Жизнь наша в калмыцкой степи продолжалась недолго. Однажды ночью я, будучи часовым у дома, в котором размещался штаб полка, вдруг увидел появившийся из темноты яркий свет автомобильных фар. Вскоре я понял, что к нашему поселку движется длинная колонна автомобилей. К концу моей смены она успела подъехать к месту нашего расположения и остановилась на ночлег. Утром мы увидели всю колонну американских «Студебеккеров» и «Фордов». Они встали ровными рядами перед въездом в наши обжитые Тинаки. На дверцах кабин каждого автомобиля белой краской была написана непонятная аббревиатура – СВГК. Шофера, бывшие при этих автомобилях, объяснили нам, что эти буквы означали Ставку Верховного Главнокомандования. Они же рассказали нам, что гонят эти автомобили из Ирана, получив их на пристанях Персидского залива с американских транспортов, и что они предназначены в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. А от наших командиров мы в тот же день узнали, что на этих автомобилях мы скоро отправимся к новому месту назначения для выполнения нового приказа Верховного Главнокомандующего.
Сборы наши были недолгими, на следующее утро в боевом порядке батальонными автоколоннами наш полк тронулся в путь прямо через степь, по бездорожью, опять к неизвестной цели. Этот марш через степь оказался не таким простым, как мы об этом думали в начале пути. Частыми препятствиями в нашем движении были не только снежные наносы в общем-то малоснежной степи. Снегу было немного, однако он накапливался по неглубоким балкам, которые приходилось пересекать. А иногда под снегом неожиданно оказывались солончаковые озерки. В них-то надолго, а иногда, казалось, безнадежно, застревали наши тяжелые американские автомобили. Их водители оказались очень неопытными по своей удивительной молодости. Вся шоферская команда в наших колоннах состояла из новобранцев 1927 года рождения, только что прошедших ускоренные курсы водителей автомобилей. Они не были похожи не только на шоферов, но и на мужчин. Это были мальчики, которым не всем тогда исполнилось по семнадцать лет. Мне тогда пошел девятнадцатый год, и я уже забыл, что и сам недавно был таким же желторотым «без году неделя» солдатом. Но в сравнении с этими мальчиками я и мои друзья-однополчане выглядели не только умудренными опытом солдатской жизни, но и превосходили их и в солдатской смекалке, и в физической силе. Шофер нашей машины оказался настолько молодым, что ноги его едва-едва доставали до педалей. И когда ему приходилось усиленно работать этими педалями во время пробуксовок, он просто вставал со своего сиденья и управлял машиной стоя. Я видел это, когда какую-то часть дороги ехал с ним в кабине. Я видел, что ему просто не хватало физических сил делать эту мужскую работу, держать штурвал. И однажды от отчаяния и бессилия мальчик расплакался.
Мы застревали часто и, наверное, поэтому не замерзали в ветреной, холодной и безлюдной калмыцкой степи. Как только машина начинала буксовать, мы выпрыгивали из кузовов и всем взводом изо всех сил помогали американскому двигателю преодолевать наше калмыцкое бездорожье. А когда и наших сил не хватало, к нам подъезжал автомобиль с тремя ведущими осями и буксирующей лебедкой. На таком автомобиле был еще и настоящий шофер, взрослый мужик, сержант, а иногда и старшина. На каждые десять машин было по такому шоферу-отцу и наставнику для подопечных желторотых. Он утирал им слезы, успокаивал, ругался матом, сам садился за руль застрявшей машины и вытаскивал ее на земную твердь. А когда это не удавалось и ему, то в действие запускалась лебедка. Застрявшую машину этот шофер-наставник цеплял тросом, включал лебедку и вытаскивал ее даже тогда, когда она уже по брюхо застревала в жиже из снега и грязи. Так мы ехали по степи без дороги по направлению, намеченному в топографических картах, выданных на марш нашим командирам. Утром уже на следующие сутки мы приехали в большой раскинувшийся по степи поселок, который назывался Черным рынком. Здесь мы остановились на дневку. Надо было подождать отставшие растянувшиеся по степи батальонные колонны. Надо было произвести заправку машин и дать хоть немного поспать мальчикам-водителям. Впереди была еще не менее трудная часть пути. От Черного рынка начиналась еще и грязь. Снегу здесь уже не было, а степь под колесами наших автомобилей превращалась в непреодолимое болото из черной грязи. Но это мы увидели уже на следующие сутки после проведенной дневки в Черном рынке. В самом этом поселке грязи тоже было предостаточно. Мы предпочитали даже, чтобы не вязнуть в ней, не слезать с машин. Как только мы это сделали в первый раз, то очень долго не могли очистить свои сапоги от жирной черноземной грязи.
С тех пор, как однажды в жизни я не по своей воле попал в эту столицу овечьего царства, прошло более пятидесяти лет. До этого я и знать не мог, что где-то на Прикаспийской низменности есть такое место, куда на черные земли в определенное время года сходятся на богатые кормом отгонные пастбища огромные овечьи стада из Дагестана, Чечни, Калмыкии, Ставропольского края и Астраханской области. Не знал я и о том, что в поселке Черный рынок в определенное время проходили оживленные торги. Баранина скупалась живьем, овечья шерсть продавалась кипами. Здесь же проводилась стрижка овец, их ветеринарная обработка, клеймение и другие незнакомые мне коммерческие и технологические операции степного скотоводства. Экономическую географию этого края я узнал спустя много лет, когда в качестве научного консультанта мне пришлось руководить дипломной работой студента-калмыка по истории его Родины в начале XX века. Интересным оказалось то, что студент этот родился не в Калмыкии, а был родом из мест выселения, сам в Черном рынке не бывал и описывал этот край, пользуясь историческими источниками и публикациями. А вот мне побывать там, на неожиданном перепутье жизни, пришлось. Название «Черный рынок» я запомнил на всю жизнь, но кроме кучки разбросанных по степи деревянных домов и кибиток, образующих широкие улицы, да непролазной черной грязи на них память никаких других картин не сохранила.
