Еще в Левкином доме жил очень странный мальчик – Олег Кутузов. Мы считали его дурачком. А он был просто чрезмерно, не по годам начитанным фантазером. Начитавшись Вальтера Скотта, он очень часто являлся к нам в образах Робин Гуда или героических английских рыцарей. А мы еще тогда Вальтера Скотта не читали, не было у нас своей библиотеки. А у Олежика – была. Отец его был известным актером немого кино. Однажды, в одной из телепередач Кинопанорамы я узнал, что Кутузов-отец был выдающимся актером советского кино, классиком Великого Немого. А я смотрел передачу и вспоминал его живым человеком. Мы знали тогда, что отец Олега снимался в картине «Крест и Маузер» и в эпизодах «Праздника Святого Иоргена». И знали мы еще, что жена его, маленькая и некрасивая женщина, была Олежику мачехой и не очень-то внимательно и заботливо относилась к пасынку. А по-настоящему любила и воспитывала Олежика полуслепая бабушка. Она тоже была немного чудачкой и помогала внуку в его героических похождениях на нашем дворе в образах рыцарей. Рыцарем Олежик, конечно, не стал, но постранствовать ему пришлось. Он закончил нефтяной институт и исколесил страну в поисках нефти в послевоенные годы. Он даже стал лауреатом Сталинской премии за открытие и технико-экономическое обоснование промышленных разработок нефти в Сибири. У него был автомобиль «Победа». Но в конце концов он, как и отец, стал, к сожалению, алкоголиком.
Из всех сохранившихся в моей памяти членов нашей междворовой детской команды моим самым близким и верным другом был Лева Боков, единственный сын своих родителей, родом из города Калуги. Может быть, от Левки я впервые и услышал название этого старинного русского города. И уж точно от него я услышал и запомнил фамилию К. Э. Циолковского. Он рассказывал мне об этом человеке что-то непонятное. Я, однако, запомнил только эту необычную фамилию. А потом мы с Левкой смотрели научно-фантастический фильм «Космический рейс». Среди его героев был старичок-профессор, в образе которого я и представлял себе этого ученого-фантазера. Отец Левы был, наверное, каким-нибудь комсомольским или партийным функционером калужского масштаба. Звали его Александр, а отчества я так и не узнал. Маму Левы звали тетей Граней. Оба его родителя были значительно моложе моих, работали где-то в одном учреждении, но недосуг мне было узнать, в каком. Однажды, в день Первого мая они взяли нас с Левкой на демонстрацию. Я помню, как на Покровке мы присоединились к колонне демонстрантов, в которой шли товарищи по работе Левиных родителей. Помню, как на подходе к Ильинским воротам в каком-то переулке мы ждали начала прохождения через Красную площадь. Мы сидели на тротуаре со старшими товарищами Левиного отца, а в это время вдали послышался гром. Нам показалось, что началась гроза, но пожилой дяденька со знанием дела определил, что это стреляли салютные пушки в Кремле. Дяденька, видимо, был участником Гражданской войны и со знанием дела сказал, что теперь, после оружейных залпов, обязательно будет дождь. Дождь действительно нас застал, когда мы возвращались пешком с Красной площади. На следующий день я заболел от прохладного первомайского дождя. Так я приобрел первый военный урок. Я теперь знал, что на войне после артиллерийских атак и подготовок в результате мощных боевых разрядов обязательно к концу дня начнется гроза. Все это нам успел рассказать тот самый дяденька с работы Левиного папы, которого я с того дня еще больше зауважал, как будто он сам тоже был участником Гражданской войны. А потом на собственной войне после артподготовок в начинающемся дожде я вспоминал нашу Первомайскую демонстрацию и гул недалекого артиллерийского салюта на Красной площади, и часто примета того дяденьки с Гражданской войны насчет грозы сбывалась.
Учились мы с Левой в сорок восьмой и двести семидесятой школах в параллельных классах. Каждый день в школу мы ходили вместе и вместе возвращались домой. Но однажды у моего друга появилось новое занятие, и в школу он стал ходить на час раньше. Дело в том, что на уроке пения учительница обнаружила у него абсолютный слух и рекомендовала родителям записать его в кружок игры на скрипке. Лева позвал и меня в этот кружок, но я не посмел пойти на проверку слуха, так как знал, что ее не пройду. Ведь у меня уже была операция на правом ухе, и я был обречен на потерю слуха. Я завидовал своему другу» особенно тогда, когда родители купили ему скрипку. И дома у окна он, отбивая ногой такты, смычком выводил ноты. Его учительница водила своих учеников на музыкальные концерты. Однажды и мне удалось побывать с Левой впервые в жизни на концерте в Большом зале Московской консерватории. Я и теперь помню, что было это в морозный январский день, в каникулы, когда мы учились в четвертом классе. Концерт мне понравился. Но я, как всегда, очень беспокоился, чтобы мне не потерять номерок от пальто. А Леву такое трагическое предчувствие не беспокоило. Музыка увлекала его больше, чем меня. Увлечение музыкой, однако, у моего друга прошло быстро. Скрипка отрывала у него много времени и мешала играм во дворе. Она долго еще висела у него дома на стене, а Лева так и не научился на ней играть.
