В последние годы нам, ветеранам полка, удалось собрать и издать воспоминания участников отважных рейдов боевых групп во вражеский тыл. В своих бесхитростных рассказах они без претензий на какие-либо особые почести и заслуги рассказывают, как и почему добровольно уходили на войну, как уходили во вражеский тыл, не ведая опасности, как нарывались на вражеские засады, как учились переживать невзгоды, потери, а, главное, как учились уничтожать врага.
И все-таки до сих пор мало кто знает о том, что такой полк был, что он внес свой вклад в дело разгрома фашистов под Москвой, что он полностью состоял из необученных добровольцев – рабочих московской типографии «Красный пролетарий», служащих отделений банков и сберкасс Коминтерновского, Дзержинского, Красногвардейского районов Москвы, рабочих московских заводов «Борец» и имени Орджоникидзе, служащих московской милиции, рабочих подмосковных городов Подольск, Балашиха, Раменское и, наконец, из школьников, желторотых недорослей московских, мытищинских, пушкинских, ивантеевских, балашихинских, перовских, люберецких, талдомских, загорских и дмитровских школ. И только сами эти участники могли бы объяснить причины высокой боеспособности этой нерегулярной, не прошедшей специальной подготовки и не оснащенной необходимым вооружением части.
Мы были все настоящими добровольцами. Нас никто не принуждал, кроме собственного сознания, взять в руки любое оружие и вступить в бой с врагом. Нас не останавливали при этом ни возраст, ни физические ограничения по здоровью, ни возможность получить бронь.
В составе полка были люди уже очень взрослые и мальчишки, еще не успевшие стать мужчинами, были спортсмены – студенты Института физкультуры, рекордсмены и чемпионы страны, такие как гиревики-штангисты Израил Механик, Николай Кузнецов, альпинист Ушацкий, воздушный гимнаст Немчинский, боксер Виктор Князев. А рядом с этими богатырями в строю стояли очкастые, узкогрудые бухгалтера, совслужащие наркоматов и мы, вчерашние школьники.
Силу нам всем давало сознание необходимости участия в общем бою. Говорю это без всяких претензий на признание. Знаю, что не только мои однополчане были одержимы этой самоотверженной идеей. Жалко, что настало сейчас такое время, когда новое поколение оказалось не в состоянии это понять и оценить. Оценить не для нас. Оценить это для себя, чтобы представить себя в подобных обстоятельствах. Наверное, только мы сами можем объяснить и себе и другим причину, по которой мы быстро научились владеть оружием, применять его в бою и действовать организованно, сообразно обстановке. Дело в том, что на все командные должности в полк с самого начала пришли командиры-пограничники, проходившие накануне войны учебу в Высшей пограничной школе. Это были не просто пограничники. Все они имели опыт охраны границы и боевых действий с диверсантами.
Пограничником был наш первый командир полка полковник Махоньков, его заместитель майор Быков, начальник штаба майор Казначеев, командиры батальонов и рот капитаны и лейтенанты Полушкан, Колесников, Ананко, Нетесов, Гладков и другие, имена которых уж теперь не вспомнить. Я назвал только тех, кого лично знал. А познакомились с ними я и мои новые товарищи на первом комсомольском собрании полка в феврале 1942 года там же, за стенами Ивановского монастыря в Малом Ивановском переулке.
Совсем недавно руководство юридического института МВД, который располагается на территории нашего бывшего полка, пригласило меня с моим однополчанином и сверстником А. И. Лапшиным на встречу со студентами. Встреча эта состоялась в том же зале, в котором 53 года назад прошло наше первое полковое комсомольское собрание. Я узнал этот зал только потому, что помнил с тех пор, на каком этаже он был. Но убранство его теперь выглядит иначе. Стены отделаны под дуб. На окнах шторы. На потолке и стенах – современные светильники. Рядами поставлены кресла. А в креслах сидели такие же молодые, как когда-то мы, студенты-первокурсники. Но, увы, они были на нас непохожи. И, как мне показалось, слушали наши воспоминания только из уважения, но без доверчивого интереса. Уверен, что будь мы такие тогда, вряд ли мы способны были бы на то, на что шли.
Тогда под вечер в феврале 1942 года на собрание в полк мы шли с Селезневки двумя ротами под руководством комбата Полушкина, комиссара Арясова и своих ротных и взводных командиров. Шли по улицам Новослободской, Пушкинской, через центр, мимо Колонного зала Дома Союзов и Большого театра, через площадь Дзержинского, вниз к площади Ногина, а от нее вверх в Мало-Ивановский. Шли с песней «Дан приказ: ему на запад…». Обе роты по прибытии в полк поднялись на четвертый этаж в большой зал, заставленный скамейками, с сооруженной из досок сценой. Расселись по скамейкам и беспрерывно начали кашлять. Но теперь мы уже научились делать это не так шумно. Командиры научили нас кашлять в шапку.
Скоро на сцену поднялось командование полка. Совсем недавно из вражеского тыла вернулись несколько групп. Их действия были успешными, в связи с этим состоялось награждение отличившихся орденами и медалями. У командира полка вместе с полученным орденом Красного Знамени были и другие награды, заслуженные им еще в мирное время на границе. Несколько наград было и у начальника штаба и комиссара нашего полка – старшего батальонного комиссара Кузнецова. Он и повел наше собрание, представив всех присутствующих офицеров штаба полка.
