Диссиденты, демократы и борцы, в сущности, признали этот способ. Они пошли на поводу у ГБ. И сперва провозгласив борьбу за права человека, воспользовались приобретенным авторитетом, чтобы уйти, снять с себя ответственность и т. д.
Только страдание – плата за борьбу за права человека. На это не все решаются. Но кто решился, должен стоять твердо и не идти в щель, открытую для них.
Оттуда нас не спасешь.
Мандель, писавший о любви к России, хорош был здесь, а не там.
Вот в чем суть вопроса.
Еврейский вопрос
Среди множества других трудноразрешимых вопросов существует у нас и пресловутый «еврейский вопрос». Существует ли? Скорей не вопрос, а ответ – еврейский ответ на другие, истинно существующие вопросы: кто виноват в экономических, политических, разведывательных провалах? в сложностях национальных взаимоотношений? в диспропорциях присвоения благ?
На это существует ЕВРЕЙСКИЙ ОТВЕТ.
Об отъездах
В России особое отношение к отъездам, потому что – с глаз долой – из сердца вон.
Уехавшие очень хотят остаться в сердце, да не удается (Якобсон).
Двоих только не удалось из сердца вынуть – князя Курбского и Герцена. Обоим удалось затеять с русской властью спор, полемику. Всех других власть не удостоила полемики, потому что разбередить власть, пробудить в ней совесть и желание спорить может только личность выдающейся силы, личность, которую нельзя упрекнуть в самоспасении.
Современное общество еще не выработало нравственной квалификации для отъезда. А нравственное отношение к этому – один из необходимых элементов современной жизни.
Задержка в решении этого вопроса понятна. Очень трудно разобраться в чувствах необычных. Отъезд – явление недавнее, и многое в нем спутано и переплетено. Спутано стремление к свободе с «выбыванием из игры», с самоспасением.
Спутаны, во-первых, разные мотивы и категории отъездов. Происходит как будто нечто нелогичное и странное. Одной из наций России разрешено покинуть родину и отправиться на прародину. Почему бы тогда не разрешить немцам, живущим в России с времен Екатерины, отправиться в Германию? Или калмыкам разрешить откочевать в степи Монголии? Или татарам разрешить возвратиться в Крым?
Логики здесь нет. Одна из наций поставлена в особое положение. Ей разрешено то, что запрещено другим. Почему, спрашивается?
Да потому, что у нас всегда совершается не по логике, а по чувству. И чувства власти здесь разнородны. Власть, чувствуя неприязнь к евреям, вместо того чтобы сохранить их как извечного козла отпущения, чувствует еще более явно, что евреи не обычная нация, а скорее социальный элемент общества, от которого лучше всего избавиться. То, что евреи не сеют, не пашут, а являются сильным и динамичным отрядом интеллигенции, то, что интеллигенция сращена с евреями, то, что евреи не нация, а каста, – вот что побуждает власть избавиться от них, вот что является важным в оценке отъездов.
Отъезжают националисты – и бог с ними. Хотя я не верю в существование русского сионизма. Националисты – ущемленная часть народности, чьи амбиции превышают возможности. Еврею, как и интеллигенту, всегда путь труден. Убоявшиеся трудности пути или неспособные трудности преодолеть – и есть националисты. Националисты – слабая, самоспасающаяся часть общества, однако наиболее откровенная и понятная.
Те, кто хочет спасать шкуру, называя себя патриотами Израиля, – бог с ними. Извечное наше представление о загранице как о земле обетованной владеет самыми посредственными кругами интеллигенции, спецами, считающими, что им недоплачено, или общественными мещанами, жаждущими хорошей жизни.
Таких среди евреев и среди русских можно найти сколько угодно.
Отпусти русских – и они поедут в любой западный Израиль продавать свое умение программировать, или логарифмировать, или говорить на санскритском языке.
Дело, конечно, не в номинальных национальностях. Дело в интеллигентской элите, которая покидает Россию из идейных соображений.
Пишут, дескать, Царство Божие внутри нас, а потому «покидать Россию или не покидать решается почти на бытовом уровне – в зависимости от личного долга перед близкими тебе.
Если есть хотя бы собачка, которой ты нужен и увезти которую с собой ты не можешь, оставайся.
Если нет живой души, которой необходимо исключительно твое присутствие в России, беги из мертвецкой скуки».
А народ – это не «живая душа»? А культура – хуже собаки? Писать так – значит чувствовать долг только перед мирком, а не миром. Где же Царство Божие?
О современных христианах
Россия все еще не доросла до христианства. Современные наши христиане – «крещеные бундовцы» (иудеи), включая Солженицына.
