его аббатом монастыря св. Рихария в Центуле близ Амьена, и Ангильберт усиленно заботился о пышности монастырских построек и о пополнении монастырской библиотеки; об этих своих заслугах он написал даже маленькую книжку. В этом монастыре он и умер 18 февраля 814 г., три недели спустя после смерти Карла Великого.
Несмотря на громкое прозвище и на многочисленные комплименты, расточаемые ему в переписке его учителя Алкуина и других современников, Ангильберт не был большим поэтом. Его сохранившиеся стихотворения немногочисленны и по уровню поэтической техники не поднимаются выше среднего уровня эпохи. Наиболее своеобразна из них панегирическая «Эклога к королю Карлу» с ее рефренами и словесной перекличкой смежных стихов; но и тут самый эффектный и часто повторяемый рефрен — «Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов» — содержит грамматическую ошибку (David amat vates, vatorum est gloria David). Другое большое стихотворение Ангильберт посвятил Пипину, возвращающемуся из победоносного похода против аваров; несколько мелких надписей, посвятительных стихов и довольно неискусных, хотя и вычурных акростихов и месостихов (на слова «Ангильберт», «Господи помилуй», «Царю небесный, буди благ к рабу твоему Ангильберту» и пр.) относятся ко времени его управления центульским аббатством.
Прозвище «Гомер» позволяет предполагать, что у Ангильберта были и какие-то эпические произведения. Собственно, только на этом основании некоторые ученые приписывали Ангильберту авторство большого эпического отрывка (536 гексаметров), сохранившегося без заглавия и без имени автора в рукописи IX—X вв. Действие его относится к 799 г. В нем описывается охота Карла Великого близ Ахена (причем с особым восторгом изображаются великолепные наряды Карла и его спутников — наряды, уместные при дворцовых церемониях, но совершенно немыслимые на охоте); после охоты Карлу является во сне мученическая участь римского папы Льва III, схваченного его врагами, истерзанного и чудом спасшегося; наконец, изгнанный папа сам прибывает за помощью к Карлу на Падерборнское поле, Карл преклоняется перед ним, устраивает в честь его пир и готовится к походу на Рим. На этом отрывок обрывается. Сравнительно высокая поэтическая культура (в частности, много реминисценций не только из Вергилия, но и из Лукана), а также явная тенденция к прославлению папы позволяет думать, что поэма написана каким-то духовным лицом. Однако по традиции она обычно печатается среди сочинений Ангильберта.
ИЗ ПОЭМЫ „КАРЛ ВЕЛИКИЙ И ПАПА ЛЕВ“
137 Лес расположен вблизи на горе, и приятную зелень
Роща скрывает в себе, и свежие есть в ней лужайки.
Все зеленеет вдоль стен, кольцом окружающих город[372],
140 Взад и вперед над рекой все виды пернатых летают,
Часто на берег садясь и клювами пищу копая.
То, к середине реки подлетев, погружаются в воду,
То обращаются вспять и вплавь достигают прибрежья.
Около тех берегов пасется стадо оленей
В длинной ложбине меж гор, на пастбище, полном услады.
Серна туда и сюда несмелым бегает шагом,
Чтоб отдохнуть под листвой, и разные виды животных
Всюду таятся в лесах. Так вот почему среди темных
Рощ этих Карл, наш отец и герой досточтимый, усердно
На мураве предаваться любил прелюбезной забаве,
Псами зверя травить и дрожащей стрелою своею
Племя рогатое бить под мрачною тенью деревьев.
Только что Феб воссиял лучом, преклоненья достойным,
И огнебровым зрачком его свет пробежал по высотам,
Все крутые холмы и верхушки лесов озаряя
Самых высоких, спешат отборные юноши к спальне
Царской, и знатных толпа, собравшись туда отовсюду,
Стала на месте своем, дожидаясь на первом пороге.
Шум поднялся, беготня по всему обширному граду;
160 Эхом своим с высоты ответствуют медные кровы;
Неописуемый гул голосов возносится к небу.
Ржаньем приветствует конь коня, и кричат пехотинцы;
Перекликаются все, и всякий своих созывает;
Пышно украшенный конь, в тяжелых металлах и злате,
Щедрого рад принять короля на могучую спину,
Буйной трясет головой и готовится к скачке по кручам.
Вот, наконец, из палат, окруженный свитой придворных,
Вышел на воздух король, досточтимейший светоч Европы.
170 Светит он дивным лицом и ярко сияет обличьем.
Лоб благородный увил драгоценной златой диадемой
Карл, наш король; над толпой возвышаются плечи крутые;
Отроки держат в руках широкие острые копья
И четверною каймой обвитые льняные тенета,
Псов кровожадных ведут, привязанных крепко за шеи,
Алчных к добыче всегда молоссов с бешеной пастью[373].
