Сытого удавчика одолевает непреодолимая лень. Ему бы возвратиться в песчаную пустыню, где так легко зарыться в песок. Нашел первую попавшуюся норку, но в нее поместилась только передняя часть тела, остальное осталось снаружи. Подыскать бы другое убежище, спрятаться всему. Тоже лень.
Осторожно я вытащил удавчика из норки, чтобы сфотографировать, и положил на чистое место. Ему бы, такому сильному, вырваться из рук, уползти скорее. Но куда там, когда живот набит до отказа. Одолевает лень. Свернулся колечками, пирамидкой, лежит, даже язычок высунуть ленится.
Я взял удавчика в руки, поднял над землей. Хотя бы он защищался, два-три раза бросился с раскрытой пастью, угрожал укусить, зашипел, подобно ядовитой змее. Не может преодолеть лень.
Есть у него средство защиты от недругов. Надо выпятить наружу синевато-розовую железу. От нее очень скверно пахнет. Никто не выдержит, бросит, отступится. Но и это сделать удавчику лень.
Донес я его, лентяя, до машины, и уложил в клеточку. Потом пожалел, отпустил. Лентяй едва отполз в сторону и устроился под кустиком, хотя и в тени, но весь на виду…
Осенними ночами стынет пустыня и рано утром покрывается блестками инея. Они сверкают на солнце цветами радуги и быстро тают. Днем по-прежнему тепло, и удавчик, выбравшись из норы, принимает солнечную ванну, расплющивает тело, стараясь занять как можно больше площадь обогрева, а чтобы чувствовать себя в безопасности, предусмотрительно спрятал в нору голову. Он недавно отлично поохотился, располнел, и для успеха пищеварения, как и все змеи, нуждается в тепле. Увидишь такую странную плоскую змею и сразу не догадаешься, в чем дело.
Хвост удавчика толстый, как обрубленный, и похож издали на голову. Вот почему иногда степные кочевники утверждают, будто удавчик — змея не простая, а двухголовая.
Летом удавчика можно увидеть только вечером, когда он выходит на охоту, да ранним утром по окончании охоты, когда приходит пора прятаться в убежище от нестерпимого зноя и раскаленного песка.
Рассказывают, будто удавчик закапывается в песок и, выставив кончик головы, караулит добычу: мышей, ящериц и птиц. Мышцы его тела очень сильны и, обвив добычу, он душит ее в своих объятиях, как и все настоящие удавы.
Если удавчика преследовать, то он боковыми движениями всего туловища мгновенно закапывается, буквально тонет в песке, оставляя на его поверхности едва заметные следы погружения. На твердой почве он прежде всего спасает самое уязвимое — голову — и свивает над ней тело кольцами, пирамидкой в несколько этажей.
В песчаных пустынях Мексики и в Аризоне водится маленькая змейка длиной около двадцати пяти сантиметров, яркая, в поперечных полосах. Когда ей грозит опасность, она так же, как и удавчик, буквально тонет в песке и, кроме того, под песком может проползти несколько метров. А наш удавчик? Тоже, наверное, умеет передвигаться в песке, только никто еще не изучил, как следует, его образ жизни.
Характер у этого жителя песков миролюбивый. Защищаясь от человека, он иногда может укусить, предварительно для устрашения сделав несколько выпадов, но вскоре, поняв бесполезность попыток, смиряется и привыкает к неволе…
Возле рек и озер часто можно встретить водяного ужа. Как-то я поймал такого ужа возле берега Балхаша. Змея сильно испугалась, сперва попыталась скрыться, а когда убедилась, что от преследования не спасешься, скрутилась кольцом и, спрятав под туловище голову, опорожнила кишечник прямо на свое тело, вся испачкалась. По-видимому, очень разволновался уж и так сильно сократил кишечник, что вместе с испражнениями, да простит мне читатель столь грубый натурализм, выскочила большая ленточная глиста. Человек, пораженный солитером, не способен к подобной реакции. Нелегко пережил ощущение опасности уж. Представляю, какой тяжкой психической травмой была для него встреча с нами! А мы этого не понимаем!
Средство защиты, предпринятое змеей, было неплохим, от нее разило сильным и неприятным рыбьим духом. Пришлось, прежде чем заняться фотографированием, отмывать нашего пленника в озере.
Потом, освобожденный, он быстро заскользил между камней к берегу, добрался до воды, нырнул в нее, грациозно извиваясь, поплыл и скрылся в зеленой глубине озера…
Наш бивак разбит возле небольшого болотца. Каждый занят своими делами. Я поглощен записями в дневник работы, и до меня не сразу доходит разговор моих спутников.
— Слышите, — говорит Ольга, — кто-то странно кричит у болотца!
— Тебе всегда чудится. Ничего не слышу! — авторитетным тоном заявляет Николай.
Я напрягаю слух и тоже не улавливаю никаких звуков. Но Ольга настаивает на своем.
Тогда мы втроем идем к болотцу, прислушиваемся. Действительно, с его противоположной стороны из зарослей тростника доносится странное, монотонное скрипучее покрикивание. Оно повторяется почти через одинаковые промежутки времени довольно громко, и я удивляюсь, как не услышал его раньше. Будто гигантская кобылка завела бесконечное стрекотание.
