Марбод Реннский был самым старшим из трех луарских поэтов XI в. Это чувствуется и в его пристрастии к традиционной религиозной тематике (от которой он отступал лишь с угрызениями совести), и в его верности дидактическому духу поэзии X—XI вв., и в его привязанности к леонинской рифме — звонкой средневековой потехе, от которой классицисты Хильдеберт и Бальдерик уже отказывались. В творчестве своем Марбод однообразнее, важнее, ученее и строже своих современнников; отсюда, конечно, проистекало то чрезвычайное почтение, с которым они всегда отзывались о нем и обращали к нему свои послания.
Марбод родился около 1035 г. в Анжере и прожил там большую часть своей жизни. Он учился в анжерской соборной школе, а потом сам был там учителем; с 1069 г. он занимал пост канцлера анжуйского графства. Здесь, в годы ученичества и учительства, была написана большая часть его стихотворений. Среди них — гимны метрическими и ритмическими размерами, представленные здесь тремя сапфическими стихотворениями в честь святых иереев, на три способа варьирующими один и тот же набор мотивов; среди них — послания, эпиграммы, эпитафии, стихотворения на случай и прочие жанры, практиковавшиеся в школах. Несколько из них переведено ниже; правда, принадлежность Марбоду одного из них — басни об овчаре и волке — сомнительна. Наконец, Марбод сочинил несколько стихотворных житий (блаженного Маврилия, покровителя Анжерской церкви; св. Таисии, обращенной египетской блудницы; Теофила, продавшего душу дьяволу, о чем до Марбода писала Хротсвита, а после Марбода — Рютбёф; мучеников Лаврентия, Маврикия и др.) и переложил в небольшие поэмы несколько эпизодов Ветхого Завета — книгу Руфь, историю пророка Ионы, похищение Дины, дочери Иакова, мученичество Маккавеев.
Для школьных же нужд Марбод сочинил две дидактические поэмы: во-первых, небольшой стихотворный трактат «О словесных украшениях» (определения стилистических фигур, заимствованные из древнеримской «Риторики к Гереннию», и стихотворные иллюстрации на каждую фигуру и, во-вторых, большую «Книгу о камнях» — сочинение, которым он снискал наибольшую славу. Это — описание 60 драгоценных камней (включая и магнит, и коралл), о каждом из которых сообщается, как он выглядит, где и как добывается и какую имеет целебную или магическую силу. Основными источниками Марбода здесь служили Исидор Севильский и эпитоматор Плиния Старшего Солин. Поэма Марбода пользовалась широчайшим распространением как научно-популярное сочинение и в последующие века была переведена на французский, английский, датский и итальянский языки. В 1096 г. 60-летний Марбод должен был покинуть анжерскую школу и отправиться — с большой неохотой — епископом в Ренн, в Бретань. Среди административных забот и переписки по догматическим вопросам он нашел здесь время, чтобы вернуться к поэзии, и написал свое самое «личное» произведение — «Книгу десяти глав». Десять глав — это медитации на различные темы: «О должном образе сочинительства», «О времени и возрасте», «О блуднице», «О матроне», «О старости», «О роке и бытии», «О наслаждении», «Об истинной дружбе», «О благе смерти» и «О воскресении плоти» — весь набор вопросов, возникающих в старческих мыслях о смысле жизни и истинном благе. Образцом сурового пафоса, проникающего это сочинение, может служить приведенная ниже глава «О блуднице». Характерно начало «Десяти глав», в котором он отрекается от легкомысленных стихов своей молодости во имя простоты и пользы:
То, что писал я юнцом, перечитывать в старости стал я.
Стыд меня обуял, пожалел я об этих писаньях:
Как потому, что предмет легкомыслен и суетен слишком,
Так потому, что искусство писца могло быть и выше.
Нет достоинства в них — ни в выдумке, ни в исполненье,
Лучше погибнуть бы им иль вовсе на свет не родиться!
Но не воротит никто из уст излетевшее слово,
И человеку нельзя поправить былую ошибку.