Когда наши батальонные колонны подтянулись и был проведен технический осмотр автомобилей, мы, пообедав и поужинав в один раз, тронулись под вечер из этой овечьей столицы дальше. Наши командиры рассчитывали, что к ночи подморозит, и нам легче будет проскочить остаток бездорожной степи. Помню, что надежды командиров на морозец не оправдались. Непросто пришлось нам добираться до твердой грейдерной дороги, но еще более непросто оказалось выехать из Черного рынка. Мы вспахали его мощными колесами «Студебеккеров» и «Фордов» так, что я не удивлюсь, если оставленные нами тогда глубокие борозды сохранились до сих пор. Но сохранились о нашем присутствии там, увы, не только эти глубокие шрамы на черной земле. От памяти никуда не деться. Шрамы в памяти людской были еще глубже. Они до сих пор бередят души людей, обиду тех, кто был жестоко и несправедливо обижен, и совесть тех, кому суждено было выполнить суровый приговор власти.
Наконец наша колонна доехала до другого незнакомого мне и моим попутчикам города Кизляра. Как мы к нему добирались, а главное, сколько времени нам потребовалось для этого, я сказать не могу. Помню, что на следующий вечер после выезда из Черного рынка мы остановились на просторной площади населенного пункта, про который нам сказали, что он называется городом Кизляром, что в переводе означает «Город красивых девушек». В то, что это был город, нам пришлось только поверить. Площадь, на которой мы остановились, была просто большой, незамощенной, поросшей травой поляной. Помню, что на одном конце этой поляны была школа, справа и слева по краям поляны тянулись глубокие канавы, обсаженные акациями. За канавами простирались то ли виноградники, то ли огороды. В темноте точно определить было нельзя.
Нам было объявлено, что здесь колонна будет ночевать. Накануне, еще в Черном рынке, нам был выдан сухой паек, и мы сразу занялись приготовлением ужина. Я и канавы-то запомнил с тех пор только потому, что в зарослях акаций долго собирал сухие сучья для костра. Помню, что на кострах мы все варили себе в котелках рисовую кашу. И еще помню, что, съев ее до конца, мы своего голода не утолили. Дополнительных средств питания обнаружить и добыть в окрестностях нашей поляны не удалось. Впрочем, такое очень часто в солдатской жизни бывало. Ночь мы провели в кузовах своих «Студебеккеров». А с полудня следующего дня наша колонна, выехав на твердый грейдер, двинулась дальше. Больше ничего в памяти от знакомства с Городом красивых девушек не осталось. Девушек и красивых, и некрасивых увидеть нам здесь не пришлось.
К вечеру мы подъехали к какому-то селению. Остановка в нем не предполагалась. Так бы мы и проехали через него, сопровождаемые лаем собак, но тут что-то случилось с нашим «Студебеккером», он вдруг заглох. Наш мальчик-шофер никак не мог его снова завести. Когда нас догнала машина с шофером-наставником, выяснилось, что у нас всего лишь кончилось горючее. Ждать заправщика пришлось до утра.
Селенье, на въезде в которое мы остановились, оказалось станицей Старогладковской. Это была та самая Надтеречная, линейная казачья станица, с рубежа которой в середине XIX века начинались когда-то недружественные отношения России с неподдающейся Чечней. Как это все было, описал Лев Николаевич Толстой в повести «Казаки». Но в ту январскую ночь 1944 года я не мог знать, что встречусь с этой исторической станицей и увижу потомков знакомых с детства персонажей великого писателя. Ночью было холодно, и мы попросились заночевать в крайний дом еще неизвестной нам по названию станицы. Хозяйка впустила нас в дом, но кроме земляного пола для ночлега она предложить нам ничего не могла. Спать на полу было холодно. Мы рано проснулись. А когда вышли на улицу, то поняли, что беднее дома нашей ночной хозяйки ничего в станице не было. Никаких исторических, а тем более художественных ассоциаций в моем воображении при знакомстве со станицей Старогладковской у меня не возникло. Это произошло не только потому, что ни она сама, ни ее окрестности своим внешним видом не напоминали толстовских описаний, а скорее потому, что мысли наши были заняты другим. Это теперь мне кажется, что тогда я мог бы подумать о новых встречах за Тереком с Чечней, с чеченской столицей и о той роли, которая тогда выпадала мне и моим однополчанам распорядиться судьбой агрессивного и непокорного народа. Ничего этого и в голову не приходило. Мы еще не знали, куда, в конце концов, едем и зачем. Мы ждали бензозаправщика, думали о том, где и когда нас покормят. А пока неясно было и то, и другое, вскипятили у хозяйки в печке кипятку, поскребли в своих мешках и все-таки позавтракали. А бензозаправщик подошел к нам в колонне тыловых подразделений нашего полка. С ними мы пообедали и с этой колонной продолжили свое движение по территории Чечни. Вечером уже в темноте мы въехали в город Грозный со стороны консервного завода. Я узнал эту городскую окра