в нем был сам лейтенант дядя Коля Старков.
Но очень скоро во мне открылись и другие таланты, и я был включен в танцевальную сюиту, в солдатский перепляс и даже в номер классической буффонадной клоунады в амплуа рыжего клоуна под руководством бывшего жокея-наездника Московского цирка Михаила Игнатова. Я сразу попал в концертную программу и очень скоро, как и все мои новые товарищи, стал известной личностью не только в Теребовле, но и в других городах и селах Тернопольской области. Наши концерты доставляли удовольствие не только солдатам, но и гражданскому населению. Своим умением петь украинские песни мы приводили в восторг жителей западноукраинских сел и городов. Может быть и поэтому летом и осенью сорок шестого года четверо наших товарищей, певцов и танцоров, погибли в этих селах от бандитских пуль. Мне досталось участвовать и в боевых операциях вместе с ними, и в их похоронах.
В Москве весна и лето 1946 года выдались холодными и мокрыми. Ожидался первый послевоенный неурожай. А в областях Западной Украины с урожаем дело обстояло благополучно. В сентябре крестьяне – пока еще единоличники – заканчивали его уборку. В райцентрах и в больших селах по два раза в неделю проходили шумные базары, иногда напоминавшие гоголевские ярмарки. На базарную площадь съезжались на бричках, груженых всякой всячиной – битой и живой птицей, мясом, мукой, пропавшей уже с российских базаров гречкой, молочными продуктами, заманчивыми на вид и вкусными крестьянскими выпечками, фруктами, овощами, глиняной посудой – не красно-коричневой, как у нас, а серо-черной. Наверное, глина в этих краях была другая, да и технология изготовления и обжига здесь была особенная. Посуда эта вместе с занимательными художественными поделками была представлена в широком ассортименте. Богатство и разнообразие базаров резко контрастировало с полупустыми прилавками магазинов госторговли и лавок сельской потребкооперации. Мы, солдаты, любили ходить на базары. Денег, чтобы купить что-нибудь, у нас, правда, не было, но прохаживаясь вдоль рядов, здесь можно было приценяясь и делая вид покупателя всего вдоволь напробоваться. Стали мы замечать, что вдоль рядов все больше стало появляться людей из восточных областей Украины, а затем и из Российских областей, разоренных войной и надвигающимся послевоенным неурожаем. Они предлагали в обмен на продукты не очень разнообразный ширпотреб, поношенную одежду, обувь и всякие бездельные предметы небогатой роскоши нашего советского быта. А некоторые наши российские мужики предлагали себя в наем на любую работу за хлеб или картошку. Очень все это невыгодно представляло нашу советскую послевоенную колхозную и городскую жизнь единоличному западноукраинскому крестьянину и городскому обывателю, совсем недавно воссоединившихся со своими кровными славянскими братьями и сестрами и обретшими право гражданства в великом Советском социалистическом государстве.
На основе этого контраста националисты-бандеровцы усилили свою пропаганду «самостийной и незалежной» Украины, особенно среди сельского населения. А в этот момент в западноукраинских и белорусских областях неумные ретивые руководители и их уполномоченные начали «борьбу за коллективизацию деревни». В ответ на это в сельских районах Львовщины, Тернопольщины, Ровенщины, Станиславщины резко усилились действия боевого бандитско-бандеровского подполья. Оно было хорошо организовано и его действиями руководили опытные политики из центра, находившегося тогда далеко за кордоном, где-то в западно-германских землях.
В каждом районе западноукраинских областей действовало по несколько боевых групп-«боевок». Они имели свои базы и в лесу, и в селах. И там, и там бандиты укрывались в схронах – специально построенных сооружениях. В лесу это были тщательно скрытые землянки иногда в два, а то и в три яруса. Строили их под руководством опытных специалистов, именуемых «инженерами по схронам». Скрытым был и сам процесс строительства сложных землянок. Их копали на окраинах лесных урочищ, чтобы избежать протаптывания лесных тропинок, ведущих к расположению боевок в лесных городках. Копали ночью, а землю выносили из леса и раскидывали ее по пашням, да так, чтобы это не нарушало их естественного вида. Выкопав за ночь яму на глубину нескольких штыков, мастера сразу накрывали ее прочным накатом в два-три ряда, маскировали поверхности, добиваясь естественного состояния, или под еловый наст, или под соответствующую растительность. Дальше мастера рыли уже под этой крышей, вынося землю через узкий лаз в мешках. Строились землянки разных видов: одни под жилище, другие для продуктовых складов и хранилищ боеприпасов. В специальных землянках хранились документы, деньги и драгоценности. В селах схроны строились в домах, хлевах, стодолах и других хозяйственных постройках. Это тоже были чаще землянки, сооружаемые под печами в домах и под сложенным немолоченным хлебом, под сеном и соломой. Часто схроны строились между стен с выходами на горище (чердак) или через подпечку в доме, или длинным лазом за пределы двора.
