И тем не менее рядом с этими элементами, все более подчиняющимися централизующим стремлениям папы и его сателлитов, зарождался, рос и укоренялся новый, независимый, самостоятельный элемент, пока еще не вошедший в силу, но обещавший со временем занять прочную непоколебимую позицию, и притом противоположную тенденции усиления папского господства. Этим элементом, подготовлявшим в далеком будущем полный подрыв всех централизующих тенденций, исходивших от римского престола, были в сфере экономической — бюргерство, а в сфере интеллектуальной — светская наука: эти две стороны новых, неведомых дотоле тенденций олицетворялись в XII в. итальянскими городами-республиками (Венецией, Генуей, Пизой) и соборными школами, из которых медленно, но верно создавались университеты (Болонский, Парижский, Орлеанский, Турский и др.). И здесь и там выковывался новый тип людей: во-первых, предприниматели, купцы, путешественники, авантюристы; во-вторых, трезвые ученые, переводчики, юристы, литераторы — сатирики и лирики. Им всем было не по пути с основными задачами и стараниями папского Рима, и они, полагаясь на свои силы и используя ту относительную свободу, которая умещалась, так сказать, в промежутках и щелях между уже прочно установленными и еще консолидирующимися организациями, закладывали основы светских исследований, наук и художественного творчества, которые, временно задушенные победами духовной власти в XIII в., расцвели в последующие века итальянским Ренессансом, гуманизмом и реформацией. Именно это и дает ученым право говорить о «возрождении XII века».
Уже первые крестовые походы оказали значительное влияние на разные стороны общественной жизни Европы и имели важные последствия. В экономике многих европейских государств, особенно в Италии и южной Франции, начинает играть большую роль торговый капитал — Венеция, Генуя и Пиза организуют перевозку крестоносцев на своих кораблях, для чего требуется постройка судов, множество рабочих рук для этого дела, немало персонала для обслуживания средств передвижения и большие запасы продуктов для питания «пассажиров» в течение переезда, длившегося иногда несколько недель, если не месяцев. На обратный путь эти же суда нагружались различными товарами, либо приобретаемыми на Востоке, либо получаемыми в виде военной добычи, от крестоносцев: круг товаров постепенно расширялся — оружие, ткани, художественные восточные изделия из металла и кости, пряности. И между тем как в северной Европе еще господствовала в феодах система натурального хозяйства, на юге Италии и Франции уже начинали свои операции первые банкирские дома.
Не менее значительны были и политические последствия крестовых походов: это были первые совместные выступления различных европейских народностей, начинающих складываться в национальные государства под руководством своих национальных правителей и полководцев, облеченных властью и военными полномочиями. Между участниками походов, принадлежавшими к разным народностям и говорившими на разных языках, впервые, быть может, стали устанавливаться личные отношения. Они отрывались от своих феодов, от их узких местных интересов, и включались в некое большое целое, преследовали общую цель. Но у этой общности была и обратная сторона — в общем деле зарождалось и росло соперничество, порой выливавшееся в ярко выраженную вражду. Здесь именно отношения между воинами французскими, английскими и германскими впервые стали обостряться, принимая уже не характер столкновений между феодальными властителями за имущественные интересы, а характер национальной вражды: длительные распри между Фридрихом Барбароссой и итальянскими городами в Ломбардии носили, несомненно, именно этот оттенок. Во многих случаях это соперничество и вело к неудачному завершению военных предприятий, требовавших единых планомерных действий.
Неизмеримо больше и безусловно положительней были последствия походов и ознакомления с новыми чужими странами и обычаями в культурном отношении. На первом месте здесь можно поставить совершенно новое, принадлежащее впервые XII в. явление — большое число переводов на латинский язык произведений греческих и арабских, а также греческих через арабский. Это были произведения не художественной, а научной литературы. Именно они в первую очередь безмерно расширили кругозор грамотных людей XII в. и придали ему уникальную ценность, которая не принадлежит ни предшествующему, ни последующему веку: XI век только пробуждал и подготовлял, XIII век будет закреплять, систематизировать и подчас замораживать, XII же век ищет и находит. В течение многих веков научные знания черпались даже самыми в ту пору учеными представителями духовенства — о мирянах и говорить нечего — из энциклопедических трудов Исидора Севильского и Беды Достопочтенного, т. е. оставались на уровне VII—VIII вв. Замкнутость в пределах латинского языка, полная потеря знаний языка греческого и тем более языков восточных, враждебная отгороженность от стран арабской культуры — все это содействовало полному застою в научной области и утрате интереса к конкретным знаниям.