Вот уже Карл, наш отец, покидает святые пороги
Храма, и герцоги с ним, и окольные шествуют графы.
Вот растворились врата высокого града пред ними,
180 Вот затрубили в рога, и клики двор наполняют.
Юноши вперегонки поспешно к берегу мчатся...
Вот королева к толпе долгожданная вышла из пышной
Опочивальни своей, окруженная свитой огромной.
То — Лиутгарда сама, прекрасная Карла супруга.
Дивно сверкает у ней подобная розану шея,
Пышный багрец красотой уступает косам, увитым
Алыми лентами вкруг висков, белизною блестящих.
Мантию шнур золотой скрепляет, берилл самоцветный —
На голове у нее, в лучах золотой диадемы.
190 Ярок пурпур одежд из промытого дважды виссона;
Много различных камней украшают пресветлую шею.
В свите прелестных девиц в охотничью рать она входит.
Вот, веселясь, госпожа на коня горделивого села
Между высоких вождей в окружении юношей пылких.
В юной красе молодежь стоит у дверей в ожиданье:
Ждут королевских детей. Окруженный пышною свитой,
Нравом своим и лицом с высоким родителем схожий,
Карл выступает вперед, носящий отцовское имя;
На спину злому коню вскочил он привычным движеньем.
200 Вслед ему Пипин идет, нареченный по имени деда,
Славу отца своего возродивший в делах государства,
Сильный в бою и отважный герой, и храбрый в сраженьях[374].
Средь приближенных своих полководец щедрый выходит;
Вот высоко на коне, окруженный блестящею свитой,
Светит он дивно лицом и ярко сияет обличьем,
Лоб же красивый его окружен лучезарным металлом.
Сгрудившись вместе, толпа смешалась в широком проходе
Настежь раскрытых ворот. Придворный синклит протесниться
Хочет вперед, отчего поднимается ропот немалый.
210 Резко трубят рога, и собаки с несытою пастью
Лаем наполнили воздух, и шум достигает созвездий.
Движется вслед за толпой ослепительных дев вереница.
Ротруд у них впереди перед прочими девами едет
На быстроногом коне, спокойным двигаясь шагом.
Кудри, что снега светлей, аметистовой лентой увиты,
Перемежаются в них каменья, сверкая лучами,
А на главе у нее дорогими камнями усеян
Венчик златой; скреплена изящная мантия пряжкой.
Средь многочисленных дев, стремящихся следом за нею,
220 Тут же и Берта горит, окруженная девственным сонмом,
Голосом, духом мужским, обычаем, ликом пресветлым,
Нравом, очами и ртом и сердцем с родителем схожа.
Вкруг ее нежной главы — позолоченная диадема,
В кудри, что снега светлей, вплетены золотистые нити,
И дорогие меха украшают млечную шею.
Взоры ласкает наряд, усыпанный всюду камнями,
В пестром порядке они сияют лучами без счета
И на монисте, а плащ хрисолитами сплошь изукрашен.
Гисла следом за ней, сверкая своей белизною,
230 В девичьем сонме идет, короля золотистая отрасль.
В мальвовом платье своем блистает прекрасная дева.
Мягкая ткань покрывал отделана вышивкой алой;
Волосы, голос[375], лицо лучистый свет источают,
Шея в блестящей красе горит розоватым румянцем,
Будто бы из серебра — рука, а чело — золотое,
Очи сияньем своим посрамляют пресветлого Феба.
Радостно на скакуна быстроногого дева садится,
Конь горделивый грызет удила, обдавая их пеной.
В сопровожденьи мужей, с окружившим ее отовсюду
240 Сонмом бесчисленных дев, при ржаньи коней громогласном,
В пышном уборе своем, покинув высокие крыльца,
Дева стыдливая вслед за властителем праведным едет.
Ротхайд выходит затем в украшеньи из разных металлов:
Быстрым шагом она своей предшествует свите.
Волосы, шея и грудь — в огне разноцветных каменьев;
Шелковый плащ дорогой с роскошных плечей ниспадает,
И на прелестной главе сверкает камнями корона;
Держат хламиду шары золотой в каменьях застежки.
На горделивом коне туда направляется Ротхайд,
250 Где притаились стада оленей с шершавою кожей.
Вышла меж тем из палат со светлым лицом Теодрада:
Ясное блещет чело, и волосы с золотом спорят;
Шеи прелестный убор — из одних изумрудов заморских,
Руки, ланиты, уста и ножки лучисто-прекрасны;
Светлые ярко горят просветленным пламенем очи.
На гиацинтовый плащ нашиты кротовые шкурки.
