Вкусный и дешевый обед тогда в колхозном ресторане официанты подали нам в дорогой посуде. В зале звучала мелодичная, с украинскими мотивами музыка колхозного джаз-ансамбля. После обеда мы осмотрели только что созданный тогда мемориальный музей писателя Шишкевича. А потом мы посетили две картинные галереи. В одной были выставлены шедевры западноевропейского искусства Львовского музея, а в другом – произведения современной самодеятельной живописи.
Когда сорок лет назад в этом селе, общаясь с крестьянами, мы, как могли, агитировали их вступать в колхоз, мы и сами не могли себе представить и сотой доли того, что удалось мне увидеть теплым сентябрьским днем 1986 года. Непонятным, однако, для меня остался вопрос: откуда и почему осталась такой живучей националистическая предубежденность здешних людей и их непримиримая, глухая враждебность к воссоединению этого края с государством, давшем им возможность так высоко подняться в своем благосостоянии и просвещении? Эту враждебность мы почувствовали и на нашей конференции. Мне вспомнилось тогда, как сорок лет назад, воюя с бандитами, мы при активном содействии нашего командира полка своей художественной самодеятельностью не просто развлекали население сел, но и содействовали установлению с ним нормального отношения и дружбы.
Незадолго до моего прибытия к месту новой службы командование полком принял полковник П. С. Великанов. До него полк уже два месяца стоял гарнизонами в селах района в Тернопольской области и вел бесконечную борьбу с бандеровскими боевиками. Первый батальон свои подразделения рассредоточил в селах Будановского района, второй – в Скалатском районе, а третий – в окрестностях райцентра Великий Глубочек. В названных райцентрах располагались штабы батальонов, а их подразделениям приходилось действовать за пределами района расположения. Роты и взводы батальонов стояли также в селах Золочевского, Яновского, Струсовского, Микулиского, Гримайловского и других районов, названия которых я уже и не могу вспомнить. Штаб 1-го полка стоял в городе Теребовля. Сюда в сентябре 1946 года прибыл и я и буквально на второй день по прибытии встретил на улице своего нового Батю, жизнь которого мне с моими новыми товарищами было доверено охранять и защищать от ожидаемых и неожиданных нападений и угроз бандеровцев. Артистами-то в нашем взводе-ансамбле мы были всего лишь по совместительству.
По человеческим качествам, по достоинствам и чести офицера полковник Великанов в ряду моих командиров, во власти которых проходила моя служба на протяжении восьми лет, стоит в моей памяти рядом с первым нашим партизанским комбатом майором Петром Ильичем Полушкиным. Такое сравнение пришло мне на ум при первой же встрече с новым Батей на главной улице Теребовли. Я не сразу обратил внимание, что навстречу мне вышел из-за угла дома, в котором располагался штаб нашего полка, офицер высокого чина. Был он небольшого роста и одет в скромную, но ладно сидевшую на нем полевую форму. В городе тогда кроме нашего стоял еще армейский артиллерийский полк, офицеры которого ходили в полевой форме, в отличие от наших столичных золотопогонников. Предстоящая встреча с обыкновенным пехотным офицером не вызвала у меня, столичного сержанта, предварительного напряжения к уставному приветствию. Я даже не сразу разглядел приближающиеся ко мне полковничьи погоны. И вдруг полковник преподал мне давно забытый урок – он первый поднес руку к своей пилотке, а я даже не успел перейти на строевой шаг и, виновато откозырнув, постарался побыстрее прошмыгнуть мимо, чтобы избежать неминуемого взыскания. А полковник и не думал меня поучать, его урок сразу достиг своей цели, тем более что тут же встретившийся мне мой попутчик по «пятьсот-веселому» поезду старшина Дятел сказал мне, что встретившийся нам полковник и есть командир нашего 1-го мотострелкового полка. Тут я и вспомнил первого своего комбата майора Полушкина. Впоследствии я часто вспоминал про него, общаясь с новым командиром, ощущая его постоянную заботу и ко мне, и ко всем простым солдатам, за жизнь которых он не только нес обычную ответственность, но и по-отцовски строго оценивал наши поступки и проступки, умел понять и простить непреднамеренные солдатские прегрешения, умел справедливо наказать проштрафившегося, поддержать проявившего слабость и вовремя заметить и поощрить отличившегося смелостью и особенно находчивостью. Наш полковник любил солдат. Я помню, как он плакал на могиле Коли Бровкина, погибшего на его глазах в бандитском селе Окно Гримайловского района. Как это все тогда произошло, я расскажу чуть позже.
В сентябре месяце полковник Великанов еще не закончил знакомство с личным составом полка. Его подразделения были рассредоточены по всей Тернопольской области. Их не сразу можно было объездить. Расстояния были немалые и небезопасные. Но, видимо, общую обстановку тогда он уже мог и представить, и оценить. Думаю, что он успел понять, что только боевыми репрессивными действиями по отношению к крестьянскому населению невозможно было добиться сколь-нибудь значительных успехов в укреплении Советской власти и в борьбе с боевиками-националистами. И одно из первых решений командира полка было абсолютно неординарным и даже непонятным для офицеров штаба. Узнав, что во втором батальоне сохранились еще остатки бывшего самодеятельного ансамбля дивизии, он приказал собрать их из рот и доставить в штаб полка в его личное распоряжение; не все сразу поняли смысл задуманного им важного дела.
