Бернард Клервоский (1091—1153) — цистерцианский монах, проповедник-мистик, религиозный писатель.
Происходил из знатной и богатой семьи в Бургундии, в юности сочинял стихи вполне светского содержания, двадцати двух лет (1113) вступил в цистерцианский монастырь аббатства Сито, через два года (1115) основал аббатство Клерво, в аббаты которого при его основании был посвящен знаменитым мистиком, основателем монастыря св. Виктора, цитадели французского мистицизма, Вильгельмом из Шампо. В звании аббата Клерво оставался до конца жизни, намеренно не поднимаясь по ступеням церковной иерархической лестницы, но был другом пап (Иннокентий II обязан ему престолом, Евгений II — его ученик), советником государей, посредником между папством и светской властью при дворах Европы, постоянным третейским судьей. Аскет, мистик-созерцатель, фанатик и вместе энергичный, расчетливый практик, он много сделал для усиления влияния цистерцианского ордена в частности, католической церкви в целом, и был ею канонизирован (1174).
Проникнутый теократической идеей единства человечества, царствующего над миром во Христе, пытался реализовать ее путем создания всемирного теократического государства с римской церковью во главе. На практике это осуществлялось в утверждении приоритета власти папы над властью светского государя (конфликт между папой Иннокентием II и французским королем Людовиком VII по поводу епископской инвеституры); в проповеди и организации крестовых походов: в Сирию и Палестину (II крестовый поход — 1147 г.), инициатором которого был Бернард, и против полабских славян (вендов — 1147 г.), который он поощрял, а также в призыве (1136) к крестовому походу против норманнского королевства Рожера Сицилийского, сторонника Анаклета II; в искоренении религиозных ересей, объективно, несомненно, имевших социальную окраску, направленных и против папского престола и против феодальной системы в целом (петробрюзийцы, или генрициане: полурелигиозное братство ткачей, изобличенное Бернардом на Реймсском соборе 1174 г.); в подавлении научных поисков в области богословия, центральной области средневековой науки, как привносящих рациональный диалектический элемент в истолкование религиозной догмы (преследование Абеляра, Жильбера из Пуатье, Арнольда Брешианского); в стремлении к реформе церкви (неустанная проповедь аскетизма, покаяния, добрых дел, обличение недостойного духовенства с целью возвысить авторитет церкви и отрешением от мира поставить ее во главе мира); в упрочении и поддержке церковных конгрегаций; в поощрении духовно-рыцарских орденов, подчиняющихся непосредственно папе (участие в выработке устава ордена храмовников и в утверждении этого устава на соборе в Труа — 1128 г.).
Вместе с монахами обители св. Виктора явился основоположником французской мистической школы богословия, а впоследствии мистического течения, охватившего всю Европу. Под влиянием идей Августина и неоплатоников создал мистическую теорию любви к богу и ближнему, возведенную впоследствии в систему, сжато переданную францисканцем Бонавентурой (1221 — 1274) и воспринятую затем почти всеми мистиками католичества.
Великий стилист, крупнейший оратор, он силой своего проповеднического красноречия заставил германского императора Конрада III вопреки здравому смыслу и желанию возложить на себя крест, миланских горожан примириться с папой, родителей трепетать за участь своих детей, которых призывал идти в монастырь.
Выработал особый, изысканно-сложный, возвышенно-чувствительный стиль проповедей, который затем на многие годы стал признанным стилем европейской мистики. Ввел в оборот и утвердил стилистически образцовое построение фразы, покоящейся на ассоциативных связях, плотно насыщенной реминисценциями, перифразами, цитатами из Священного писания, а подчас и целиком составленной из них, уснащенной фигурами и тропами, оканчивающейся благозвучным кадансом, одинаково близкой, как показал его же собственный опыт, строго логическому изложению трактата, инвективе письма, экстазу проповеди.
Более половины жизни провел в разъездах, улаживая дела большой европейской политики. По его имени названы швейцарские альпийские перевалы (Большой и Малый Сен-Бернар).
Вызвал восхищенное преклонение и ожесточенную ненависть современников, почтительное удивление Лютера, негодующую насмешку Шиллера. Семь столетий спустя вынес ему суровый приговор Маркс.