Уже в конце XI в. в связи с первым натиском христианства на ислам — испанской реконкистой, начинается появление в христианской Испании первых переводчиков, которые либо сами овладевают арабским языком, либо прибегают к помощи испанских евреев, которые переводили арабские тексты на еврейский или на испанский народный язык, предоставляя дальнейший перевод на латинский христианским переводчикам. Биографические сведения об этих первых подвижниках перевода весьма скудны. Наиболее известны имена Аделара Батского (первая половина XII в.), англичанина, лично побывавшего в Сирии, переводчика Евклида и «Вопросов об изучении природы», уже знакомого, по-видимому, с некоторыми естественнонаучными сочинениями Аристотеля; Герарда Кремонского (1134—1187), изучившего в Испании арабский язык, чтобы перевести главное географическое сочинение Клавдия Птолемея «Великое обозрение» (по-арабски называвшееся «Алмагест»). Его ученики насчитали 71 переведенное им сочинение. Характерно для этой эпохи то, что переводчики происходят из самых различных областей Европы — их зовут Платон Тиволийский, Роберт Честерский, Герман Каринтийский. Наиболее крупным переводческим центром являлось Толедо, в котором работали и еврейские переводчики Петр Альфонси и Авраам Бен-Эзра. Многие переводы остались анонимными.
Другой центр переводческой деятельности в том же XII в. образовался в Сицилии, которая до конца XI в. находилась под властью арабов, потом перешла во владение норманнов и где большая часть населения — наследники древней «Великой Греции» — владела греческим языком, а при господстве арабов соприкоснулась и с арабской наукой. Из переводчиков этой группы известны имена грека Аристиппа, архидиакона в Катании (ум. 1162), переводчика платоновских диалогов «Федон» и «Менон»; Евгения Палермского, посвятившего себя математическим и астрономическим сочинениям; и пизанца Бургундиона (1110—1193), переводившего греческих отцов церкви, Иоанна Дамаскина, Иоанна Златоуста, а также греческих медиков.
В результате деятельности этих переводчиков, многие из которых были не профессиональными учеными, а дипломатами на службе у королей и пап, научный кругозор всех лиц, связанных с соборными школами, и преподавателей, и слушателей, в течение всего XII в. непрерывно расширялся и обогащался. К началу XIII в. были переведены почти все сочинения Аристотеля, причем многие из них вместе с греческими и арабскими комментариями, и главные географические, математические, астрономические и медицинские труды греческой и арабской науки; и ученым XIII в. предстояло решить вопрос, как согласовать эти новые сведения, происходившие из языческих сочинений, с общепризнанными и непоколебимыми истинами Священного писания. Проникновение новых тенденций на юг Франции (в Тулузу, Марсель) и в Италию привело к ряду столкновений между ортодоксальным учением церкви и последователями «ересей» (вальденцев и катаров) и в конечном счете к их кровавому подавлению в альбигойских войнах начала XIII в.
Однако приход роковых для науки сопоставлений с вероучением, период преследований и запретов еще не наступил, и в относительно свободной атмосфере зародились и даже успели достаточно развиться, в расширение тривиума, еще три гуманитарные науки. Первая из них — юриспруденция — расцвела пышно, оказалась практически совершенно необходимой и прочно закрепила свое положение на все последующее время. Вторая — история — сделала большой шаг вперед от хроник, начинавшихся от сотворения мира и мало интересовавшихся современной жизнью, и от сухих анналов, отмечавших только неурожаи, войны и явления комет; в XII в. появляются исторические сочинения обзорного характера на современные темы — истории крестовых походов, войн Фридриха Барбароссы, германского завоевания славянских земель и т. п. Наконец, третьей областью, в которой впервые высказываются критические и самостоятельные суждения, не подкрепляемые исключительно библейскими и святоотеческими цитатами, является философия, которая на столетие перестает быть «служанкой теологии», и лишь в XIII в. впадает в прежнее унижение. Именно этим наукам и надо посвятить несколько слов.
Интерес к юриспруденции зародился еще в последние десятилетия XI в. Средоточием занятий правом стала Болонья, где преподавал итальянец Ирнерий (1060—1140), политический советник императора Генриха V и графини Матильды Тосканской, сподвижницы и покровительницы папы Григория VII. Ирнерий впервые стал в своих лекциях разъяснять «Дигесты», ту почти забытую часть кодекса Юстиниана, которая сохраняла основные положения римского права и его метод строго логического юридического доказательства. Его толкования каждого юридического положения («глоссы») были углублены и распространены его четырьмя прославленными учениками — «глоссаторами». Болонская школа уже в 1088 г. стала считаться университетом, студенты стекались в нее из разных концов Европы, и образованные юристы немедленно находили применение своим знаниям при дворах королей, в их канцеляриях, в папской курии и в дипломатических посольствах. Одни из них были сторонниками папы, другие — императора и нередко выступали со своими полемическими сочинениями по поводу какого-либо спорного вопроса, но главным для них была все же их практическая деятельность, привлекавшая столько адептов, что в конце XII в. папа был вынужден наложить запрет на преподавание юриспруденции в парижской школе, отвлекавшее учащихся от занятий теологией.