Что ж, остается тогда мне быть осторожней в дальнейшем,
Чтоб ничего не сказать без искусства, не молвить без пользы,
Ибо теперь для меня и прежнего нет оправданья,
В юности глупой моей, легкомысленной и неумелой,
Коей прощалась вина за то, что опыта мало...
Только в глубокой старости удалось Марбоду избавиться от епископства, вернуться в родной Анжер и уйти от забот в монастырь св. Обэна. Он умер в 1123 г.
ТРИ ГИМНА О СВЯЩЕННИКАХ[227]
I
В оный день, когда торжеством уставным
Верные святят иереев память.
Вся отходит почесть к Тебе, Великий
Первосвященник[228]:
Лишь тобой одним возмогли святые
Обратить в ничто все лукавства века,
И осилить ложь, и расторгнуть сети
Сладких соблазнов;
Но была и скорбь отвратить бессильна
От прямой стези совершенной веры
Тех, чей светлый дух возгорался дивно
Светлой надеждой.
Через то, скончав все труды, по праву
Обретя в селенье небесном домы,
Ныне пребывают святые души
В мире всецелом.
Славу, и хвалу, и почет верховный
Горнему Царю и святому Богу
В хоре всех вещей да возносят стройно
Время и вечность.
II
Это хор святых иереев Божьих,
Хор священников, не солгавших Духу,
Хор благоразумных рабов, по правде
Церкви служивших:
Ибо, восприяв благодать, неложно
Дар блюли они, для духовной брани
Препоясав чресла, неся в лампадах
Ясное пламя[229].
Через то, что сами себя смиренно
Лишь за малых слуг клиентелы Божьей
Почитать дерзали они, свершилось
Дело служенья;
Бодрственны душой, неусыпны сердцем,
Дождались они, как Хозяин в полночь
Постучался в дверь, и тотчас по зову
Вышли навстречу.
Славу, и хвалу, и почет верховный
Горнему Царю и святому Богу
В хоре всех вещей да возносят стройно
Время и вечность.
III
К тем, кто столь благой возблистал заслугой,
Вышнего Царя всеблагая милость,
Полною за все воздавая мерой,
Молвит приветно:
«Ей, возлюбленные, войдите в радость
Вы мою навек, усладитесь дивно;
Тот, кто верность в малом явил, над многим
Будет поставлен»[230].
Вас прияли ныне селенья Рая,
Вам сияет ныне спасенья благо,
Но спасите нас, изнемогших духом
В плотских оковах!
Славу, и хвалу, и почет верховный
Горнему царю и святому Богу
В хоре всех вещей да возносят стройно
Время и вечность.
МОЛИТВА К БОГУ
Лишь помыслю, сколь прилежно
Сердцем я лелею нежно
То, что сгинет неизбежно,
Ибо Смерть царит безбрежно;
Лишь представлю гроб и тленье,
Тела бедного истленье,
Духа грешного растленье,
Срока судного явленье[231], —
В самой глубине душевной,
На свои же скверны гневный,
Отлагаю лад напевный,
Воздымаю стон плачевный.
Стон плачевный воздымаю,
Глас прискорбный возвышаю,
Огнь сердечный возжигаю,
Ужасаясь, воздыхаю.
Сколь томится дух скорбящий,
Видя близость кары вящей,
Образ Смерти предстоящей,
Зрак Геенны, нам грозящей!
Сыне Божий, звезд Зиждитель,
В ком Себя явил Родитель,
Неба и земли Правитель,
Будь погибшему Спаситель!
Ибо помню, Иисусе,
О запрете, об искусе,
О плода греховном вкусе,
О праматери укусе;
Но чрез Ту, что вслед за нею
Мы узрели, как лилею[232].
Мне, злонравному злодею,
Дух очисти и психею[233].
Воздаем Христу хваленья,
И Марии псалмопенья,
Чьи да сохранят моленья
Грешных нас от осужденья.
КРАСОТЫ ВЕСНЫ
Нрав мой смягчает весна: она мне мила и чудесна.