Славную деву сию Софоклов котурн украшает[376].
Шумной густою толпой ее окружили девицы,
И благолепный собор вельмож потянулся за нею.
260 Дева воссела тотчас на свою белоснежную лошадь,
Скачет на буйном коне короля благоверная дочка,
К роще держит свой путь, покинув дворец освещенный.
Поезда крайнюю часть занимает прекрасная Хильтруд.
Ей указала судьба подвигаться в последнем отряде.
Вот посредине толпы сияет прелестная дева,
Крепкой уздою она умеряет поспешную скачку
По прибережной земле.
За нею народ достославный
В жажде ловитвы спешит, и все королевское войско
Соединяется с ним. Вот сразу железные цепи
270 С хищных упали собак. Глубокие норы животных
Ищут прилежным чутьем и, как должно, бегут за поживой.
Жадно молосские псы по кустарнику частому рыщут,
Поодиночке сперва по тенистой дубраве блуждают:
Все поживиться хотят кровавой добычей лесною.
Всадники, лес окружив, противопоставили своры
Стаям бегущих зверей... Бурый вепрь обнаружен в долине!
Тотчас же всадники в лес поскакали, преследуя криком,
Наперебой понеслись за бегущей добычей молоссы,
И врассыпную спешат по безмолвному[377] сумраку чащи.
280 Мчится беззвучно один, как должно, за вепрем проворным,
Лаем немолчным другой оглашает воздух спокойный,
Третий плутает в кустах, обманутый запахом ложным;
Кружат туда и сюда, один за прыжками другого:
Видит один, а другой унюхал бегущего зверя.
Шум поднялся, разлился по рощам, лежащим в долине.
Рог подбодряет собак отважных к свирепому бою,
Гонит туда, где кабан бежит, угрожая клыками.
Всюду с задетых стволов дождем осыпаются листья.
То по открытым местам, то по чаще бежит непроглядной,
290 Скор на бегу, скрежеща, устремляется к горным вершинам;
Но, наконец, утомлен, он стал и с усилием дышит.
Вот наседающим псам он орудие смерти готовит;
Мордой ужасной своей раскидал он свирепых молоссов.
Карл же отец с быстротой сквозь сонмы охотников скачет,
Птицы пернатой быстрей, мечом своим дикого зверя
В грудь поражает, вонзив железо холодное в сердце.
Рухнул кабан, изрыгнув свою жизнь вместе с бурною кровью,
Бьется и корчится он, издыхая, в песке рудожелтом.
Подвиг с высокой горы семья короля созерцает.
300 Карл же немедля велит загонять другую добычу,
К спутникам славным своим обращается с дружеской речью:
«Знаменьем благостным сим нам, как видно, судьба разрешает
День с весельем провесть, и потворствует нашим затеям.
Ну, так старайтесь же все завершить начатую работу
И к полеванью сему приложите усердные силы».
Еле промолвил герой, как ответили кликами толпы
С верха горы, и опять устремились к дубраве вельможи,
Быстрых сгоняя зверей. А сам наш отец достославный,
Карл, пред друзьями летит с метательным дротом в деснице,
310 Коим стада кабанов несметные он поражает.
Валятся грудой тела поверженных долу животных.
Между вельможами Карл по частям разделяет добычу,
Спутников верных своих нагружает тяжелою ношей.
Кончив забаву, назад он едет по прежнему полю
К роще зеленой, к ручьям освежающим и осененным
Лиственной крышей, к местам, покрытым прохладною тенью.
Тут, укрепив по земле свои златотканные ставки,
Стан раскинул король, и палатки вождей забелели.
Весело Карл для своих веселую сладил пирушку:
320 В первую очередь он созывает отцов многолетних,
После же зрелых мужей, рожденных в лучшие годы[378],
Далее юный народ и девушек чистых сажает
Вместе за стол и велит подавать фалернские вина.
Солнце садится меж тем, и спускаются тени ночные,
Просит спокойного сна у всех утомленное тело.
ЭКЛОГА К КОРОЛЮ
Флейта, проснись и прославь моего господина стихами!
Любит Давид стихи — прославь его, флейта, стихами.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Вот потому-то скорей поспешите, сбегитесь, поэты,
И для него, для Давида, воспойте сладчайшие песни.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Сладкой любовью Давид возбуждает сердца песнопевцев —
Пусть же любовь породит в сердцах наших песнь о Давиде.
Любит Давида Гомер — прославь его, флейта, стихами.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
10 Не умолкай же, свирель, сладкозвучным тревожима плектром[379],
Пусть зазвучат в твоем горле стихи во славу Давида,
Пусть наполнится грудь у тебя любовью к Давиду.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Любит Давид познавать священные чувствия древних,
Клады старинных умов искушенным разыскивать духом,
И проникать к истокам святым небесной софии[380].