Оставил многочисленные сочинения: трактаты, письма, проповеди; среди последних — знаменитые проповеди на мистически понятый библейский текст Песни Песней.
ПОСЛАНИЕ 331
Досточтимому господину и епископу, святому отцу, Божьей милостью Пренестинскому епископу брат Бернард, аббат Клерво, желает быть стойким и крепить силы во Господе.
Утеснения и стенания невесты Христовой с особенной доверительностью я пересказываю вам, ибо познал я в вас друга Жениха и что радостию радуетесь вы гласу Жениха (От Иоанна, 3, 29). И я полагаюсь на вас во Господе, если истинно постиг внутреннего вашего человека (Римл., 8, 22): потому что вы не ищете, что ваше, но что Иисусово (II Коринф., 4, 16).
Петра Абеляра, веры католической гонителя, Христова креста неприятеля, с очевидностью обличает и жизнь его, и обхождение, и книги, из потемок в свет исходящие. Он монах снаружи, еретик внутри, ничего в нем нет от монаха, кроме имени и обличия. Он раскрывает старые колодцы и водоемы обтоптанные еретиков, дабы пал туда и бык и осел (Пс. 7, 16).
Многие дни он хранил безмолвие; но безмолвствуя в Бретани, он зачал боль, а ныне во Франции зачал смуту[254]. Выползла на свет из расселины своей извивающаяся змея и, как оная гидра, вместо одной, прежде отрубленной, семь голов за одну выставила. Одна голова была отрублена, одна ересь его в Суассоне была подрублена[255], но уже на месте ее произросли семь и того более ересей, образчик коих у нас был и мы его отослали вам.
Невежественных и неискушенных слушателей, отъятых от сосцов диалектики, и тех, кто, я сказал бы, азбуку веры едва в состоянии постигнуть, к таинству святой Троицы, к святая святых, к опочивальне Царя он подводит и к тому, кто «мраком покрыл себя» (II Царств, 22, 12).
Наконец, вкупе с Арием теолог наш степени и ступени в Троице устанавливает, вкупе с Пелагием свободную волю благодати предпочитает, вкупе с Несторием Христа на части разделяя, воспринятого в тройческую общность человека из нее исключает[256].
Так рыщет он едва ли не по всем святыням, так от предела до предела доходит дерзостно, так все он устрояет предосудительно. И к тому же величается, что напитал римскую курию ядом своего новшества, в руки и груди римлян книги и мысли свои заключил и к покровительству своего заблуждения привлекает тех, от коих должен быть судим и осужден[257].
Да возымеет Господь попечение о Церкви своей, за кою он смерть приял, дабы «представить ее себе не имеющую пятна или порока» (К эфес., 5, 25—27), доколе не будет вменено вечное молчание человеку, «уста коего полны проклятья, коварства и лжи» (Пс. 9, 28).
ПОСЛАНИЕ 332
Досточтимому господину и любезнейшему отцу святой римской церкви кардиналу Г... Бернард, аббат Клерво, желает духовного разумения и крепости.
Не могу промолчать об обидах Христовых, об утеснениях и скорбях Церкви, о горести убогих, о стоне обездоленных (Пс. 11, 6). Вступаем мы во времена опаснейшие.
Наставники есть у нас, охочие до слушателей: ученики от истины слух свой отвращают, к басням обращают. Есть у нас во Франции монах без устава, без попечения прелат, без послушания аббат, Петр Абеляр, умствующий с мальчиками, рассуждающий с женщинами[258]. Потаенную воду и сокровенный хлеб предлагает он ближним своим в книгах, и в проповедях своих являет он нечестивые новшества речей и мыслей. И приступает он не воедине, как Моисей ко облаку, в коем был Господь[259], но с великим толпищем и со учениками своими. По улицам и переулкам умствуют о вере католической, о рождестве от Девы, о святыне алтаря, о непостижимом таинстве святой Троицы.
Мы спаслись от рыканья Петра Льва[260] — нас встречает шипение Петра Змия. Но ты, Господи Иисусе, ты преклонишь долу взоры гордых, ты попрешь и Льва и Змия (Пс. 90, 13). Тот зловредствовал, пока жил, и един был и жизни его конец и злобы. А этот уже предрасполагает, как он в потомков перельет отраву свою, как вредоносен будет всему порождению, какое придет.
