(конец VI — начало VII в.)
Георгий Писида, уроженец малоазийской области Писидии (отсюда прозвище), служил диаконом в столичном соборе св. Софии и занимал должность хартофилакса (придворного архивариуса) при Ираклии (610–641 гг.). Военным операциям своего царственного патрона Георгий посвятил большие эпические поэмы: «На поход царя Ираклия против персов», «На нашествие аваров» и «Ираклиада, или На конечную гибель Хосроя, персидского царя». Кроме того, Георгию принадлежат менее значительные поэмы религиозного («Шестоднев, или Сотворение мира», в 1385 г. переведенная на русский язык, и др.), моралистического и личного содержания, а также эпиграммы.
Георгий — самый значительный представитель светской поэзии на всем расстоянии VII–IX вв. Его образная система отличается убедительностью и четкостью. К сожалению, перевод по необходимости оставляет в тени специфические достоинства стиховой техники поэта. Писида жил в эпоху сильнейшей дезорганизации византийской метрики, которая была вызвана как общей культурной разрухой послеюстнниановского времени, так и ненормальным сосуществованием взаимоисключающих метрических систем — музыкальной, которая имела за собой традицию, но не имела никакой связи с живой речью, и тонической, которая еще не успела привиться. Несмотря на эти условия, он сумел достичь настолько виртуозного владения античными метрами (по большей части — ямбический триметр, реже гекзаметр или элегические дистихи), что в XI в. тонкий ценитель Михаил Пселл всерьез обсуждал в особом трактате проблему: кто лучше строит стих — Еврипид или Писида?
Судьба[393]
Вот что зовется ложно у глупцов Судьбой.
Представь в уме плясунью непотребную,
Что с шумом и ломаньем лицедействует,
Изображая бытия превратности
Обманчивым мельканьем суетливых рук.
Срамница млеет, вертится, кривляется,
Подмигивая томно и прельстительно
Тому, кого дурачить ей взбредет на ум,
Но тотчас на другого обожателя
Все с той же блудной лаской переводит взор.
Все обещает, все подделать силится.
И ничего не создает надежного,
Как потаскуха, что с душой остывшею
Ко всем с притворным пылом подбирается.
Глупцам — престолы, царства, слава, почесть
Со злобой и заботой неразлучное;
Но для того, кто истину постичь сумел,
Престол — молитва, слава — речи тихие.
Глупцам отрадно хвастовство крикливое,
Но мудрому — молчанье и покой души.
Глупцам желанны распри, ссоры, рознь умов,
И яблоко раздора, и безумный спор;
Но чистые враждуют лишь с одной враждой,
И мудрой волей гасят любопрение.
Глупцам набить желудок усладительно,
Дойти до пресыщенья нездорового;
Но мудрого питает воздержание,
Его бока подтянуты и сны легки.
Глупца богатство ввергнет в огорчения,
Но мудрому и огорченье прибыльно.
Глупец из кожи лезет вон, стремясь добыть
Почет и славу, радость злополучную,
Но мудрому любое место — первое,
Затем, что всюду троны есть и гробы есть.
И все для нас едино, коль греховный пыл
К бесславной славе нас не гонит яростно.
И что есть слава? Ведь хула на доброго,
Кричи она хотя бы громче Стентора[394],
Себя не обелит своим злословием;
Меж тем порочной галке уподобится,
Что перьями чужими убрала себя
И славы добивается двусмысленной.
Патриарх Сергий(VII в.)
Замечательное произведение византийской церковной поэзии, стоящее на рубеже перехода от более простых форм христианских гимнов к усложненным композициям канонов, связано с именем известного церковного и государственного деятеля, константинопольского патриарха Сергия Происходивший из семьи сирийских монофизитов, Сергий не был приверженцем ортодоксальной линии христианства, но его властная натура постоянно заставляла его обращаться к мысли об устранении раскола среди христиан. Поэтому он стал сторонником компромиссной монофелитской доктрины — это обеспечило ему в истории церкви репутацию «еретика».
Известно, что Сергий пользовался расположением и дружбой Ираклия и даже имел на него влияние: во время своих походов на Восток император поручил ему вместе с вельможей Бонозом фактическое управление империей; также изданный Ираклием «Эктесис» был составлен при участии Сергия.
В 626 г. Константинополь выдержал тяжелую осаду авар. В это тяжелое для столицы время Сергий стал духовным вождем константинопольского населения. Ему удалось урегулировать конфликт, возникший из-за повышения цены на хлеб, он руководил богослужениями в храмах и шествиями с иконами (крестными ходами) вдоль городских стен. По его приказанию, на городских воротах был написан образ богоматери. Видимо, на этой почве и возникла легенда, будто сама богородица внушила Сергию мысль написать благодарственный гимн по окончании осады.
Так появился акафист, сочиненный патриархом-еретиком, — песнопение, которое было принято православной церковью и до настоящего времени сохранилось в ее обиходе. Название «акафист» (от греческого — сидеть) означает, что во время исполнения этого гимна присутствующие в церкви должны были стоять (в противоположность «кафисмам» — отрывкам из сборника псалмов — псалтири, которые можно было слушать сидя). Отдельные строки акафиста известны и в предшествующей христианской гимнографии, что наводит на мысль о его наполовину фольклорном происхождении. Возможно, что роль Сергия ограничилась редакцией, приданием гимну литературной формы. Акафист был предметом многочисленных переводов и подражаний: его образы, его яркие эпитеты и метафоры, его опоэтизированные эпизоды из христианской мифологии были понятны и близки средневековому мышлению.
Акафист Матери Божьей[395](отрывки)
Необорной воеводе песнь победную,
Град избавившей от страха речь хвалебную
Мы в веселье воспеваем, богородица!
О владычица всемощная, предивная,
Мир мне даруй, и тогда возопию к тебе
В мире: «Радуйся, невеста неневестная!»
Ангел достославный, с небес низшедший
Молвит богородице «Радуйся»,
Созерцая господа воплощение, гласом своим бесплотным
Возопиял и возглаголал, и провещал в изумлении:
Радуйся, чрез тебя радость сияет,
Радуйся, чрез тебя горесть истает,
Радуйся, Адамова горя утешение,
Радуйся, Евина плача прекращение,
Радуйся, высота неизъяснимая человеческим умам,
Радуйся, глубина неизследимая и ангельским очам,
Радуйся, что подъемлешь все подъявшего,
Радуйся, что объемлешь объявшего,
Радуйся, звезда, зарю возвещающая,
Радуйся, вода, тварь омывающая,
Радуйся, чрез тебя обновление миру,
Радуйся, чрез тебя воплощение богу!
Радуйся, невеста неневестная!
Знание незнаемое познать желая,
Дева к вестьнесущему возопияла:
«Как же возможно, молви, от девственных недр дитяти родиться?»
Он же в страхе великом только и мог изречь ей:
Радуйся, избрания святого тайна,
Радуйся, безмолвия благого бездна,
Радуйся, чудес Христовых начинание,
Радуйся, словес господних утверждение,
Радуйся, лествице небесная, по ней же сошел к нам бог
Радуйся, цепь прекрасная, сочетавшая небеса земле,
Радуйся, ибо свет непостижимо явила,
Радуйся, ибо «как» никому не открыла,
Радуйся, ангелов многославное изумление,
Радуйся, демонов многослезное уязвление,
Радуйся, посрамившая мудрость мудрых,
Радуйся, утвердившая радость верных,
Радуйся, невеста неневестная!
…
Риторы многословные, как рыбы бессловесные,
Немеют при тебе, богородице,
Не умея изъяснить, как
Ты и девой пребываешь, и чадо порождаешь;
Мы же, тайну созерцая, возопием с верой:
Радуйся, мудрости божией святыня,
Радуйся, промысла горнего твердыня,
Радуйся, мудрых немудрыми явившая,
Радуйся, суесловие в безмолвие обратившая,
Радуйся, толкователи многославные явно посрамлены,
Радуйся, стихослагатели многословные в ничто обращен!
Радуйся, упразднившая неведения бездну,
Радуйся, воссиявшая светом смысла,
Радуйся, сети афинейские расплетающая[396],
Радуйся, мрежи рыбацкие наполняющая[397],
Радуйся, пристанище среди бурь житейских,
Радуйся, спасения корабль блаженный,
Радуйся, невеста неневестная!
Леонтий из Неаполиса(около 590–668 гг.)