У нас нет покаяния без обсирания. Кающийся современный интеллигент начинает и кончает свое покаяние не любовью и самоосуждением, а злобой и осуждением. Чтобы не быть ничтожным в своих собственных глазах, он обсирает прежде всего ненавистников власти от народовольцев до красногвардейцев. Ненавидя власть, он вместе с тем оправдывает свое бездействие якобы историческим опытом. Методами зла, дескать, не исправишь зла. Но исправишь ли его огульной злобой и твердым нежеланием понять психологию массы, ее интересы и взаимоотношения с властью?
М. Харитонов. Ирония у Манна
М. Харитонов. Понятие иронии в эстетике Т. Манна. (Вопросы философии, № 5, 1972)
«Иронический подход исчерпывается противопоставлением, рассматривает контрасты в их отношениях и заявляет о позиции промежуточной, посреднической».
«Жизнь и дух остаются противоположностями, но противоположностями, тяготеющими друг к другу».
Отсюда – искусство «как творчески посредствующая и созидающая ирония» (Манн).
«Подлинно гуманная жизнь невозможна без иронии» (Кьеркегор).
Можно понимать и учение Христа как иронию, выхолощенную последующим христианством.
В Христе нет фанатизма и отрицательства. Он – примиряющее начало, одновременно приемлющее и отвергающее традиционные идеи – единобожия (но триединства) и мессианства. Мессианской идее он иронически противополагает идею себя – мессии. И с этого начинает действенную христианскую иронию, стоившую ему крестной муки от мало склонного к иронии синедриона.
С тех пор внутри христианства борется истинное его ироническое содержание (как в христианском искусстве средневековья или в романтической иронии XIX в.) с освобожденным от иронии буквализмом, то есть с тем же синедрионом, не приемлющим иронии и поэтому возжигающим костры инквизиции.
О современной церкви
Сама потребность веры еще не создает верующих. Потребность осознаваемая, «духовная жажда», создает часто «неразборчивость» веры, ибо уровни этой потребности разные, соответственно уровню личности. Жажда требует удовлетворения и тем скорей, чем слабее личность. Терпеть жажду умеют лишь сильные.
Средняя статистическая «духовной жажды» и выражается в среднем предмете веры. Жажда эта порождает чаще не людей религии, а людей церкви. По нашему времени это естественно, ибо исходит из сложившегося годами и уже поколениями мышления субординационно-коллективистского.
Слабые верой приходят к церкви, забыв, что в России церковь веками подрывала веру и немало сделала сама, чтобы народное возмездие постигло ее в начале нашего времени. Сейчас она исподволь возрождается. Приток людей веры несколько ее оживляет.
Невольная ошибка людей веры в том, что они, став людьми церкви, полагают, что стали верующими христианами. Божья благодать кажется им легко достижимой посредством омовения, помазания и причастия.
Если бы было так! Истинная религиозность, вера в бога дается с трудом: либо собственным глубоким прозрением в бога, либо принятой безропотно мукой, либо строем и направлением жизни, воспринятым с детства как данность, то есть в конечном счете – той же выстраданностью, но исторической, семейно-традиционной.
Глубокое же прозрение – явление редчайшее. Оно порождает пророков и апостолов, то есть не приводит к вере, лишь вскрывает заложенное.
О знании и сознании
Мистико-интуитивистская философия утверждает, что новорожденное дитя знает гораздо больше, чем мы предполагаем. Мистико-позитивизм утверждает то же самое, называя знание заложенной в нас информацией.
В сфере нравственности знание не имеет цены без сознания. Любой пехотный солдат знает не меньше, чем Виктор Некрасов. Важно, как он осознает это знание, к каким нравственным высотам это его приводит.
Критик Дымшиц много знает о немецкой литературе. Его знание не является нравственным сознанием.
Дерево знает, куда тянуть ветки и куда пустить корни. Человек знает свою единственность. Сверхчеловек – это знание о себе без сознания.
Со-знание – это co-измерение, знание связей. «Со» означает присоединение к знанию чего-то иного, необходимость этого присоединения. «Со» это со-имение, то есть семья, со-поставление, то есть поставление себя в ряд, co-юз, то есть взаимное распределение обуз, со-противление – то есть совместное противление и дальнейшее со-поставление, со-ображение, со-отношение, со-прикосновение, то есть взаимное прикосновение и т. д. То есть всегда в знании учет объекта, учет «другого».
Только из этого учета рождаются нравственные понятия, нравственные оценки. А это и есть сознание.
Сознание не заложено в нас и является высшим результатом и достижением познания действительности, то есть результатом активного процесса, рядом с которым меркнет значение пассивного знания, заложенного в дитяти.
«Сухая злоба нигилизма»
«Сухая злоба нигилизма» (по выражению Леонтьева) в наше время превосходно переходит в потребность слепой церковной веры. Все что угодно – злобствовать или верить, лишь бы оправдать бездействие. Вера – наилучшее оправдание бездействия и, в сущности, свидетельство безысходности «сухой злобы».