Проказу измышлений своих чернилами запечатлел он и пером. Книги его у нас были и мы отослали их вам. Познайте творца труда по труду его. Вглядитесь, как теолог наш вкупе с Арием степени и ступени в Троице устанавливает, вкупе с Пелагием свободную волю благодати предпочитает, вкупе с Несторием Христа на части разделяя, воспринятого человека из тройческой общности исключает. И сие есть лишь немногое о многом.
Ужели не будет среди вас никого, кто возболел бы за Христа, кто возлюбил бы правду, кто возненавидел бы беззаконие (Пс. 44, 8)?
Если уста извергающего хулу не будут заключены, да будет сему свидетелем и судиею тот, кто один «взирает на обиды и притеснения» (Пс. 9, 35).
О РАЗМЫШЛЕНИИ
II.8. О превосходстве первосвященнического сана и власти
...Так всмотримся же теперь внимательнее: кто ты есть? иначе же говоря, какое лицо представляешь ты ныне в Божией церкви?
Кто ты есть? Иерей великий, первосвященник высочайший, первый меж епископов, наследник апостолов; предпочтением Авель, кормчим правлением Ной, патриаршеством Авраам, положением Мельхиседек, достоинством Аарон, значением Моисей, судейством Самуил, властию Петр, помазанием Христос.
Ты — тот, кому ключи вверены, кому овцы доверены; есть и иные небес ключари и паств пастыри; но ты настолько превосходишь их славою, насколько иное унаследовано тобою звание. Они пасут стада распределенные, каждому каждое, — тебе доверено стадо целокупное, единому единое. И не только над овцами, но и над пастырями ты надо всеми единый пастырь. Из чего я сие заключаю, спросишь ты? Из слова Господнего. Ибо кому иному из епископов — более того, кому из апостолов! — столь совершенно и столь безраздельно доверены были все овцы Господни? «Если любишь меня, Петр, паси овец моих» (От Иоанна, 21, 16). Каких овец? народы ли такого-то и такого-то края, или страны, или царства? Нет: овец моих, сказано. Кому же из этого не ясно, что Господь этими словами не раздельные стада распределил, но единое стадо определил? Где нет различения, там нет и исключения. И разве не были при этом прочие ученики Господни, когда, избрав своим доверием единого, пред всеми явил он единство единого стада и единого пастыря, по ведомому слову: «Единственная она, голубица моя, чистая моя, совершенная моя» (Песнь Песней, 6,9). Где единство, там и совершенство. Остальные же числа совершенства не имеют, а имеют раздельность и отступают от единства. Вот почему остальные ученики Господни получили в удел народы раздельные, каждому каждый, выполняя завет; даже Иаков, заведомый столп церкви Господней, единым удовольствовался Иерусалимом, Петру уступив целокупность. Прекрасно, что положен он в Иерусалиме, где и умерщвлен был, дабы взошло семя усопшего брата, — ибо прозвание ему было брат Господень (К. Галатам, 1, 19). Если же и брат Господень уступил — кто иной посмеет посягнуть на первопреимущества Петровы?
Стало быть, согласно с установлением твоим, другие — к доле в заботах, ты же — к полноте во власти призван есть. Других власть предназначенными скована пределами; твоя власть простирается и на тех, кто над прочими властвует. И разве не властен ты, имея к тому причину, епископу преградить вход в царствие небесное, епископа отрешить от епископства и предать диаволу? Истинно, незыблемо полновластие твое как над ключами, ключарю вверенными, так и над овцами, овчару доверенными...
11.9. Рассмотрение собственной природы первосвященника
Вот — кто ты есть! Но не забывай и о том — что ты есть!
Ибо памятую и я, что обещал об этом напомнить тебе при случае. А не удобный ли случай — сопоставить то, кто ты есть, с тем, что ты был раньше? И разве только был? И ныне есть! Зачем, не перестав быть тем, что ты есть, перестаешь ты мыслить о том, что ты есть? Едино размышление о том, что ты был и что ты есть, и совсем иное размышление — о том, кто ты стал. Не следует второму размышлению вытеснять первое из рассмотрения твоего.