Не позволяя уму погружаться во мрачную думу,
Я за природой иду и рад ее светлому виду:
Вся зеленеет земля, ее зову весеннему внемля,
Всюду пестреют цветы, листвою деревья одеты,
И созревают плоды, повинуясь веленьям природы.
Слышны уже голоса из чащи ожившего леса;
И соловей прилетел, и дрозд, и синица, и дятел;
Гнезда пернатые вьют и бесперых птенцов укрывают,
Пряча в укромных кустах и в густо разросшихся травах.
Полны цветами сады, и люди их прелести рады;
Льется тепло на поля, колосья хлебные холя,
А винограда лоза краснеет, что яркая роза.
У родниковой воды резвятся девиц хороводы
И, презирая тоску, заводят юноши пляску.
Все веселятся кругом, встречаясь с подругой и с другом,
Только угрюмый молчит и сам себя злобою мучит,
Видя земли красоту, но свою не оставив заботу.
Злобствует тот на Творца, у кого нет веселого сердца:
Бог ведь и лето нам дал и зиму с весной этой создал.
О ПРИСВОЕНИИ АББАТОМ ЕПИСКОПСКИХ ЗНАКОВ ОТЛИЧИЯ
Ежели носит аббат все знаки епископской власти,
То есть с печатью кольцо, перчатки, сандалии, митру,
Он не аббат, но ведь он в то же время еще не епископ,
Как величают его, хоть он ни то, ни другое.
Словно кентавр, для меня он урод двоякого вида:
Изображая себя епископом, все же аббат он.
Попросту это осел, напяливший львиную шкуру,
Или же он лицедей, надевший чужую личину.
КРАЖА ПЕТУХА, ДОКАЗАННАЯ ПЕТУХОМ
Был у вдовицы петух, петух этот съеден был вором.
Вора корила вдова; тот говорил, что не крал,
Да и поклялся. Но вот у клятвопреступника в брюхе
Закукарекал петух и доказал воровство.
ЛЕОПАРД
Я и не лев и не пард, но зовусь я по ним леопардом.
СТИХОТВОРНЫЕ БЕЗДЕЛКИ
Скопище туч, солнца луч, с горных круч ниспадает, кипуч, ключ.
Свет рассевает бред, стынет след, и минующих лет нет.
Белый снег, быстрый бег, дальний брег и недолгий людской век.
Новь и старь, полный ларь, гордый царь, грубый псарь — всё одна тварь.
Черная топится смоль, вьется моль, бьется боль, солона соль.
Тяжек вьюк; гнется лук, слишком туг, вырываясь из рук вдруг.
Тверд под пилою дуб, крепок сруб, и становится туп зуб.
Мерзостен сброд; но знатный род хороший несет плод.
В поздний час дремлет глаз, но доносится сказ, и гласит глас.
Мягок мох, тяжек вздох, но блюдет в нашем доме порог бог.
Тянется шест, и рушится пест, и под сонмами звезд — крест.
Враг лукав, дух же здрав, крепок нрав, и превыше всех прав — прав!
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ВОЛК ОБМАНУЛ ОВЧАРА
Некий повадился волк по просторам пастбищ обширных
Вольно бродивших овец у овчара похищать.
Не было сил пастуху с разбойником справиться дерзким,
И наконец он решил хитростью вора поймать.
5 Вот и замыслил тогда он верхушку гибкого дуба
Так изогнуть, чтоб она к самой приникла земле.
Петлю затем привязав к вершине изогнутой книзу,
Палочкой легкой на ней он прикрепил западню.
Палочка эта была пристроена так, чтобы сразу
10 Тот, кто бы сдвинул ее, тотчас же в петле застрял.
К петле же он подвязал ягненка голову, чтобы
Палка упала, когда голову станут тянуть.
После овчар отошел, а польстился на выдумку эту
Волк и сейчас же схватил голову в хищную пасть.
15 Палочка сдвинулась тут, и хищника петля зажала,
Дуб разогнулся, и вверх вздернулся с волком силок.
Только заметил овчар, что в петлю попался разбойник,
Стал в него камни бросать, чтобы скорее добить.