Скоро бывшие и уже почти забытые дивизионные артисты собрались в Теребовле и были поселены непосредственно в расположении штаба, рядом с комнатой, в которой жил сам полковник Великанов. Он сам подыскал среди офицеров политчасти начальника создаваемой команды самодеятельного солдатского творчества. Им оказался тот самый лейтенант дядя Коля Старков. А художественным руководителем ансамбля, уже по совету заместителя по политчасти подполковника Ревенко, был определен писарь политчасти, летописец полка старший сержант Дубовский. Обоим руководителям и всему коллективу было приказано подготовить программу концерта и для разбросанных по глухим гарнизонам солдат, и для мирного крестьянского населения сел, в которых они стояли и несли опасную боевую службу. Понял наш полковник, какую пользу делу может принести волшебная сила искусства в жестокой политической обстановке, создаваемой и бандитами-националистами, и нашим обременительным военным постоем в западноукраинской деревне. Чего греха таить, не всегда наши действия нравились населению. Чтобы не нарушать штабного строевого расписания, команда художественной самодеятельности была определена в нем как взвод личной охраны командира полка. Ему предстояли постоянные поездки в отдаленные места расположения штабов и командных пунктов батальонов и по ротным, и взводным гарнизонам. Они, эти многодневные поездки, не могли проводиться без надежного боевого прикрытия и охраны. А поскольку все участники художественной самодеятельности были настоящими солдатами, физически сильными, ловкими и хорошо подготовленными многолетней службой в боевом отношении, то взвод охраны командира полка оказался готовым к выполнению этой ответственной и сложной боевой задачи.
Первая концертная программа, состоящая из песен в хоровом и сольном исполнении, танцев и переплясов, из реприз буффонадной клоунады, была подготовлена быстро из сохранившегося репертуара недавно расформированного ансамбля дивизии, поэтому взвод охраны командира полка и, по совместительству, концертная бригада оказались готовы к выполнению и той и другой задачи. Для взвода был выделен быстроходный бортовой «Форд» с опытным водителем Колей. И он запылил вслед за полковничьим «Виллисом» по шоссейным и грейдерным дорогам Тернопольской области. Скоро концертная полковая бригада стала широко известна в районных и областных масштабах, а появление нашего музыкально-песенно-танцевально-клоунадного «Форда» во главе с впереди едущей командирской машиной стало ожидаемым и желанным. В составе охранного взвода и в концертной программе по счастливому стечению обстоятельств нашлось место и мне. Я довольно быстро нашел свое амплуа. Если же приходилось вступать в боевое дело, то все нужное для этого я умел делать не хуже других. Успех нашей концертной деятельности был обеспечен постоянной заботой и покровительством Бати. Он оказался весьма тонким и обстоятельным ценителем солдатского искусства. Нашу главную силу он увидел в сохранившемся многоголосом хоре. В нем участвовал почти весь состав самодеятельных артистов. А всего во взводе было у нас чуть больше двадцати человек. Музыкальным руководителем ансамбля и дирижером хора был у нас молодой музыкант, кларнетист из духового оркестра полка Юрий Гнусин. До призыва в армию он не успел закончить музыкальное училище в Горьком, но его образования оказалось достаточно, чтобы восстановить хоровой ансамбль и обеспечить музыкальное сопровождение всей концертной программы двумя баянистами. Успех наших концертов во многом обеспечивали действительно незаурядные, талантливые солдатские самородки и в хоре, и в танцевальной группе. Они еще в военные годы были обнаружены в нашей дивизии и собраны в ансамбль бывшим концертмейстером Московского музыкального института имени Гнесиных Борисом Шляхтером и бывшим балетмейстером Минского театра оперетты Михаилом Лифшицем. Остатки этого ансамбля сохранились еще в полку после демобилизации после войны значительной его части. И в самодеятельном коллективе, который приказал возродить полковник Великанов, солистами оставались сержанты: лирические тенора Михаил Бутенко и Михаил Лямцев, баритоны Иван Петров, Виктор Тетенко и бас Дмитрий Антипов. Еще танцевали в ансамбле воспитанники Михаила Лифшица, тоже сержанты Павел Кодин, Николай Шеметов, Володя Ивлев и Петр Клепов. К ним добавились и таланты, обнаруженные в батальонах Юрием Гнусиным и Михаилом Дубовским. Очень скоро собранный по приказу командира полка коллектив зазвучал своей музыкой, песнями и танцами по всей Тернопольской области. Сам же наш Батя, поощряя солдатское искусство, очень умело с его помощью смог войти в неформальный гражданский и политический контакт с настороженным, напуганным и даже не верившим еще Советской власти населением Тернопольской области.