В начале лета 1946 года в Москве началась подготовка в первому послевоенному физкультурному параду. Нашей дивизии предоставили честь участвовать в нем в составе колонны добровольного спортивного общества «Динамо». В состав сводного парадного батальона от нашего 2-го полка попал и я. Опять полтора месяца пришлось утаптывать линейку на плацу Реутовского лагеря. Сюда съехались все спортсмены общества «Динамо» – участники парада: гимнасты, легкоатлеты, футболисты, боксеры, борцы, тяжелоатлеты. Все они были молодыми, здоровыми парнями и красивыми стройными и соблазнительными девушками. Веселее тогда пошла жизнь в нашем холостяцком лагере. Наверное, немалым приплодом пополнилось после этого поколение динамовских спортсменов, несмотря на то что догадалось наше начальство установить ночные посты охраны у бараков, в которых жили девушки-физкультурницы из состава подразделений московской милиции. Любовь тогда не признавала никаких ограждений.
Задача нашего батальона при прохождении на параде была проста: мы должны были пройти мимо Мавзолея в трусах и без маек (с голым загорелым торсом), держа приемом «на руку» наши красивые СВ. При этом мы должны были петь специально сочиненную композитором Вано Мурадели песню. В ее припеве запомнились мне слова:
Чекисты мы, нам партия доверила
Беречь родной Советский дом.
Вперед за Сталиным ведет нас Берия,
Мы к зорям будущим уверенно идем.
Мы быстро на тренировках выучили слова, запомнили мелодию и научились дружно и громко ее петь. Но спеть ее на параде и вообще петь ее потом никому не пришлось. На последней ночной тренировке на Красной площади перед парадом с этой песней случилось неожиданное. Тренировка эта началась в один из июльских теплых вечеров, часов в десять. Весь парадный расчет был выстроен на исходных рубежах, и с них колонны всех спортивных обществ прошли мимо трибуны Мавзолея. На ней тогда стоял Лаврентий Павлович Берия. Он руководил подготовкой всего физкультурного праздника. Предупрежденные об этом высоком присутствии, мы особенно старались как можно громче петь и даже подгадали, чтобы звучание слов «ведет нас Берия» точно совпало с моментом прохождения мимо шефа МГБ. Мы ждали похвалы, а получилось наоборот. Шеф чем-то оказался недоволен и приказал прохождение парадным расчетом повторить. Короткой летней ночи не хватило на перестроение и выход на исходные рубежи всех колонн. Второе прохождение состоялось уже ранним утром. Но перед этим нам приказали нашу песню не петь. Причины не объяснили. Мы прошли мимо хмурого Лаврентия молча. И песню, написанную известным поэтом и композитором как «Марш чекистов», уже больше никто и никогда не пел. Отменил ее сам грозный шеф чекистов.
Однажды, уже не в столь отдаленные времена днем по радио я услышал голос диктора. Он сказал: «Прослушайте в исполнении духового оркестра марш сельских механизаторов». Я услышал знакомую с того памятного физкультурного праздника мелодию композитора Вано Мурадели. Теперь она звучала без слов.
Сразу после физкультурного парада дошло до нас, солдат-дзержинцев, удивившее нас известие. Командование внутренних войск (а может быть, и не командование) приняло решение расформировать наш 2-й мотострелковый полк, биография которого началась в дни Великой Октябрьской социалистической революции. Теперь его боевое знамя, прославленное в боях за Советскую власть в годы Гражданской войны, символизирующее ее революционную безопасность в годы мирных пятилеток и осенявшее ее бойцов и командиров в жестоких боях на подступах к Москве в сорок первом, должно было быть передано на вечное хранение в музей. А солдаты и сержанты – ветераны полка по получении приказа на расформирование были отправлены для дальнейшего прохождения службы в известную уже нам 4-ю дивизию внутренних войск в Прибалтике. Объяснение всему случившемуся было простое. Послевоенных призывов тогда еще не было. Пополнение в кадровые части внутренних войск не поступало. А обстановка в стране требовала активизации их действий.
Но 2-й мотострелковый полк-ветеран через два года снова воскреснет. Его боевое знамя будет возвращено в прославленную дивизию имени Дзержинского, и мне придется еще два года чеканить под ним парадные шаги по Красной площади.
В момент расформирования я опять оказался привлеченным к службе в квартирно-эксплуатационной части при составлении актов передачи казарменного оборудования. Товарищи мои уехали в Прибалтику воевать с лесными братьями, а я после завершения работы передаточной комиссии был направлен для прохождения дальнейшей службы в 1-й мотострелковый полк. Этот полк был тоже ровесником Октября и с весны 1946 года находился в боевой оперативной командировке в не менее горячей точке, чем Прибалтика, – в Тернопольской области в Западной Украине.
Остаток лета сорок шестого года я, как говорили солдаты нашей дивизии, «откантовался» во временном подразделении 1-го полка, в котором были собраны все остатки штаба и тыловых служб, заведовавшие складским хозяйством и прочим имуществом и несшие его охрану. «На новенького» я попал в караульную команду и через каждые сутки заступал на службу то в роли помощника начальника караула, то помощника дежурного по штабу полка, а то и просто часовым. Очень надоела мне тогда эта монотонная служба, и я был рад, когда однажды уже в сентябре месяце попал в команду из 20 человек, отправлявшуюся к месту нахождения полка в город Теребовлю Тернопольской области.