Усиленно всматриваюсь в болотце, но ничего не вижу, кроме нескольких лягушек. Они угнездились на различном хламе, выглядывают из воды, греются на солнце.
— Николай! — говорю я. — Идите на ту сторону болотца, подберитесь к берегу, а я буду сидеть с этой стороны.
Николай обегает болотце, но не успевает к нему подойти, как вдруг тростник на берегу резко колышется, громко шумит. Я насторожился, ожидая появления какого-то зверя, неизвестного, может быть, но из зарослей вылетает мой фокстерьер и бросается в воду. Не заметил я, когда он решил принять участие в поисках. Собака проплывает несколько метров, застревает в густом нагромождении водорослей и растительного мусора и, усиленно работая лапами, совсем запутывается и медленно погружается в воду.
Я едва успеваю сбросить с себя полевую сумку и кидаюсь в болотную жижу. Во все стороны от меня бултыхаются в воду перепуганные лягушки. Глаза собаки смотрят на меня неотрывно и как-то необычно серьезно. С трудом дотягиваюсь до морды, цепляюсь за ремешок и вызволяю своего друга из водяного плена. Теперь не до таинственного крика. Приходится переодеваться.
Загадочный музыкант будто напугался, замолк. Но ненадолго. Снова закричал хрипло и скрипуче, только тише и будто с какой-то жалобной ноткой.
Я обхожу болотце, осторожно раздвигаю палкой высокий тростник, приближаюсь к берегу и жду, затаившись. И вдруг крик почти рядом со мною. Тихо-тихо раздвигаю тростник и вижу… крупный красноголовый уж собирается заглотить лягушку, схватив ее за заднюю ногу. Его голова сильно вздулась. Видимо, змея не торопится, ждет, когда добыча выбьется из сил, затихнет. Хорошо бы сфотографировать эту сценку, но придется снова лезть в воду, да и удастся ли там манипулировать, как надо? Попробую вытащить удачливого охотника вместе с его несчастной добычей из зарослей тростника на открытое место. Пытаюсь схватить ужа, он же, поняв грозящую ему опасность, скользит в воде и, когда я задерживаю его палкой, отпускает лягушку. Оба скрываются в болотце. Представление закончилось!..
Почти такую же сцену я видел много лет назад, путешествуя на байдарке по реке Или. Но тогда лягушка кричала очень громко, будто ребенок, и я так торопился пристать к берегу, что чуть было не опрокинул свое утлое суденышко.
Но каковы лягушки, обитательницы маленького болотца! Спокойно восседали на поверхности воды, слушая вопли гибнущего собрата. Впрочем, что же им оставалось делать!..
Как-то в экспедицию вместе с нами поехали в небольшой клетке несколько белых мышей. Они были необходимы для экспериментов с ядовитыми животными. На биваке у реки Чарын очень жаркий день тянулся томительно долго. Машина, прикрытая тентом, раскалилась на солнце, и мы попрятались под дерево. Тень от него постоянно перемещалась, перемещались и мы вместе с многочисленным экспедиционным имуществом. Только клеточка с мышами оставалась в надежном месте под большим камнем, куда не проникали жаркие лучи солнца.
Маленькие красноглазые мышки, в общем, милые и очень глупенькие создания, как обычно, после шумной ночной возни мирно спали, прижавшись друг к другу. Лишь иногда одна из забияк, поднимая писк, затевала короткую потасовку. Как всегда, от клеточки с мышами шел густой и довольно въедливый запах.
Во время обеда я случайно взглянул на клеточку. На ней, слегка извиваясь, лежала большая серая змея. Она поминутно высовывала розовый язычок, тщательно обследовала место, через которое можно было бы пробраться к белым мышам, и настолько увлеклась перспективой сытного обеда, что не обратила на меня внимания.
Трудно сказать, что привлекло к мышам нашу неожиданную гостью, то ли мышиный писк, то ли специфический запах. Скорее всего — второе, так как рядом громко шумела горная речка Чарын, глушившая все звуки.
Змея, это был узорчатый полоз, нелегко далась в руки, ожесточенно сопротивлялась, такой, видимо, был у нее характер, посаженная в трехлитровую банку, стала биться о ее стенки и нападать на воображаемого противника, с силой ударяя головой о стекло. Пришлось прикрыть банку со змеей курткой.
В темноте змея успокоилась, но через несколько часов мы нашли ее мертвой. Отчего она погибла — осталось загадкой…
В Семиречье живет щитомордник, змея ядовитая, родственница гремучим змеям, обитающим в тропиках. Водились щитомордники и на обширном высокогорном плато Ортатау. Здесь горы, поросшие елками, кажутся совсем близкими. Но машина, приминая колесами роскошные степные травы, разукрашенные лиловыми цветами, с большим трудом преодолела постепенный подъем. Вот лес и рядом. Надо в нем побывать. Отсюда видна далекая пустынная, потонувшая в мареве жаркого воздуха, Сюгатинская равнина.
На склоне горы лес вырублен, не восстановился, и на его месте теперь поляна, вся испещренная светлыми старыми пнями. Обычно среди такого скопления пней поселяются муравьи-древоточцы, которые издавна меня сильно интересовали. Подъехать к поляне невозможно. Пришлось тащиться до нее, преодолевая крутой подъем. Хорошо, что сохранилась тропинка, по которой лесозаготовители когд