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Хочет Давид окружить себя сонмом премудрых ученых,
29 Чтобы дворец его стал всех искусств и красою и славой,
Чтобы в усердных умах обновилася древняя мудрость.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Зиждет строенье свое Давид на камне высоком[381],
Чтобы блаженный чертог Христу был обителью прочной.
Счастлив Давид своею рукой воздвигать его стены,
Дабы возвысился храм высокопрестольному богу.
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Пусть процветет творенье его по милости Божьей,
Пусть пособляют ему крылатые вестники неба,
30 Пусть весь сонм святых придет на подмогу Давиду!
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Как я могу, юный Карл, промолчать о тебе в песнопеньях?
Ты — достойная ветвь твоего великого рода,
Ты — отрада дворца, надежда вернейшая царства,
Вот потому-то тебя прославляют и флейты поэтов.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Будь же здрава и ты, посвященная господу дева,
Гисла, Давида сестра; будь прославлена этою песней.
40 Любит тебя нареченный жених твой во славе небесной,
Ибо ему одному предалась ты душою и телом.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Ротруде песня мила — у Ротруды ум просветленный,
И добродетельный нрав, и краса, что меж дев знаменита.
Дева, несись по белым полям[382], по древним посевам,
И собирай их цветы, и свивай в венок себе пестрый.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Ныне вы Берту должны восхвалить, достославную деву,
О Пиериды, со мной, коли вам мои песни приятны.
50 Истинно, дева сия достойна любых песнопений.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Ныне же наша свирель воспоет и вас, о девицы[383],
Вас, что летами нежны, но зрелы благостью нравов,
Вас, чьих лиц красота одной добродетели ниже.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Как не назвать и тебя, примицерий высокого трона[384]?
Тот Аарон, Моисеевых дней иерей величайший,
Ныне, на диво двору, в тебе обрел воплощенье.
Носишь пред богом священный эфод и алтарное пламя[385],
60 Ключ от небес — в речах, а в руках твоих ключ от часовни,
Слово молитвы твоей охраняет от недруга паству.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Тирсис любит стихи — прославим же Тирсиса песней[386].
Череп у Тирсиса гол, но сверкает он верностью истой,
Сердце же чуждо греха и сияет чистейшей любовью.
Верностью Тирсис хорош и великому дорог Давиду.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Вот, увлажненный дождем, Меналк спускается с кручи[387],
Чтобы в палатах дворца с любовью прочесть эти строки —
70 Люб поэтам Меналк, зане он достоин любови.
Флейта, проснись и прославь моих любимых стихами!
Ныне же, грамотка, в путь: беги в Давидовы сени,
Всех, кто дорог и мил, смиренным приветствуя словом
И расточая друзьям в благозвучных строках поцелуи.
А у Давидовых ног раскинь свои тонкие песни,
Десять тысяч раз передай ему наши приветы
И припади к священным стопам с лобызанием сладким.
Вслед за сим повернись к моим любезным с приветом,
Славных покои девиц посети с ласкательной песней
80 И отправляйся туда, где Юлий раскинулся станом[388],
И возвести молодому воителю многую славу.
А от него поспеши к часовне святой государя,
Всюду из уст рассевая слова привета и мира;
Кто бы тебе на пути ни предстал из крещеного люда,
Будь то муж, отец или брат, юнец или старец, —
Всем из ласковых уст помавай миротворной оливой[389],
И говори им: Гомер желает вам вечного счастья,
И да хранит вас господь вседержитель всегда и повсюду.
Паче же всех да хранит Христос вовеки Давида:
90 Наша в Давиде любовь, Давид нам всего драгоценней,
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов,
Любит Давид Христа — Христос есть слава Давида.
После сего направь ты стопы к садам благовонным,
Где обычайно Гомер обитал с сыновьями своими.
Там подивися цветам прекрасным и травам целебным,
И посмотри, хорошо ли растут, надежно ли крепнут,
И не польстился ли враг на них своей хищной рукою,
И отовсюду ли их ограждают плетни и заборы,
Все ли в порядке в дому, и здоровы ли милые дети.
100 Ежели все хорошо, возрадуйся милости божьей
И к сыновьям обратись: «Сохраняйте свой стан добронравно,
И дожидайтесь, пока вернется Гомер-песнопевец.
Пусть ваши дом и двор избегут и коварного вора,
И душегуба-огня; пусть хранит вас господь-громовержец.
Будьте здоровы, сыны, моя любовь и забота,
Будьте здоровы, а песни мои отнесите Давиду».
Любит поэтов Давид — Давид есть слава поэтов,
Любит Давид Христа — Христос есть слава Давида.