Подробности жизни Леонтия, епископа города Неаполиса на острове Кипре, неизвестны. Широко эрудированный в области богословских наук, виртуозно владеющий искусством риторики и различными литературными стилями, Леонтий получил образование, видимо, в Александрии, — об этом свидетельствуют его связи с кругом Иоанна Милостивого. Суровая аскеза александрийского патриарха вызывала искреннее восхищение Леонтия, и он увековечил этот образ в «Житии Иоанна Милостивого» — пространном биографическом энкомии, составленном на основании личных впечатлений и рассказов людей, знавших Иоанна. Из многочисленных агиографических произведений Леонтия, кроме этого жития, уцелела еще биография Симеона — «Христа ради юродивого». Это сочинение менее важно в культурно-историческом отношении, но более ценно в смысле передачи народного языка. Византийские авторы последующего времени упоминают также духовные речи и полемические сочинения Леонтия, которые полностью утрачены.
Из жития святого Симеона, Христа ради юродивого[398]
…На одной улочке девицы водили хороводы с припевками, а святому по этой улочке заблагорассудилось пройти. И вот они увидели его и принялись дразнить святого отца своими припевками. Праведник же сотворил молитву, чтобы привести их в разум, и по его молитве все они тотчас сделались косоглазыми. Одна говорила другой, что за напасть с той приключилась, и так они все уразумели, что он сделал их косоглазыми; тогда они принялись со слезами гоняться за ним и кричать: «Возьми слово назад, юродивенький, возьми слово назад!», — ибо полагали, что он напустил на них косоглазие ворожбой. И так они догнали его, силой захватили и упрашивали, чтобы он, дескать, развязал свое заклятие. А он молвил им, усмехаясь: «Которая из вас желает исцелиться, той я облобызаю окосевший глаз, и исцелится». И тогда все, кому была воля божья исцелиться, допустили, как сказывал святой муж, облобызать свое око; а прочие, которые не дались, так и остались косыми и плакали. Когда же он малость отошел от них, тогда и прочие пустились бежать за ним и кричать: «Останься, юродивенький, бога ради останься, поцелуй и нас!». И вот люди добрые могли видеть, как старец бежит, а девицы гонятся за ним: одни говорили, что девки-де забавляются с юродивым, другие полагали, что и девки повредились в уме. Кончилось тем, что девицам так и пришлось остаться неисцеленными. Как говаривал святой: «Если бы Господь не наслал на них косоглазие, из них вышли бы величайшие на всю Сирию срамницы, но по причине недуга очей своих они убереглись от множества зол».
Из жития святого Иоанна Милостивого[399]
Раз некий состоятельный горожанин пришел к нему и приметил, что архиепископ прикрывается изношенным и худым одеяльцем, и послал ему одеяло ценою в тридцать шесть золотых монет с великими просьбами прикрываться этим одеялом на память о дарителе. Когда же Иоанн принял это одеяло и по неотступной просьбе того человека прикрывался им на одну ночь, почти всю ночь он твердил самому себе, как сказывали его келейники: «Как можно вымолвить, что смиренный Иоанн укрывается покровом в тридцать шесть монет ценою, а его братья во Христе коченеют от холода? Ведь многие в это самое мгновение стучат зубами от мороза, многие имеют только соломку, половину ее подстилают, половиной накрываются и не могут ног вытянуть: так и дрожат, свернувшись клубком. И многие почивают в горах без ужина и без светильника и страждут вдвойне и от холода, и от поста… А ты еще помышляешь сподобиться вечного блаженства, когда ты и вино пьешь, и огромных рыбин пожираешь, и в спальне прохлаждаешься, а тут еще к прочему злу вдобавок нежишься под одеялом в 36 золотых ценою! Воистину, при такой жизни да при таком роскошествовании не смей и помышлять, будто сподобишься нездешних благ уготованных; нет, ты вовеки будешь слышать то, что услышал евангельский богач. Смиренный Иоанн на другую ночь уже не станет тобой укрываться. Ведь справедливо и богоугодно будет, если сто сорок четыре брата и господина твоих им укроются, а не ты, злосчастный!» Ибо на золотой продавались четыре плаща.
И послал он незамедлительно с наступлением утра одеяло на продажу, а даритель приметил его, купил за тридцать шесть золотых и снова принес святому отцу. Когда же он сызнова на утро увидел его выставленным на продажу, он таковым же образом купил его и принес святому отцу, досаждая и упрашивая, чтобы тот им прикрывался. И когда совершил он это в третий раз, отец наш молвил ему шутливо: «Посмотри, кого постигает зло, меня ли, или тебя!»