20 Множество ран получил, чуть не до смерти был искалечен
Волк, задыхаясь в силке, крепко стянувшем его.
Чтобы замучить вконец, пастух стащил его наземь,
Поднял дубину и так волку он стал говорить:
«Камни тебе нипочем, но я мозг тебе выбью дубиной,
Тризну свершив наконец в честь моих бедных овец».
25 «Смилуйся, — волк завопил, — надо мною, пастух благочестный,
Выслушай то, что тебе в кратких скажу я словах:
Коль соизволишь теперь ты жизни меня удостоить,
То я сторицей тебе все, что украл, возмещу.
Нет здесь при мне ничего, но если меня ты отпустишь,
30 Я не надую тебя, дам тебе верный залог.
Этим залогом пускай мой собственный будет волчонок,
В том, что к тебе я вернусь в точно назначенный день.
Если ж к тебе не вернусь, никакого не будет ущерба,
Ежели вместо меня, старого, сгибнет юнец.
35 Больший бы вред он принес, чем я, коль в живых я останусь.
В том же, что я поплачусь, выгоды нет никакой:
Что тебе шкура моя? на обувь она не годится,
Что тебе мясо мое? есть ты не станешь его.
Вот и не знаю, зачем меня, бедного, хочешь прикончить,
40 Раз никакой от меня пользы не будет тебе».
Словом, как только в залог он взял молодого волчонка,
Волку назад убежать дал легковерный овчар.
Тот же надуть овчара задумав уловкою хитрой,
Скоро монаха нашел вместе со служкой его.
45 «Здравствуй, отец мой, — сказал, — моей не презри ты просьбы
И не отвергни меня за прегрешенья мои.
Искренне каюсь я в них, мне мерзостны блага мирские,
Мучаюсь тем, что всегда резал невинный я скот.
Пользы в том нет никакой, чтобы тело соблазнами тешить,
Если надежды на то, что я спасен буду, нет.
50 Розгой меня ты секи иль бичом хлещи ты нещадно,
Только, молю я, мою душу ты Богу верни.
Волосы мне остриги, на макушке мне выбрей гуменце,
После ж обритого так в рясу меня облеки.
55 Ты не подумай, что я получить это даром желаю,
Нет, за все это вперед дам тебе в дар я овцу.
Коль не по нраву тебе из овечьего мяса трапезы,
Мясо ты служке отдай, сам же возьми себе шерсть».
И не успел получить монах этот ценный подарок,
60 Как он, сейчас же, схватив ножницы, волка постриг;
Голову всю окорнал, и такое он выбрил гуменце,
Что от ушка до ушка стало все голо кругом,
Он наставление дал, как должно вести себя, волку,
Куколь напялил ему и повелел уходить.
65 День наконец наступил для возврата заложника данный;
Волк в этот день обещал снова прийти к пастуху.
Он и пришел, но пастух едва опознать мог пришельца,
Ибо из черного волк стал уже бурым теперь.
«Что с тобой сталось, — спросил, — почему ты с тех пор изменился,
70 Как был похищен силком ты, похититель овец?»
Голову тот наклонил, промолвил «благословите»,
Морду слезами залил и таковой дал ответ:
«В изнеможенье от ран, какие нанес ты камнями,
Я тяжело захворал и обратился к врачу.
75 Он же, взяв лапу мою и пощупав мне пульс ослабевший,
«Выживешь ты, — говорит, — вряд ли, скорее помрешь».
Тут появился монах навестить страдавшего тяжко,
И в злодеяньях моих он мне покаяться дал,
Но освятил он меня надеждой, что тот не погибнет,
80 Кто, греховодником быв, все же достойно умрет,
И, наконец, убедил отказаться от грешного мира,
Голову выбрил мою и в эту рясу облек.
Только оставил я свой злобный норов и прежнюю пищу,
Мне полегчало, и вот сразу поправился я.
85 Ныне же, раз присужден заложник мой с жизнью расстаться,
То, чтоб мой сын не погиб, жизнь отдаю я свою.
