сполнение. Ни до этого, ни после мне не приходилось видеть такой жестокой нечеловечной картины.
Сочувствия изменникам и предателям, добровольцам-гестаповцам не было, но было не по себе от предстоящего зрелища. Ведь людей убивали не в бою, а в присутствии огромной толпы народа, на специально сооруженных виселицах и эшафоте под ними, составленном из кузовов военных грузовиков. Казнь была назначена на утро. И уже часам к десяти площадь бывшего старого стадиона в квартале при пересечении улиц Красноармейской, Чапаева и Шаумяна (четвертую улицу не помню) заполнилась народом. Но в это время раздался сигнал воздушной тревоги. Народ разбежался по укрытиям. Через час вернулись на старый стадион. Но опять раздались сигналы воздушной тревоги. Все повторилось. Такое же повторилось и в третий раз. Поэтому казнь состоялась примерно в 15 часов. Числа я не помню, а месяц был июль. Народ дожидался страшного, жестокого зрелища справедливого возмездия.
Приговоренных привезли к месту казни в закрытых автомобилях, из которых охрана вывела всех – одиннадцать человек. Их провели сквозь людской коридор. Толпа молчала в оцепенении страшного ожидания. Почти все приговоренные находились в состоянии полной прострации. С помощью охранников (а они же и были исполнителями приговора) всех подняли по ступенькам на эшафот, а затем поставили на специальные табуреты. На груди приговоренных висели фанерные доски, на которых были написаны их фамилии и инициалы со словами: «Приговором Трибунала Северо-Кавказского фронта казнен за предательство, измену Родине и злодеяния против мирных советских граждан».
Затем всем связали сзади руки и на каждого накинули петлю. Председатель Трибунала зачитал приговор и приказал привести его в исполнение. Кто-то из приговоренных попытался что-то крикнуть. Кажется, это был помощник начальника Краснодарского гестапо Тищенко. Но в это время автомашины, составившие своими кузовами эшафот, тронулись и выехали из-под виселиц. Казненные закачались на веревках. Все кончилось при полном молчании толпы. Скоро она разошлась.
Жителям Краснодара не впервой довелось видеть страшную картину казни с помощью виселиц, расстрелов и удушения на рвах и в душегубках. Фашисты в этом деле проявили здесь немало усердия, наводя свой порядок на оккупированной казачьей земле. Но на этот раз они стали свидетелями жестокого возмездия. Между прочим, казнь предателей и изменников проходила недалеко от квартала, в котором стояло здание гестапо. Гитлеровцы при отступлении подожгли его, но оно сгорело не полностью. В его подвалах тогда еще можно было прочитать предсмертные надписи жителей Краснодара, участников подполья, партизан и красноармейцев, обреченных здесь на мученическую смерть. Здесь и проявили свое предательское рвение и Тищенко, и Набцок, и все остальные, угодившие в конце концов в петлю возмездия. Толпа на казни молчала, но не сочувствовала осужденным на смерть. Казненные еще три дня висели на виселицах. И все дни около них толпились люди. В один из этих дней я с товарищами, проходя мимо, остановился, услышав разговор. Говорил-то один, это был старик. А услышать мне удалось такие слова: «Их бы, б… не так надо было вешать!» «А как же?» – спросил я. «Их надо было бы повесить на крюк под ребро. Так же, как они вешали наших. Чтобы висел он и не сразу бы подох». Старик плюнул под виселицу и пошел прочь от нее, не оглядываясь.
О суде над военными преступниками в Краснодаре и об их казни был снят документальный фильм. Назывался он, кажется, «Суд народа». Я и сейчас помню того угрюмого и осиротевшего старика, плюнувшего под ноги болтавшихся на виселицах предателей Родины. Никто и никогда не убедит меня в том, что они ими не были. И еще больше, никто не сумеет заставить меня поверить в то, что они и им подобные якобы боролись за свободную Россию. А пропагандисты этой предательской идеи продолжают ее навязывать современным поколениям людей на страницах так называемой демократической прессы. Нас, участников Великой войны, они своими измышлениями не убедят, но тень на плетень наведут. Кто-то из современной молодежи попадет под нее. А кто ей расскажет правду, когда нас уже не будет?
Наконец вся группа специально отобранных во всех полках нашей дивизии солдат и сержантов собралась в Краснодаре и была готова к отправке во все еще неизвестном нам направлении. Всего нас было отобрано 800 человек, молодых, не раненых и с легкими ранениями. Однажды ночью мы прошли последний раз по освобожденному нами красивому городу Краснодару к разрушенному вокзалу и погрузились в знакомые нам вагоны из расчета «по 40 человек или 8 лошадей» в каждый. Скоро, расположившись по нарам, мы заснули, а проснулись уже где-то под городом Кропоткиным. Эшелон наш стоял против разрушенного здания вокзала. Только оно напоминало нам войну. В городе было тихо. Небо над ним было чистое и голубое. А нам он все еще помнился в дыму и копоти, в грохоте рвущихся снарядов и бомб. Всего каких-то четыре месяца назад все это в районе этой станции обрушилось на нас. А теперь было тихо. Вдоль эшелона бегали женщины с кринками молока и ряженки, с вареными яйцами, лепешками. Веселый голос этого раннего пристанционного базара нас и разбудил. От Кропоткина наш эшелон поехал на Тихорецкую, а дальше на Ростов. А мы все думали и гадали, куда мы едем. В пути мы узнали о начале сражения на Курской дуге. И тут пошли разговоры, что едем мы на эту дугу в состав якобы формирующейся особой армии.