Я сказал: ты есть то же, что и доселе был; и разве меньше в тебе того, чем ты был, нежели того, кем ты стал? Быть может, и больше! То у тебя рожденное, это у тебя приобретенное, и ничто у тебя не измененное. Не прежнего ты в себе убавил, а нового прибавил. Так посмотрим же на то и на другое сразу: ибо, как помнится мне, я говорил уже, оба сии предмета в сопоставлении сугубую пользу являют.
Я сказал: когда ты размышляешь, что ты есть, ответ ты находишь в природе, создавшей тебя человеком, ибо человеком ты рожден. Когда же ты размышляешь, кто ты есть, ответ ты находишь в звании твоем, которое гласит, что ты — епископ; епископом же ты не рожден, а сделан. Что же, ты мнишь, из этих двух предметов в чистейшем виде являет тебя и в большей мере прикосновенно к тебе? то, чем ты рожден, или то, чем ты сделан? Всеконечно, то, чем ты рожден. Так вот, именно то и должен ты рассмотреть, чем ты наибольше являешься, — иначе же говоря, человека, ибо человеком ты рожден.
И не только в то, чем ты рожден, но и в то, каким ты рожден, надлежит тебе всмотреться со вниманием, если не хочешь ты, чтобы размышление твое было бесплодным и бесполезным. Так отбрось же все наследственные твои покровения, ибо на них — первоначальное проклятие; так сорви же лиственное опоясание, ибо оно позор лишь сокрывает, но язву не исцеляет; так сотри же румяна сей скоропреходящей почести, угаси блеск дурно наведенной славы, — воззри на себя нагого в наготе своей, ибо наг ты вышел из чрева матери твоей (Иов, 1, 21).
Что тебе в венце твоем? что тебе в блеске каменьев твоих, и в пышности шелков твоих, и в перьях диадимы твоей, и в обременении золота и серебра? Рассей все это, отвей все это от лика твоего размышления, как утренние облачка, быстро проплывающие и легко истаивающие, — и явится пред тобой человек нагой, человек нищий, человек жалкий и жалости достойный; человек, страдающий, что он человек есть, стыдящийся, что он наг есть, стенающий, что он рожден есть, ропщущий, что он есть; человек, рожденный на страдание (Иов, 5, 7), а не на блистание; рожденный от женщины, и посему во грехе; живущий краткодневно, и оттого в страхе; пресыщенный печалями многими (Иов, 14, 1), и потому в плаче. Поистине, печали его многи, ибо они и душевные суть и телесные: каким не подвержен бедам во грехе рожденный, телом слабый, умом праздный? Поистине, печалями пресыщен, ибо и тело его бессильно, и дух неразумен, и сев его — смрад, и конец его — смерть.
Единственная есть связь мыслей, для тебя спасительная: мысля, что ты — высочайший первосвященник, не забывай, что ты же — и ничтожнейший прах, и не только был, но и есть. Пусть твоя мысль берет пример с природы, но пусть она берет пример и с достойнейшего — с творца природы, сочетая в себе высочайшее и низшее. Разве не природа сопрягла в человеческом лице с мерзкой грязью дыханье жизни? Разве не творец природы сочетал в своем лице смертную грязь и Божье слово? Прими же образ свой как от начала нашего сотворения, так и от таинства искупления; возносись троном своим, но не возносись разумом своим; низкое в себе чувствуй и низким в мире сочувствуй.
ПРОПОВЕДЬ ТРЕТЬЯ НА ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ[261]
1. Сегодня читаем мы в книге опыта[262]. Оборотитесь на себя самих (Пс. 79, 15), и всякий да напряжет сознание свое к тому, чему предстоит быть сказанным.
Я хотел бы узнать, было ли когда-нибудь кому-либо из вас дано сказать по слову: «Да лобзает меня лобзанием уст своих» (Песнь Песней, 1, 1)? Ибо нельзя сказать такое по страсти к кому-либо из людей, но если кто из духовных уст Христовых лобзание хоть единожды приял, того, конечно, сей собственный опыт возбуждает, и он всем сердцем стремится к тему вновь и вновь. Я полагаю, что никто, кроме приемлющего, не может даже знать, каково это, ибо сие есть манна сокровенная, и лишь тот кто вкусил, возалкает вновь. Сие есть источник запечатленный, к коему не приникает чужой, но лишь тот, кто испил, возжаждет вновь (Апок., 2, 17; 5, 1—5; 7, 3—8). Услышь изведавшего, как взыскует он: «Возврати мне, — просит, — радость спасения твоего» (Пс. 50, 14).
