На следующий день состоялось торжественное собрание, посвященное пятидесятилетию колхоза «Красный май». Однако большой зал колхозного Дворца культуры был заполнен едва на половину. Совсем мало было здесь молодежи. На передних рядах сидело человек двадцать стариков – первых колхозников станицы Котляревской. Я искал глазами по рядам дяди Васину Шуру, но так и не нашел. После торжественного собрания состоялось открытие музея. С того дня он стал неотъемлемой частью станицы Котляревской. Из Народного он был переведен через три года в статус филиала Кабардино-Балкарского историко-краеведческого музея и включен в краевой туристический маршрут.
Недавно я узнал, что бывший председатель колхоза «Красный май» в связи с какими-то финансовыми нарушениями, в том числе и при строительстве музея, вынужден был уйти со своего поста и перейти на другую работу в городе Прохладном. Будучи своим в Котляревке, покровительства музею он не оставляет. А еще недавно я узнал, что Михаил Клевцов на казачьем кругу избран Отдельским атаманом Ставропольского казачьего войска. Люди же в Кабардино-Балкарии не в пример Чечне живут в миру. Может быть, жестокая драма в уже далеком прошлом научила их ценить мир и спокойствие, привила взаимное уважение и терпимость друг к другу?
В конце марта, а может быть, в начале апреля 1944 года наш полк возвратился в свои подмосковные, реутовские казармы. Однако на своих постоянных квартирах мы пробыли недолго. Этого времени хватило лишь на баню, санобработку личного состава и еще кое-какие обиходные старшинские дела, связанные с заменой обмундирования и прочего солдатского снаряжения. В том же апреле полк и вся наша отдельная мотострелковая снова были на колесах. Куда в тот раз мы поехали, догадались только после того, как проехали Донбасс и оказались под Мелитополем. Поняли, что теперь дорога ведет в Крым. На юге Украины в это время цвели сады, а вместе с ними среди руин разбомбленных и сожженных городов и сел пробуждалась людская жизнь. Помню, как мы однажды проснулись ранним утром на станции Краматорск. Эшелон уже давно стоял здесь, ожидая сменного паровоза. Колеса не стучали, паровозы на станции посвистывали изредка и, можно сказать, стояла утренняя тишина перед восходом солнца. Из дверей нашей теплушки было видно разрушенное депо и другие станционные постройки, а за ними чернел молчаливый город. И вдруг все это осветилось лучами солнца, а над белыми украинскими мазанками нежно розовым, нежно фиолетовым и еще какими-то уже почти забытыми с детства оттенками зацвели яблони, абрикосовые, персиковые, вишневые и грушевые деревья.
После короткого свистка паровоза эшелон наш тронулся. Нам запрягли мощный «ФД», тот быстро набрал скорость, а справа и слева по ходу перед нами замелькали окрашенные в волшебные цвета белые хаты и сады над ними.
Весна обещала не только сладкий урожай. Вдали зеленели хлебные поля. А мы ехали в Крым. Там еще не окончились бои. Казалось, что воронки от бомб и снарядов еще дымили сизым, вонючим дымом. Нарастала напряженность, свидетельствующая о приближении боев. Особенно это напряжение усилилось, когда эшелон медленно потянулся по дамбе через знаменитый Сиваш. Совсем недавно наши солдаты форсировали его так же вброд, как и почти четверть века назад. Паровоз очень медленно и осторожно протягивал состав нашего эшелона по зыбким рельсам, недавно собранным и уложенным на исковерканной снарядами и бомбами дамбе. Нам казалось, что в черной густой воде Сиваша еще шевелились утонувшие и убитые солдаты. Мы словно бы повторяли давно забытый урок по истории Гражданской войны. Проехали мимо Перекопского вала. С него еще не были убраны трупы погибших. Остановились на станции Лрмянск. Здесь Крым встретил нас теплым благостным дождичком. Он сопровождал нас всю дорогу до Симферополя. Стояли здесь довольно долго – часа два-три. Отсюда были слышны звуки не окончившегося еще боя на Херсонесе. А наш эшелон снова тихо тронулся и медленно покатил сначала в одном направлении, а потом мы вдруг все увидели Черное море. Постояли немного на станции Саки и медленно поехали дальше в направлении детского курорта – города Евпатория. Но до него еще саперы не успели восстановить дорогу. Разгружались мы в степи. Сделано это было очень быстро. Полк построился в колонну побатальонно и с оркестром впереди зашагал в сторону виднеющейся на горизонте окраины Евпатории. А в город мы входили под веселые звуки и ритмы марша – фокстрота «Ниночка». Нас встречало все население города. Это был день 1 Мая. Люди радовались нашему приходу. Они уже почти три года не видели советских солдат. Впрочем, радовались, наверное, не все. Много воды утекло за эти три года, и по-разному жили крымчане в это время. И кое-кто уже переживал тревогу неминуемой беды.