Но возвращаясь сюда, как и должен был я возвратиться,
Все же я нищ: ничего нет у меня своего.
Я не надул, пощади, коли ты пощадить меня хочешь,
90 Если же хочешь казнить, то поскорее казни».
«Эта десница тебя, — ответил пастух, — не ударит,
А те удары мои прежние ты мне прости.
Если монаха убью, вдвойне душегубцем я буду.
Сын твой свободен, и ты с ним возвращайся домой».
95 Весело оба пошли и, спокойно по полю идя,
Вот что волчонку сказал изголодавшийся волк:
«Право, сынок, ничего нет слаще овечьего мяса,
Грубая пища, поверь, — кислый творог и бобы.
Бремени я не снесу, какого поднять я не в силах».
100 Рек и, как прежде, опять начал хватать он овец.
Но, только стал пожирать молодого ягненка разбойник,
Ошеломлен был овчар и закричал ему вслед:
«Эй ты, здоровый монах, нельзя тебе мясом кормиться!
Разве Василия чин это позволил святой?»
105 «Не однороден устав, — волк ответил, — служителей церкви:
Был я монахом, а вот я уж каноником стал».
И со всех ног убежал с добычей он в чащу лесную.
Тут догадался бедняк, что одурачен он был.
ИЗ «КНИГИ О КАМНЯХ»
Пролог
Царь арабский Эвакс, преданье гласит, при Нероне,
Том, что по Августе был вторым правителем в Риме,
Книгу составил о том, какие камни бывают,
Где обретаются, в чем их сила, их цвет и названье.
Книга понравилась мне, и вот решил изложить я
То, что в ней прочитал, как можно доступней и кратче.
Я изложенье мое писал для себя и для близких —
Ибо величие тайн умаляется дальней оглаской;
Став уделом толпы, становится важное пошлым.
Самое большее — трем друзьям я дарю эту книгу:
Три — святое число, а я ведь пишу о священном
И обращаюсь лишь к тем, кто к таинствам божьим допущен,
Строгие нравы хранит и праведной жизнью известен.
Ежели разум людской познает свойства каменьев,
Силу их, коей причина сокрыта, а следствие явно, —
Это кажется нам сугубо достойно и важно.
Ведомо всем, что искусству врачей пособляют каменья
Из человеческих тел изгонять зловредные хвори;
Ведомо также и то, что каменья бывают причиной
Всяческих благ, дающихся тем, кто должно их носит.
Пусть никого не дивит — сомнение здесь неуместно, —
Что в драгоценных камнях волшебная кроется сила:
В травах сила ведь есть, а в камнях она только мощнее.
1. Алмаз
Самый лучший алмаз добывается в Индии дальней.
Это — горный хрусталь, прошедший утробу металлов.
Он сохранил металлический цвет, однако такое
Есть сияние в нем, с которым хрусталь не сравнится.
Твердость его такова, что ничем одолеть невозможно —
Перед алмазом бессилен огонь и ничтожно железо.
Он размягчиться способен лишь козьей горячею кровью.
Только с трудом, наковальню дробя, отобьешь ты осколок,
Коего острая грань послужит резцом камнерезу.
Этот алмаз не бывает крупней авелланских орехов.
Рода иного алмаз производят арабские земли.
Он не настолько тверд: размягчить его можно без крови.
Блеск в нем, однако, не тот, потому и цена ему меньше,
Хоть и размером велик и весом бывает тяжел он.
Третьего рода алмаз на морском добывается Кипре;
Род четвертый хранят под Филиппами рудные жилы.
Общее свойство у всех: к себе они тянут железо, —
Так, как делает это магнит вдали от алмаза:
Рядом с алмазом магнит ему уступает добычу.
Этот камень всегда полезен в магических тайнах:
Неукротимого он смиряет и делает добрым,
Он отгоняет дурные сны, отвращает лемуров,
Черному яду он враг, мирит он раздоры и ссоры,
Тех, кто безумен, наводит на ум, а недругам вреден.
Носят камень алмаз, в серебро или в золото вправив,
Так, чтоб на левой руке он сиял в драгоценном запястье.