Сам комиссар Кузнецов был личностью необычной. Очень жаль, но его через некоторое время перевели на другую службу и в наших воспоминаниях остались о нем лишь некоторые сведения. Был он из потомственных ивановских ткачей и в молодости, т. е. до ухода в Красную Армию, играл в футбол за знаменитую ивановскую команду «Основа». Но было это давно, еще в самом начале тридцатых годов. С тех пор он уже не был похож на футболиста, хотя однажды, увидев нас, сражающихся в футбол на спортплощадке (было это летом 1942 года), не вытерпел, подхватил отскочивший к нему мяч и мастерски, с разворотом, сильно пробил по моим воротам. Я среагировал совершенно неожиданно и в прыжке поймал мяч. Вот тогда он и рассказал о своей ивановской команде «Основа». А на комсомольском собрании он рассказал нам про боевые дела нашего полка, познакомил с только что награжденными орденами и медалями героями, среди которых наиболее отличилась своей дерзкой операцией разведгруппа младшего лейтенанта-пограничника Гладкова, разгромившая белым днем в калужской деревне Малые Желтухи полицейскую комендатуру, разогнав весь ее гарнизон. А когда к деревне подоспели полицаи из соседней деревни, навстречу ей на санях выскочили бойцы с пулеметом и, как с легендарной тачанки, встретили предателей длинной пулеметной очередью. А другие бойцы-гладковцы в это время выкатили случайно обнаруженную немецкую пушку без прицела и, целясь через ствол, ударили по ним немецкими снарядами. Младший лейтенант Гладков с этого знакомства стал нашим кумиром.
Ну а нам батальонный комиссар поставил задачу учиться боевому мастерству и боевой дерзости у своих командиров и старших товарищей. Он же представил нам комсорга нашего полка младшего лейтенанта Толорайя, тоже на днях награжденного орденом Красного Знамени. С собрания мы тем же путем, с той же песней, но уже темной, не освещенной фонарями московской ночью прошли до нашей Селезневки. Очень скоро обе наши роты были отправлены в специальную школу для овладения методами диверсионной борьбы с врагом.
Школа эта была создана недалеко от владимирского города Покров, в лесу, на берегу озера Введенское. До того как она там обосновалась, на ее территории находилась колония для осужденных женщин. Однажды, спустя много лет, возвращаясь из Владимира с конференции музейных работников России (было это в конце 70-х годов), зимой, проехав Покров, я стал внимательно следить за дорогой. В этих местах я не бывал с той поры, когда в окрестных лесах в конце зимы 1942 года мы постигали науку партизанской войны. Тогда это была большая репетиция перед отправкой в настоящий партизанский лес. А теперь я гадал, увижу ли тот поворот с Горьковского шоссе в густую чащу елового леса. Ведь всего два раза туда и обратно почти сорок лет назад я пересек в том месте шоссе лыжным маршем от станции Петушки. А обратно возвращались уже с лыжами на плечах, так как тогда уже начиналась весенняя оттепель. Ехал и гадал. Попросил шофера не спешить. И, наконец, вовремя увидел я тот поворот и попросил шофера свернуть в него. Мои спутники удивились. Пока мы ехали после поворота лесной дорогой, я коротко объяснил им причину моей просьбы. Конечно, они заинтересовались. Наш автомобиль вдруг подъехал и уперся в мрачные железные ворота, от которых вправо и влево тянулась глухая высокая стена. Никаких вывесок на воротах не было. Стучать в них я не стал. Мне и так было ясно, что территория вновь оказалась занятой по довоенной принадлежности. Это подтвердила мне потом директор Владимирского Музея-заповедника А. И. Аксенова. Она рассказала, что здесь уже давно находится колония для молодых осужденных женщин. Я рассказал ей свою историю этих мест. А она, кстати, сообщила, что там же, где-то за озером Введенским, произошла в небе трагическая катастрофа и гибель Юрия Гагарина. Моя история ее тоже заинтересовала, и она даже задумала как-нибудь обозначить это место. Ведь там в лесном зимнем лагере проходили подготовку и 88-я и 99-я специальные части, созданные в Москве для действий в тылу врага, и боевые группы нашего полка.
Потом я еще несколько раз по той же дороге проезжал знакомый поворот и сворачивал в него, и подъезжал к глухим железным воротам. Но никаких знаков на них и на стенах не видел. Забыла, видимо, Алиса Ивановна мой рассказ, не вписался он в ее планы музеефикации Владимирского края.
Ранним морозным февральским утром наши роты вывалились из вагонов поезда на станции Петушки. По команде встали на лыжи. Комбат приказал нам двигаться поротно с разведкой и боевым охранением. Наша учеба началась прямо здесь. Разведка пошла по азимуту открытым всем ветрам полем. За ней вышли в боевое охранение отделения нашего взвода. А за нами заскользили обе роты. Идти оказалось недалеко – три, а может, пять километров до Горьковского шоссе. По всем правилам, с боевыми предосторожностями пересекли шоссе и углубились в лес. И тут увидели шлагбаум с будкой у входа на территорию, огороженную колючей проволокой. Железные ворота и стена появились, очевидно, после войны.