Со всеми видами бандитских сооружений-укрытий мне пришлось познакомиться непосредственно при участии в боевых действиях. В каждой боевке (бандитском отраде) был командир, а над ними стоял районный руководитель, по-украински – «провод». Он объединял действия всех подчиненных ему в данном районе боевок. Ни одна из них не имела права самостоятельно устанавливать связь с другими, даже соседствующими с ней бандами. Конспирация соблюдалась очень строго на всех уровнях организации боевого подполья. Начиналась она с того, что состав боевок строго исключал принцип землячества и соседства их бойцов. Все они знали друг друга только по боевым кличкам – «псевдо». Клички были всякие. Некоторые были заимствованы из истории гайдаматчины: были среди них «гонты», «бульбы», «гайдамаки», «кривоносы», «кармелюки». Входу были клички по крестьянским профессиям: «мельники», «мирошники», «ковали», «бондари». Встречались и «псевдо», заимствованные у литературных героев. Однажды нам попался бандит по кличке «Швейк». Были клички и от названия зверья. Помню, мы поймали живым бандита, пришедшего на связь в село и задержавшегося там на ночь с возлюбленной. Его звали Чайкой за необыкновенную быстроногость и способность убегать от преследователей. Настоящее же его имя было Семен Говрада.
В боевках был установлен такой порядок: если кто-то оказывался кому-то знакомым или соседом по селу или если просто кому-то удавалось узнать настоящее имя своего товарища, то командир боевки был обязан сразу же через районного провода развести этих знакомцев. Конспирация строго соблюдалась и по линии связи. Каждый связной знал только того, от кого он получал информацию, и того, кому ее передавал сам. Между боевыми группами во время самостоятельных передвижений исключались всякие контакты на случай непредвиденных встреч. Они не обязаны были окликать друг друга или предупреждать какими-нибудь сигналами. Если какая-то из повстречавшихся групп делала это, то по ней немедленно должен был открываться огонь. Вообще бандиты ни на чьи оклики не отвечали, кроме как длинной автоматной очередью, числом «в восемь». А мы, между прочим, имели строгое предупреждение поступать только по Уставу. Мы обязаны были окликать: «Стой! Кто идет?», потом: «Стой! Стрелять буду!» А потом сделать еще предупредительный выстрел вверх. При таком неукоснительном выполнении уставного положения тот из нас, которого мы назначали «крикуном», должен был на этот момент за чем-либо укрыться. Иначе он был бы окрещен длинной бандитской очередью в восьмерку. Прежде чем мы додумались до простой меры предосторожности, приходилось нести потери.
Боевые группы бандеровцев свои жестокие террористические действия направляли в первую очередь против советских органов власти, ее ответственных представителей и активистов, против правоохранительных органов, инициаторов коллективизации, представителей западноукраинской интеллигенции и общественных деятелей, перешедших на сторону Советской власти. Особенно жестоко бандеровцы расправлялись на селе с крестьянами, добровольно вступавшими в колхозы. А сами колхозы они подвергали разгрому.
Ровно сорок лет спустя после описываемых событий в западноукраинской деревне мне пришлось побывать в самом беспокойном некогда на Львовщине селе Белокаменное, стоявшем справа от шоссе Львов – Тернополь, неподалеку от известного средневекового Олесского замка. Там сорок лет назад около памятника западноукраинского писателя, создателя украинского букваря Шишкевича бандиты сразили автоматной очередью из засады пятерых наших товарищей. Помню, произошло это ранним сентябрьским утром. Бандиту удалось тогда уйти безнаказанным. Он затерялся в базарный день среди мирных жителей. Мы искали его в селе Белокаменном. К концу того трагического дня разразился сильный ливень с грозой. Мы спасались от него в бедных крестьянских хатах. Их хозяева были напуганы бандитскими действиями и нашими ответными мерами. Село было бедным, стояло на небогатой, совсем нечерноземной земле, но ее жители тогда больше всего боялись коллективизации и слово «колхоз» повергало их в страшное смятение. Дня три мы проводили в селе и на его подлесной окраине (Подляске) проческу, но ничего и никого не обнаружив, ушли из него. Я тогда и представить себе не мог, что спустя сорок лет мне придется снова побывать здесь. На этот раз сюда меня и моих коллег – музейных работников – привлек интерес к историческим памятникам этих мест и задача их музеефикации. В такое же теплое сентябрьское утро 1986 года мы подъехали к восстановленному из руин Одесскому замку польского магната-феодала, превращенному в музей средневековой замковой архитектуры и культуры западноукраинского народа. Большой интерес тогда у нас вызывало в этом музее знакомство с коллекцией деревянной церковной скульптуры, собранной местными энтузиастами музейного дела по всем областям Западной Украины. В середине дня нас повезли обедать в колхозный ресторан села Белокаменного. Я с утра ожидал встречи с этим некогда страшным бандитским местом. Теперь от Одесского замка в село вела асфальтовая дорога, по обочинам которой рядами стояли отягощенные плодами фруктовые деревья. А в самом селе на местах бедных крестьянских хат стояли новые благоустроенные дома-усадьбы, с водопроводом, электрическим освещением и с очень заметным достатком. Вдоль оград домов плитами были выложены тротуары, по которым нам навстречу шли из школы ребятишки-пионеры в красных галстуках. В центре села мы остановились на площади перед торговым и культурным комплексом. Здесь был большой универсальный магазин с рестораном, клуб, школа и здание правления колхоза. Колхозом этим более двух десятков лет руководила женщина. К сожалению, я не запомнил ее имени и фамилии. Но зато хорошо запомнил, что она была дважды удостоена звания Героя Социалистического Труда. Ее умом, организаторским талантом и волей колхоз, некогда созданный в бедном запуганном бандитами-бандеровцами и нашими не менее устрашающими прочесываниями селе, стал не просто миллионером, он преобразовал весь уклад жизни здешнего населения и приобщил его к высокой украинской и интернациональной советской культуре.