3. Аллекторий
Если отнять петуху его петушиную силу
И холощеным его держать до четвертого года,
То в животе у него удивительный камень родится
И продолжает расти в течение четырехлетья,
Чтобы достичь, наконец, размера фасолины крупной.
Камень похож на хрусталь и похож на прозрачную воду;
Имя ему — аллекторий, что значит: «камень петуший».
Он человеку в любой борьбе приносит победу,
Он, положенный в рот, утоляет жгучую жажду.
Сам кротонский Милон побеждал, нося аллекторий;
Много царей, сей камень храня, врагов сокрушали.
Тем, кто в изгнанье живет, сей камень поможет вернуться,
В прежнюю честь попасть и новую славу изведать.
Тем, кто речь говорит, он слова в изобилье подскажет,
Сильными сделает их и угодными внемлющим людям.
В чреслах мужских он умеет возжечь Венерино пламя
И нелюбимой жене вернуть супружнюю милость.
Чтобы достичь этих благ, носить за щекой его надо.
19. Магнит
Камень, чье имя магнит, залегает в земле троглодитов;
Впрочем, не меньше того им богаты индийские страны.
Он узнается легко по бурому ржавому цвету
И по тому, как он тянет к себе железные вещи.
Первым его применил колдун Деэндор, по преданью,
Ибо в делах колдовских ничто не сильнее магнита.
Вслед за этим волхвом Цирцея, владычица ядов,
В тайных своих волшебствах прибегала и к силе магнита.
Камня этого мощь потом испытали мидяне,
И оказалось, что он способен на дивное дело:
Муж, желая узнать, верна ли жена ему, нет ли,
Этот камень во сне подложит ей под подушку;
Если супруга верна, она потянется к мужу
Даже сквозь сон; а ежели нет, то свалится с ложа,
Словно столкнули ее, — такой одуряющий запах
В ноздри вдохнет ей магнит, выдавая грех ее блудный.
Если догадливый вор проникнет в нужное зданье
И, разбросав по углам его комнат горящие угли,
Сверху посыплет на них порошком толченым магнита, —
Скоро все, кто ни есть, разбегутся из этого дома,
Ибо из всех углов потянет удушливым дымом,
Дух займет у людей, померещится: рушатся стены,
Все побегут, никто не останется в гибнущем доме,
И в безопасности вор унесет любую добычу.
Этот камень и мужу с женой помириться поможет,
Он и жене поможет вернуть загулявшего мужа;
Он придает красоту, привлекает любовь и вниманье,
Делает пышною речь и вескими доводы в споре.
Принятый с медом, вином, молоком, он лечит водянку
И в порошке помогает зажить ожогам на теле.
ИЗ «КНИГИ ДЕСЯТИ ГЛАВ»
О блуднице
Средь бесконечных сетей, которые людям лукавый
Всюду по мира холмам и везде по долинам расставил,
Самый опасный силок, в какой вряд ли нельзя не попасться, —
Женщина, корень беды, ствол порока, зловредный отросток.
5 В мире повсюду она без числа порождает соблазны;
Всякие свары, вражду и междоусобные распри
Будит и старых друзей до кровавых доводит раздоров,
Губит она и любовь, сыновей разлучает с отцами.
Этого мало: царей и властителей гонит с престолов,
10 Войны заводит, крушит города, разрушает столицы,
Множит убийства и яд смертельный в кубки вливает;
Села, поместья огнем пожаров она истребляет.
Словом, такого нет зла на всем белом свете, в котором
Женщина быть не могла хотя бы отчасти виновной.
15 Этот завистливый пол, легкомысленный, яростный, жадный,
И до вина непомерно охоч, да и крайне прожорлив;
Радостно мстит и во всем других одолеть он стремится,
Правдой и кривдой достичь своего неуемно желая;
Что ему сладко, на том никакого не знает запрета.
20 Вечно приветлив на вид, а способен на всякую низость,
Лжив и бесстыден всегда и готов на любые обманы;
То его к деньгам влечет, то жжет его похоти пламя,
Он суетлив и болтлив, а к тому же еще и заносчив.