Ехали мы весело. К этому располагала нас хорошая погода и продолжительные стоянки на разъездах. Дорога еще не была полностью восстановлена после недавних боев. На перегонах действовала одна колея. Наш эшелон к тому же был сборный и ускоренной литеры не имел. На остановках мы устраивали гулянья. Со всей округи собирались соскучившиеся по мужикам женщины. Бывалым солдатам даже хватало времени, чтобы закрутить страстную пристанционную любовь. Иногда они отставали от эшелона, а потом нагоняли его более скоростными пассажирскими поездами или литерными эшелонами. Наше веселое настроение еще больше взбудоражили разговоры о Курской дуге. В предчувствии новых испытаний солдатской судьбы мы веселились с большим азартом. От нашего веселого разгула забеспокоились сопровождавшие нас лейтенанты. Они не в состоянии были нас унять и навести должный порядок. И тут вдруг в нашей команде объявился очень строгий и решительный подполковник. Мы видели его и раньше. Он ехал как попутчик в командирском вагоне вместе с лейтенантами и терпел нашу вольность до Ростова. Там мы вступили в конфликт с солдатами дорожной комендатуры и немножко погоняли их по рельсам за то, что они задержали наших товарищей якобы за неуставной, нестриженый вид. Шум на станции был большой. В конце концов нас водворили в вагоны, а начальство из комендатуры поторопилось отправить наш эшелон от греха подальше.
На следующей станции всему эшелону была подана команда выйти из вагонов и построиться в каре против состава. И тут перед нами возник незнакомый нам подполковник, наш попутчик. Он был при всех наградах и вид имел суровый и решительный. Он представился нам подполковником Каменевым, бывшим командиром 34-го полка, тем, которым командовал когда-то наш недавний командир дивизии генерал-майор И. И. Пияшев. С нами подполковник ехал в Москву по новому назначению на должность командира 1-го полка дивизии имени Дзержинского.
Появление этого сурового человека внутри разношерстного каре мигом остудило наше анархичное, не поддающееся лейтенантам настроение, а затем и поведение. Подполковник начал с жесткой фразы: «Солдаты, мне стыдно за вас. На кого вы похожи?». Потом он говорил что-то еще, не взывая к нашей совести, а осуждая ее. Особенно он был жесток по отношению к своим бывшим солдатам 34-го Стрелкового полка, представители которого тоже были в нашем эшелоне. А в заключение он сказал, что все мы едем служить в прославленную со времен Октябрьской революции и Гражданской войны дивизию имени Ф. Э. Дзержинского. «Служить в ней, – закончил И. И. Каменев, – не каждому дано».
Наша бесшабашная вольница и удаль в дальнейшем пути поумерились. Но на долгих остановках мы тем не менее не способны были устоять против соблазна повеселиться, потанцевать и хоть на часок повлюбляться.
Итак, после внушительной беседы на станции под Ростовом мы доподлинно узнали, куда едем. Ровно через год мне и немногим оставшимся в живых моим друзьям-однополчанам Истребительного мотострелкового полка выпало неожиданной судьбой вернуться в Москву. Странно прозвучала тогда для нас неблагозвучная аббревиатура названия дивизии Дзержинского – ОМС ДОН. Сопровождавшие нас лейтенанты на длинных перегонах между станциями рассказывали нам про свою необычную дивизию. О том, что она была ровесницей Октябрьской революции и стала тогда одним из первых воинских формирований Советского государства, что ей доверялось самое важное и ответственное дело – охрана правительства и Центрального Комитета ВКП(б). Однако это не помешало ей принять участие в Гражданской войне на различных фронтах со специальными заданиями и в оборонительных, и в наступательных боях. С особой гордостью лейтенанты рассказывали, как дорожила честью и достоинством этой дивизии Советская власть. За участие в Гражданской войне она была награждена орденом Красного Знамени. А за достижения в боевой учебе в мирное время – орденом В. И. Ленина. В Великой Отечественной войне ОМСДОН в полном своем составе в боевых действиях не участвовала. Отдельные ее подразделения, главным образом полковые артиллерийские батареи, отражали танковые атаки фашистов под Вязьмой, на Можайском, Боровском и Нарофоминском направлениях. А в 1944 году артиллерийский полк дивизии участвовал в боях под Новгородом. Тогда на вооружении полка состояли 150-миллиметровые гаубицы системы «Шкода» из трофеев Первой мировой войны. После того как весь боевой запас в этих боях был израсходован, эти пушки были сданы в переплавку, а артполк получил 76-миллиметровые пушки ЗИС-З.