Менее всего, конечно, да отнесет это к себе душа, подобная моей, обремененная грехами, доныне подвластная страстям тела своего, доселе не восчувствовавшая еще услады духа, вовсе несведущая и неискушенная в радостях внутренних.
2. И все же я указую душе, которая такова, место во спасении, ей подобающее. Да не воздвигнется она опрометчиво до уст пресветлого Жениха, но к стопам престрогого владыки[263] со мною, робкая, да припадет и со мытарем, трепетная, в землю, не на небо взирает (От Луки, 18, 13), дабы лик, привычный ко мраку и смятенный во светочах небес, не был подавлен славою, и отраженный небывалым блистанием величия, не окутался вновь слепотою непроницаемой тьмы.
Пусть же, о душа, чья бы ты таковая ни была, пусть тебе не представляется жалким и презренным то место, где святая грешница грехов совлеклась и в святость облеклась. Там эфиопянка сменила кожу и, восставленная в новом сиянии, теперь уже истинно и правдиво ответствовала укоряющим ее словам: «Черна я, но красива, дщери Иерусалимские» (Песнь Песней, 1, 4)[264].
Ты дивишься, как возмогла она сие или, скорее, какими достигла заслугами? Услышь в немногих словах. Она слезно возмолила о любви[265] и, от внутренних глубин долгие воздыхания изводя, в спасительных рыданиях содрогаясь, желчную влагу изрыгнула.
Небесный врачеватель — скорый помощник, ибо быстро течет слово его (Пс. 147, 4). Что же иное, как не целебное питие, есть слово Божие? Оно везде и всегда, и могуче и паляще, и испытующе сердца и утробы (Пс. 7, 10). Ибо слово Божие — живо и действенно и пронзительнее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, а равно составов и мозгов, и судит помышления (К евреям, 4,12).
И вот, по примеру той блаженной кающейся, прострись и ты, о несчастная, дабы перестала быть несчастной; повергнись и ты на землю, обымай стопы, умилостивляй поцелуями, орошай слезами, коими, однако, не Того омываешь, но себя (I Коринф., 6,11), да станешь ты одной из стада выстриженных овец, выходящих из купальни (Песнь Песней, 4, 2). И тогда ты залитый стыдом и скорбью лик свой да не прежде подъять дерзнешь, как услышишь и сама: «Прощаются тебе грехи твои» (От Луки, 7, 37—48), как услышишь: «Восстань, восстань, плененная дщерь Сиона; восстань, отряси с себя прах» (Исайя, 52, 1—2).
3. Когда же принято будет первое лобзание стопы, то и тогда ты не возомнишь тотчас до лобзания уст воздвигнуться, но будет тебе к оному ступенью иное посредствующее лобзание — лобзание длани, второе, коего ты будешь удостоена; и о нем такое услышь толкование.
Когда сказал бы мне Иисус: «Прощаются тебе грехи твои», ужели не отступился бы я от греха, как он положил? Сбросил я одежду мою, но если вновь надену ее, во многом ли я преуспел? Если сызнова стопы мои, кои омыл, загрязню, разве что иное омыть их возможет? Омаранный всяческими пороками, долго лежал я в куче нечистот, но будет без сомнения хуже вновь упадающему, чем лежащему. И, наконец, Тот, кто сделал меня здоровым, сам, как я памятую, сказал мне: «...Вот, ты выздоровел; иди и не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (От Иоанна, 5,14).
Но кто вложил стремление покаяться, необходимо да придаст и силы оберечь достигнутое, дабы не соделал я вновь подлежащее покаянию и не сотворил бы новое мое хуже прежнего. Ибо горе мне и приносящему покаяние, если вдруг отстранит от меня руку свою Тот, без коего ничего не могу содеять! Ничего, говорю я, ибо ни покаяться, ни оберечь. Также слышу я, что советует Мудрый: «Никогда, — говорит, — не повторяй слова» (Сирах., 19, 7). Трепещу и того, что Судия вменил древу, не приносящему доброго плода (От Матфея, 3, 10).