Ехала туда наша веселая команда двое суток на знаменитом в ту послевоенную пору товарно-пассажирском поезде, окрещенном в народе «пятьсот-веселый». Составлен он был из обычных товарных вагонов, оборудованных нарами в два этажа, а двигался он от станции к станции без всякого графика. На некоторых из них приходилось стоять по несколько часов. Но иногда случалось, что шальной этот поезд проскакивал без остановок, как курьерский, по сто-двести километров. В Киеве мы сделали пересадку на такой же «веселый», который шел из Харькова через Тернополь до самого Львова. Еще одну пересадку пришлось сделать в Тернополе опять на такой же «курьерский», следовавший до незнакомого мне тогда города Коломия.
Ехали мы действительно весело еще и потому, что в команде нашей оказался солдат Владимир Лебедев, вооруженный аккордеоном. Играл он на этом инструменте виртуозно. Он был профессиональным музыкантом, концертировал в составе джаза ансамбля песни и пляски нашей дивизии. Остатки этого ансамбля оказались после его расформирования в 1-м полку. К ним должен был присоединиться Володя после лечения в медсанбате. На аккордеоне и баяне он играть не только умел, но и любил. Музыка в нашем распахнутом на обе стороны вагоне звучала с утра и до позднего вечера. А на станциях около него собирались люди послушать музыку и наши задушевные солдатские песни. Получалось так, что по инициативе, идущей от солдатской души, мы доставляли им редкое, неожиданное и бесплатное удовольствие. Как-то так само собой получилось, что мы очень быстро спелись, по крайней мере, на два голоса, и нам искренне аплодировали случайные встречные пассажиры и железнодорожные рабочие и служащие. А девушки и молодые женщины успевали даже повздыхать, с сожалением провожая нас своими взглядами, когда наш «пятьсот-веселый», неожиданно трогаясь с места, постепенно набирал скорость и исчезал в железнодорожной дали.
Не стал бы я так подробно рассказывать об этой не задуманной нашей дорожной затее, если бы она не сыграла свою роль в моей ближайшей жизни по прибытии в город Теребовлю к новому месту службы. Дело в том, что мы успели подружиться с аккордеонистом. Он, как профессионал-музыкант и как артист, заметил во мне какие-то сценические качества и представил меня руководителю полкового коллектива художественной самодеятельности. А этим руководителем оказался знакомый мне по нашему 2-му полку лейтенант Николай Старков. Получилось так, что судьба моя решилась по прибытии в Теребовлю сама собой. Дядя Коля, так ребята звали этого офицера, сам меня узнал, вспомнил о моем участии в художественной самодеятельности и походатайствовал перед начальником штаба полка майором Корчинским о прикомандировании меня к вверенному ему коллективу самодеятельных солдатских артистов. В этом коллективе я встретил своих однополчан, одаренных от природы музыкальным талантом, которые еще раньше были приняты в хоровую группу ансамбля. Так я случайно попал в замечательную компанию и по рекомендации моих однополчан Коли Митрофанова, Коли Бровкина и лейтенанта дяди Коли Старкова был дружелюбно принят всеми ее старожилами – известными в нашей дивизии мастерами солдатского искусства. Но для определения моего сценического амплуа мне был устроен экзамен. Художественный руководитель ансамбля старший сержант Дубовский предложил мне прочитать какие-нибудь стихи. Он тогда искал для составленного им музыкально-литературного сценария чтеца-декламатора и почему-то решил, что именно я могу им стать. Маленький еврейчик старший сержант Дубовский восседал на табурете в своем чулане, на третьем этаже дома штаба нашего полка и внимательно глядел на меня своими добрыми, на выкате, глазами, пытаясь, однако, выглядеть строгим и взыскательным маэстро. Очень скоро мы стали с ним добрыми друзьями. Сам он был студентом, не закончившим учебу перед войной в пединституте, а во мне, может быть, угадал отзывчивого собеседника. В течение многих лет после нашей демобилизации до недавнего времени мы таковыми с ним и оставались. Он, наконец, закончил в МГУ факультет журналистики, а я – исторический факультет. Теперь уже Миши нет в живых. Я его помню и благодарен в памяти за его доброту. Совсем немного у него было возможностей помочь другим и мне в тот опасный сорок шестой год на бандитско-бандеровской Тернопольщине. Но что он мог, то и предложил мне: он взял меня в ансамбль на роль чтеца-декламатора, прослушав мою дикцию в чтении по школьной еще памяти гоголевской «Птицы-Тройки». «Ну что ж, – помолчав, проговорил он и добавил, – лучшего мы не найдем». Так я стал чтецом-декламатором в музыкально-литературной программе под названием «Непобедимая и легендарная». Ее сценарий был написан самим маэстро, и ансамбль уже приступил к репетициям, чтобы показать ее в праздничном концерте 7 ноября. Первым чтецом