Мой друг был на год старше меня, да и к тому же он почему-то очень быстро вырастал и в физическом, и в половом отношении. В четвертом классе, еще в сорок восьмой школе, Лева уже влюбился в девочку из своего скрипичного кружка. Он посвятил меня в эту свою тайну, и я должен был сопровождать друга на свидание с его возлюбленной. Девочку звали Кетой Победоносцевой. Я, правда, не мог понять выбора друга: девочка была совсем некрасивой. Но ведь любовь не всегда выбирает красоту! Я выполнял поручения друга, передавая его записки. А однажды зимним вечером Левка попросил меня вызвать Кетку из дома. Жила она, как и мы, в таком же двухэтажном доме в Останкинском студгородке. В дверь я стучать побоялся, но попытался вызвать ее к окну и стал кидать в окно снежками. Кетка к окну не подходила, а из подъезда выскочил ее взрослый брат и погнался за мной. Убежать от него я не смог. Он начал меня бить прямо на Копытовском мосту. Я скатился под мост, и он тоже прыгнул туда же. Хорошо, что брат нашей возлюбленной был в валенках, а я – в толстом зимнем пальто. Наказание было злым, яростным, но не больным. Роман Левки с Кеткой скоро закончился, так как мы с ним перешли в новую школу, Для меня мой друг, конечно, был интересен не столько своими ранними любовными историями, сколько своими увлечениями в занимательной технике. У него был простенький фотоаппарат, детекторный приемник, металлический конструктор, множество всяких железок, батареек, проводов и прочей мелочи. Я любил ходить к нему домой после школы, когда родители его были еще на работе. Мы фотографировали, проявляли и печатали фотоснимки, настраивали детекторный радиоприемник, который он собрал сам, и слушали звуки и шорохи эфира, строили всякие конструкции. Однажды Левка предложил построить на дворе шалаш.
Скоро мы соорудили нечто, похожее на собачник, перенесли туда радиоприемник, от батареек в нем загорались маленькие лампочки. Потом мы решили под шалашом вырыть подземелье и там, внизу, продолжали колдовать над различными растворами, высаживали в кристаллический осадок соль, научились даже разлагать воду и сжигать выделяющийся водород.
Во дворе Левиного дома были устроены самодельные гимнастические снаряды, гигантские шаги, турник, кольца. В ловкости моего друга нельзя было превзойти. Он умел подтягиваться на перекладине, делать переднюю и заднюю всклопку. Умел Лева делать воздушных змеев и запускать их высоко в небо на бечевке, посылая по ней вверх письма. Ну и, конечно же, он был главным заводилой в играх в двенадцать палочек, в прятки и в казаки-разбойники. Однажды мы с ним поссорились: кто-то из нас обидел другого. Левка был гордым и ни за что не хотел мириться. А я быстро затосковал. Друг же мой нарочно во дворе затевал шумные и веселые игры, в которых я не мог участвовать. Я тоже был горд и обиду спокойно выдержать не мог. Как-то вечером я с досады кинул через крышу сарая камешек и вдруг услышал истошный крик. Камушек упал прямо Левке на голову. На следующий день ребята из нашего дома выдали меня, и наш конфликт приобрел еще более суровый характер. Я понял, что потерял друга надолго. Однажды на улице я попался на глаза тете Гране, и она повела со мной очень суровый разговор. Мне было стыдно и страшно. Левка ходил с завязанной головой. Я ничего не мог сказать в свое оправдание, кроме традиционного мальчишеского: «Я не хотел!
Я нечаянно! Я больше не буду!» Но Левина мама, кажется, не простила меня. Я решил, что друга потерял навсегда. Но прошло несколько дней, повязка с головы у Левы исчезла, царапина заросла, и мы с ним встретились нос к носу. Драки между нами не произошло. Дружба все-таки не умерла навсегда. Как-то очень просто, без выяснения отношений, мы заговорили, а потом чем-то вместе занялись, и конфликт был исчерпан сам собой. Дружба с тех пор стала еще крепче. Наши занятия в Левкиной лаборатории продолжались, и однажды мы в ящике его отца обнаружили настоящий «Браунинг», который остался у него после участия в каких-то мероприятиях против уголовников в Калуге. Пистолет был настоящий, с патронами. Но на наше счастье, в нем была небольшая поломка, и стрелять из него было нельзя. Не будь этой поломки, мы бы не удержались от соблазна. Но кое-что мы себе все-таки позволили: целый день носили пистолет в кармане или за поясом. В конце концов пришли к выводу, что очень неудобно в кармане штанов носить такую тяжелую штуку. Она била нас по ногам. А из-за пояса пистолет, не удерживаясь на тощем животе, проскальзывал в штаны. Мы отнесли браунинг на место, в отцовский ящик, и больше его не трогали.
Но стрелять мы с Левкой все-таки научились. В школе в это время был создан стрелковый кружок, и мы в него записались. Руководил кружком начальник тира Ростокинского мехового комбината, который шефствовал над нашей школой. Организация кружка была одной из форм этого шефства. Мы изучали в тире устройство тульской малокалиберной винтовки (ТОЗ-8) и скоро научились метко стрелять, стали участвовать в соревнованиях и даже вышли на общегородские соревнования по оборонной школьной программе. Но здесь мы не преодолели волнений. Соревнования проходили в каком-то заводском тире за Семеновской заставой, в глухих, непривычных условиях, и мы показали позорно низкий результат. И все-таки как-никак стрелять-то мы научились, и правила стрельбы, и изготовка для нее, и весь комплекс обращения с оружием нам стали знакомы. Уже скоро предстояло иметь дело с боевым оружием. И мы к этому были готовы.