Посему признаюсь, что уже не удовольствован я вполне той прежней благодатью, которая дала мне каяться в грехах, если не восприму теперь второй, дабы зримо явить достойные плоды моего покаяния, да не обращусь я более на блевотину свою.
4. Стало быть, предстоит мне прежде сие испросить и обрести, нежели уповать высочайшего и святейшего коснуться. Не вдруг хочу я стать высшим, постепенно возвыситься хочу. Сколь неугодно Богу бесстыдство грешника, столь радостно смирение кающегося. Скорее снищешь милость его, если соблюдешь меру свою и не взыскуешь высшего, чем надлежит тебе.
Длинен скачок и тяжек от стопы к устам, да и не сообразен подступ. Ибо что это? Еще свежим прахом покрытый, уст святых коснешься? Вчера из грязи извлеченный, сегодня пред ликом славы предстанешь?
Да будет тебе восхождение через длань Господню. Она прежде да очистит тебя, она да восставит тебя. Как да восставит? Даянием, отколе уповал. Каково оно? Краса воздержания и достойные плоды покаяния, ибо таковы суть труды благочестия. Они восставят тебя от нечистот к надежде отважиться на большее.
Воистину приявши дар, облобызай руку, — и тем не себе, но имени Его славу воздай. Воздай единожды и воздай вдругорядь, сперва за отпущенные прегрешения, потом за обретенные добродетели. А не то вглядись, как укроешь ты чело свое от упреков сих: «Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?» (I Коринф., 4, 7).
5. И вот, наконец, обретя в двух лобзаниях двойной опыт божественного достоинства, — ты, верно, не смутишься уповать и на более священное. Ибо, сколь ты возрастаешь в благодати, столь и в уповании ширишься. А посему, да будет любовь твоя пламеннее, и да постучишься ты увереннее за тем, чего тебе, по чувству твоему, недостает. Стучащему же отверзется (От Матфея, 7, 7).
И уже в том высшем лобзании, в коем высочайшее достоинство и дивная сладость, верую, не будет отказано столь любящему. Вот путь, вот следование. Сначала к стопам припадаем и горько оплакиваем пред очами Господа, нас сотворившего, нами сотворенное. Затем взыскуем руки возвышающего и укрепляющего колена расслабленные. И наконец, когда того многими мольбами и слезами достигнем, тогда только, пожалуй, дерзаем поднять голову к самым устам славы, дабы, в трепете к робости не только воссозерцать, но и облобызать; ибо Господь Христос есть дух пред лицом нашим, к коему припадаем в священном лобзании, дух един по снисхождению его становимся[266].
6. Тебе, Господи Иисусе, Тебе заслуженно рекло сердце мое: «Изыскало Тебя лицо мое, лик Твой, Господи, да обрету». Ибо воутрие дал Ты мне услыхать милосердие Твое, когда мне, по началу во прахе лежащему и следы твои досточтимые лобызающему, что дурное содеял я в жизни, отпустил. Далее, по восходе дня Ты возрадовал душу раба твоего, когда затем в лобзании длани твоей уже явил благодать жития во благе. И теперь что остается, о благий Господи, кроме как в полноте света (Пс. 22,1—2), в пылании духа к лобзанию уст твоих меня достойно допуская, преисполнить меня радости от лика Твоего? Укажи мне, о сладчайший, о пресветлый, укажи мне, где пасешь, где покоишь в полдень.
Братия, «хорошо нам здесь быть» (От Матфея, 17,4), но вот отзывают нас заботы дня. Ибо те, кои, как сообщают, сейчас к нам прибыли, заставляют скорее прервать, чем окончить усладительную проповедь.
Я изыду к чужестранцам, дабы ни в чем не пренебречь обязательствами того благоволения, о коем ведем речь, чтобы, пожалуй, и о нас не довелось услыхать: «Ибо они говорят и не делают» (От Матфея, 23, 3).
А вы, между тем, молите, дабы добровольное благоречение уст моих содеял Господь к назиданию вашему и ко хвале и славе имени его.