Наши концерты всегда проходили с полным аншлагом. Они были бесплатными. В городах они проходили в помещениях клубов и не вмещали всех желающих посмотреть и послушать нас. На них приходили городские руководители, местная интеллигенция и рядовая публика. Иногда мы в один день давали по два-три концерта. Нас всегда ждали, поскольку население предупреждали афишами. Как правило, в первом ряду на концертах всегда вместе с местным руководством сидел и наш Батя, и он всегда с неподдельным удовольствием и гордостью аплодировал нам, несмотря на то что знал все наши песни, стихи, юморески и репризы. Мы даже иногда замечали, что он шевелил губами, повторяя наши песни с видимым удовольствием.
А в селах, там, где не было клубных помещений, мы выступали на улице, около сельских рад, костелов и церквей. Для сельских концертов у нас был большой запас украинских песен. Мы исполняли их на украинском языке и соло, и хором. Батя и здесь был в первом ряду. Рядом с ним всегда находился и голова сельской Рады, и сельские учителя, и священники. Все они с замиранием слушали и «Дивлюсь я на небо», и «Мисяцю ясный», и «Ой, на горе», и «Повий витре на Вкраину», и много других, но когда мы отлаженными голосами заканчивали сложную в исполнении шевченковскую «Закувала та сива зозуля», все село оглашалось долгими аплодисментами и восторженными криками. Мы пели ее по два, по три раза. Вечером селяне устраивали нам угощение на каком-нибудь из сельских дворов. А мы там до глубокой ночи все пели и пели. Наши культурные визиты в села помогали гарнизонным командирам устанавливать дружеские контакты с их жителями, преодолевать барьеры отчужденности, недоверия, националистической предубежденности. А наш успех вызывал у бандитского руководства раздражение и тревогу за пробуждение обычных взаимных человеческих симпатий. Однажды мы конкретно убедились в этом. В конце сентября после концерта в селе Острая Могила Будановского района публика долго не отпускала нас с площади, а потом после ужина мы до рассвета пели на крестьянском подворье. Через месяц в том же районе был обнаружен бандитский пункт сбора донесений («поведомлений»). Среди них было донесение, которое сообщало бандеровскому районному «проводу» о нашем концерте и перечисляло названия всех украинских народных песен, которые «гарно спивалы солдаты-москали». Указано было и имя хозяина крестьянского подворья, и все меню нашего угощения. Автор «поведомления» не скрывал своего раздражения и злобы не только к нам, но и к расчувствовавшимся селянам. В резолюции «провода» на этом «поведомлении» говорилось о необходимости мер пресечения «москальской» пропаганды. Пожалуй, после знакомства с этим подлым документом мы стали понимать истинное значение нашей развлекательной службы и почувствовали определенную меру опасности со стороны жестокой службы оуновской «беспеки».
Общая служба сдружила нас с нашим Батей. Однажды он с неподдельной гордостью и удовольствием сообщил нам о благодарности, объявленной ему за нашу гуманную культурную работу в селах и в культурно обескровленных сельских и городских клубах. Петр Сергеевич сообщил нам, что нашему коллективу предоставляется честь 6 ноября 1946 года открыть своим концертом только что восстановленный и отреставрированный областной театр. К этому времени мы под руководством старшего сержанта М. Дубовского подготовили специальную музыкально-литературную программу «Несокрушимая и легендарная». Значительная часть ее содержания была посвящена освобождению Красной Армией Украины от фашистских оккупантов. До сих пор помню я начало своего монолога вслед за хором после исполнения песни о Днепре:
У прибрежных скал,
У высоких круч
И любили мы, и росли.
О Днипро, Днипро,
Ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли…
Песня затихала, а я, как мог, проникновенно начинал читать стихотворение, сочиненное нашим художественным руководителем старшим сержантом М. Дубовским:
Хмурил Днепр свои воды,
У порогов угрюмо вздыхая,
Точно трупы лежали заводы.
Украина стонала родная…
Я продолжал читать, а мелодия все нарастала, чтобы грянуть потом победно и торжественно:
Ты увидел бой,
Днепр, отец-река.
Кто погиб за Днепр,
Будет жить в веках,
Коль сражался он,
Как герой!
Наш концерт был принят с благодарным восторгом. Мы долго бисировали, как настоящие артисты. Мы были горды тем, что своим солдатским искусством обозначили начало культурной жизни в еще разрушенном Тернополе. Кто теперь помнит про это в западноукраинском городе, снова обретшим славу оголтелого бандеровского национализма? А тогда, буквально через два или три дня в стычке с бандитами в селе Окно Гримайловского района погиб наш товарищ, солдатский артист, рядовой Николай Бровкин 1919 года рождения, так и не дождавшийся уже объявленной демобилизации, так и не вернувшийся с войны в любимую Тулу.
До дня гибели Коли Бровкина наш ансамбль уже потерял двоих товарищей. В августе в страшном лесу Скалатского района, который назывался Урочище Мантява, в упор из засады был убит Володя Ивлев, очень красивый и стройный юноша, самый лучший танцор еще в том, старом, военного состава ансамбле дивизии. Он танцевал на уровне профессионального мастера, умел свободно крутить воздушные туры в два оборота, делать пируэты по тридцать два такта, изящно вращать шанэ по кругу и диагонали, крутить бочки. Словом, он делал все танцевальные фигуры и движения, и ничуть не хуже того, как это умеют делать сейчас профессиональные танцоры военных ансамблей. В день гибели ему было от роду всего-навсего двадцать два года. Тогда мы прочесывали страшный бандитский лес, бывший в годы фашисткой оккупации да и после войны местом казни врагов бандеровского движения – поляков, евреев, советских солдат и партизан, крестьян, осмелившихся вступить в колхозы. Мне пришлось побывать в этом лесу и самому увидеть незахороненные останки бандитских жертв. Их кости и черепа белели на лесных полянах. Не однажды мы прочесывали этот лесной бандитский притон, ибо он долго еще оставался опасным из-за жестокой дерзости и коварства опытных разбойников. В тот день проческа не дала результатов. Руководил ею сам полковник Великанов. Наконец, он дал отбой и послал Володю Ивлева передать команду комбату-2 капитану Огризко снимать блокирующие лес засады. Тот шел по опушке, весело посвистывая. Вдруг раздался один выстрел, и наш товарищ упал замертво. Все произошло на глазах полковника, недалеко от командного пункта. И тогда в ярости солдаты без команды ударили по опушке огневой проческой. В густых зарослях мы потом обнаружили четырех убитых бандитов, но это не убавило горечи от понесенной утраты, от переживаний за несостоявшиеся надежды и мечты товарища. Пуля могла выбрать любого из нас, но попала, может быть, в самого талантливого. Похоронили Володю Ивлева в Скалате. Хотелось мне в сентябре 1986 года проехать по всем нашим могилам во Львовской и Тернопольской областях, но не удалось найти для этого транспортной оказии. А тогда ведь все наши могилы могли быть целыми. Теперь же надежды на это не осталось.
Через две недели в том же августе и в том же Скалате похоронили мы второго артиста нашего ансамбля, хориста по совместительству, сержанта Сонина. Его смерть тоже была совсем не геройской, и нашла она его в том же лесу. В него попала случайная пуля во время ночной перестрелки. Только утром товарищи обнаружили его без признаков жизни на том же месте, где он сидел в засаде.
Не искал подвига и Коля Бровкин, но смерть принял во спасение своего командира, нашего Бати. Случилось это хмурым ноябрьским утром в большом селе Окно («Викно» по-украински), которое стояло на краю леса, неподалеку от райцентра Гримайловского района (по-польски его называли Гжимайлув). По оперативным данным в этом селе бандиты решили обустроить себе зимовку, а может быть, они и успели уже здесь поселиться на подворьях и в домах банд-пособников. Наш командир полка решил провести в этом случае полковую операцию по поиску и ликвидации банды. Операция проводилась силами второго батальона и полковых спецподразделений – роты автоматчиков и роты, собранной из других штабных взводов. Ночью село было блокировано скрытыми постами, а рано утром началась проческа – тщательный обыск всех подворий. Они были заранее распределены по боевым поисковым группам. На наш взвод выпала своя задача. Батя выделил для нас самые подозрительные подворья, хозяева которых, по оперативным данным, поддерживали связь с действующей в этой местности боевкой. А руководство поиском он взял на себя. Получилось так, что в этой операции мы должны были выполнять две задачи: вести боевой поиск и охранять Батю. Вторая задача была выполнена ценой жизни Коли Бровкина.
На первом же подворье мы обнаружили недостроенный схрон в стодоле под сложенным там немолоченым хлебом. Хозяин долго и путано что-то объяснял нам. Был он невзрачен на вид, маленький, взлохмаченный, небритый и немытый. А глаза свои он все время прятал. Батя приказал мне отвести его в сельскую Раду для соответствующей проверки его личности и поведения. Там это делали оперативные сотрудники из районного отделения госбезопасности. Я повел его туда, а когда возвратился на свою улицу, наш взвод уже работал на третьем подворье. Я уже подходил к нему, когда услышал короткую автоматную очередь. Вбежав во двор, я увидел там застывшую на мгновение картину: посредине двора стояла полузапряженная бричка, около нее лежал раненый Коля Бровкин, под стеной дома стоял Батя, а через плетень в соседний двор прыгал парень в черной телогрейке и с автоматом в руках. Я вскинул автомат и дал по нему длинную очередь. Одновременно со мной такую же очередь пустил из-за дома Порфирий Конкин, тоже наш хорист. Бандит упал с плетня. Мы потом установили его имя и фамилию. Он оказался сыном хозяина подворья Василем, который числился дезертиром Советской Армии с 1944 года. Вместо фронта он тогда сразу же ушел в банду и имел бог