Полная всех этих зол, всем миром женщина вертит;
25 Женщина — сладкое зло, одновременно мед и отрава,
В сотах скрывая свой меч, она им пронзает и мудрых.
Кто ведь запретным плодом соблазнил впервые супруга?
Женщина. Кто отца побудил дочерей обесчестить?
Женщина. Кто погубил силача, ему волосы срезав?
30 Женщина. Кто же главу отсек святому пророку?
Женщина, матери грех умножая своими грехами
Да и себя заклеймив еще более мерзким убийством.
Кто же Давида с пути совратил, мудреца Соломона
Сладкой приманкой завлек, так что первый стал любодеем
35 И нечестивым другой? Только женщина, нежно ласкаясь.
Многих я жен обхожу, известных по книгам священным:
Жуткую Иезавель, преступную с ней Гофолию
И еще больше других, каких здесь и незачем числить.
Множество жен обхожу, о которых обычно поэты
40 Да и сказанья гласят — Эрифилу, за ней Клитемнестру,
Прокну, жестоких Белид, блудницу, рожденную Ледой,
Из-за какой десять лет сражались с троянцами греки,
Как и других, о каких говорят нам трагики часто.
Этому страшному злу, которого надо беречься,
45 Древняя мудрость нашла обличье ужасной химеры,
Правильно давши ему тройного чудовища образ,
Львицею сделав с лица, со спины же — хвостатым драконом,
Ну а внутри у него одно лишь свирепое пламя.
В образе этом видна коварная сущность блудницы:
50 Хищность свою выдает она зверскою львиною пастью,
Хоть и старается быть на вид непорочною девой;
Ловко пленяя мужей, их огнем распаляет любовным,
Но совершенно в ней нет ни верности, ни постоянства;
Жуткая похоть ее и пуста и бессмысленна вовсе,
55 И, наконец, она вся змеиным наполнена ядом,
А наслаждения с ней кончаются гибельной смертью.
Женская внешность дана мятущейся вечно Харибде;
Все поглощает она, что к ней приближается, насмерть.
Так и Сирена глупцов своей соблазнительной песней
60 Манит к себе, а сманив, соблазненных в глубокой пучине
Топит, и только Улисс избежал ее козней, придумав
Спутникам уши заткнуть, чтоб не слышать им сладкого пенья,
Сам же заставил себя привязать крепко-накрепко к мачте,
Чтобы корабль не сошел с пути по его приказанью.
65 Поостерегся Улисс и коварного кубка Цирцеи,
Те же, кто пил из него, получили обличья животных
И обратились в собак и в свиней, измазанных грязью,
Неблагородными быв и лишенными стойкости нрава,
Ибо они, как скоты, подчинялись похоти грязной.
70 О человеческий род! Берегись подслащенной отравы,
Сладкого пенья беги и влеченья в погибельный омут,
Да не прельщает тебя лицо с его лживой красою,
Жгучего бойся огня, опасайся злого дракона.
Коль зазывает тебя красавица в жажде обмана,
75 Ты же уверен в себе и спешишь с ней вступить в поединок,
Самонадеянно все презирая враждебные стрелы,
Будешь обманут, глупец: не в такое вступаешь сраженье,
Чтоб в рукопашном бою ты способен был выиграть битву.
Лучше скорее бежать со всех ног: только в этом спасенье.
80 Коль убежишь, ты спасён, коль сразишься, ты в плен попадешься.
Но не смотри свысока, поверь мне: при виде Горгоны
Камнем становятся все; столбенеет от похоти каждый.
Всякий, в церковной ладье по житейскому морю плывущий
В твердой надежде достичь желанной пристани отчей,
85 Пусть сладкозвучных бежит и песен, и лживых соблазнов,
Уши свои защитит заветами истинной веры,
К мачте себя привязав бечевою божьего страха.
Так же, как мачта ладьи, спасает нас крестное древо,
Словно бы реи на ней, простирает оно свои руки.