Город Евпатория после освобождения от фашистов оказался полностью невредимым. Нам показалось даже, что войны здесь и не было. Однако очень скоро мы убедились в обратном. На стенах домов еще предостерегающе и зловеще чернели слова: Halt! Verboten! Forsichtig! и еще что-то в сочетании с немецким глаголом schissen. Наши саперы еще не везде успели предупредить и нас, и население о заминированных пляжах и других местах знаменитого детского курорта. Неизвестно было еще тогда, что и здесь фашисты оставили отравленные склады с продовольствием. Не знали мы, что и здесь оставили нам фашисты-гестаповцы, как и по всему Крыму, своих пособников, которые добровольно помогали им бороться с партизанами, с остатками подразделений Красной Армии, с героическим отрядом моряков-десантников, высадившихся в ноябре 1942 года. Оставались здесь еще охотники и добровольцы, участвовавшие в годы оккупации в массовых расстрелах советских людей под Феодосией, Керчью, Севастополем, Симферополем и в других местах. Об этом мы скоро узнали из рассказов людей, переживших все ужасы фашистской оккупации, бывших свидетелями и жертвами страшных злодеяний врага. Мы узнали, что основу массового предательства в Крыму во время оккупации составили люди татарской национальности. Теперь нам уже без помощи наших командиров и политработников стала ясна цель нашего прибытия на этот прекрасный курортный полуостров. В довоенном детстве многие из нас мечтали побывать здесь, искупаться в море, поваляться на пляже. Однако не всем Крым тогда был доступен. И вот теперь и море, и пляжи были перед нами, но они опять были недоступны – крымские берега были заминированы. Из Евпатории по ночам были видны сполохи, и слышались звуки боя под Херсонесом. Прелести крымской природы опять были не для нас: мы приехали сюда на грязную работу. Это мы поняли сами.
Пройдя 1 Мая под фокстрот «Ниночка» через город, наш полк расположился в уцелевшем военном городке, в котором еще в довоенные годы располагалось квартирно-эксплуатационная служба Черноморского флота. А во время оккупации здесь располагались подразделения немецкого гарнизона. На территории этого городка еще не выветрились запахи фашистской кухни и отхожих мест. Назначение всех строений и помещений было отмечено лаконичными немецкими табличками и надписями. Мне почему-то запомнилось странное слово «Abort» на стенке обычного туалета с выгребной ямой, чуть ли не на самом видном месте городка. Мы привыкли к своему пониманию смысла этого слова и никак не могли соотнести его с отхожим местом. Знатоков немецкой лингвистики среди нас не было, и загадка осталась неразгаданной. Однажды в недалекие времена мне привелось еще раз побывать в Бвпатории. Мы с моим молодым коллегой по МГУ Сашей Орловым поехали туда посмотреть на нашу археологическую экспедицию, раскопавшую на окраине Евпатории древнегреческий город. Побывал я во всех памятных по 1944 году местах, в том числе и в городке КЭО. Я тогда вспомнил, каким видел город более тридцати лет назад. Вообще-то название города Евпатория в мою память вошло еще с детских лет. Однажды в пору деревенского детства на станции Бастыево я прочитал на вагонной табличке пассажирского поезда: «Москва – Евпатория». Тогда я так и не понял, что означает слово «Евпатория». Мне показалось, что оно созвучно со слышанным от взрослых словом «санатория». Догадка эта подтвердилась, когда моя Мама стала хлопотать о моем устройстве в какой-нибудь детский санаторий. Упоминала она при этом и крымскую Евпаторию. Но ей не удалось тогда получить путевку для меня ни в Евпаторию, ни в другую «санаторию». Не скажу, чтобы меня уж очень тянуло туда. Каждое лето я с удовольствием уезжал в свою родную деревню. Однако таблички на вагонах скорых поездов, проносившихся мимо нашей станции Бастыево к черноморским берегам Крыма, вызывали у меня зависть к тем, кто в них ехал. Крымские берега со своими санаториями были не для меня, не для моих родителей. Такое удовольствие было им не по карману. А пионерскую путевку в «Артек» мне невозможно было получить, так как мои родители были не рабочими, а служащими. Так и не удалось мне в детстве побывать в Крыму. А о Евпатории я узнал, что там якобы лечат очень больных детей. А я был не очень больной. Но вот теперь я своими глазами увидел этот детский город-курорт на краю крымской степи, у самого синего Черного моря.
Городок был тогда невелик, всего с одной улицей. Она протянулась со стороны Сак параллельно пляжной береговой линии вдоль всего курорта до другой окраины, за которой на недалеком мысу виднелся маяк. В первые дни после освобождения в городе еще отсутствовали органы власти. Ее функции в условиях сохраняющегося военного положения взяло на себя командование нашего полка. Наш командир извещением населению объявил себя начальником гарнизона и для обеспечения порядка создал комендатуру. Ей была придана наша рота автоматчиков для несения патрульной службы. Нам немного пришлось потратить времени, чтобы сразу увидеть весь город. Все лечебно-курортные учреждения располагались по берегу. Их территория и пляжи были заминированы. Саперы в эти дни успели разминировать только центр. И здесь начало новой жизни обозначилось на второй день после освобождения города. Вечером второго или третьего мая на центральной площади перед театром заиграл наш полковой оркестр. Очень скоро площадь заполнилась народом, начались танцы. А в прекрасном зале красивого театра наш киномеханик, сержант Захаров, крутил ленты старых довоенных фильмов. С обеда до вечера на центральной площади толпилась местная молодежь, в основном девушки, в ожидании кино, танцевальной музыки и нас, кавалеров. Мы, солдаты, наверное, впервые за все время войны оказались в необычной обстановке. Был месяц май, еще не отцвела сирень, кругом синело ласковое море и небо. А девушки были необыкновенно красивы в разноцветных летних коротких платьицах. Мы танцевали до упада, прижимая к себе их нежные и хрупкие тела. А тут еще в город приехал ансамбль красноармейской песни и пляски 4-го Украинского фронта. И зазвучала тогда прекрасная песня: