учка золотая», в этом жалостливом рассказе о судьбе русских и чеченских мальчиков-сирот солдаты и офицеры, на долю которых выпала неблагодарная работа по борьбе с бандитизмом, представлены в образах безжалостных людей. Теперь же я попытаюсь рассказать, как это все было, что я видел своими глазами и как испытал на себе взаимную жестокость борьбы в ущельях большой Чечни летом и в начале осени 1944 года.
Не берусь утверждать с достоверной точностью, но из устных свидетельств некоторых бывших военачальников для борьбы с разрастающейся опасностью бандитизма и неослабевающими попытками немецкого командования своими десантными группами организовать его в общий фронт борьбы против государства и советского народа летом 1944 года на Северном Кавказе пришлось сосредоточить до 26 стрелковых полков внутренних войск НКВД. Они были рассредоточены вдоль Кавказской линии по основным направлениям банд-проявлений. Нашему 2-му мотострелковому полку дивизии имени Дзержинского достались основные районы Большой Чечни к югу от Грозного. Очень скоро по прибытии сюда наши батальоны ушли в горы, в ущелья, прославившиеся своей антироссийской неукротимостью еще со времен Шамиля. Между прочим, теперь бывшая наша Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения курсирует на своих БМП по тем же дорогам и ущельям. За боевые подвиги ее нынешних солдат и офицеров награждают боевыми орденами и медалями, а с нас наши награды были сняты. Штаб нашего полка расположился в известном теперь всем телезрителям, радиослушателям и читателям газет и журналов селении Шатой. Второму батальону пришлось действовать в Веденском районе, первому – в районе Ялхороя, а третьему – в Итумкале.
Много лет спустя, еще до того, как снова развязалась кровавая драма в этих местах, как-то я однажды на приеме в посольстве Болгарии по случаю Дня Кирилла и Мефодия познакомился с Махмудом Эсамбаевым. Мне этот человек был всегда очень симпатичен. И тогда я спросил у него, откуда он родом. А он сказал, что из Шатоя. Ну, конечно, я сказал ему, что когда-то, в годы войны, был в Шатое. Он, наверно, поняв по какой причине я там был, шутливо, но не без гордости бросил: «У нас в Шатое все мужчины были бандитами». Я не стал продолжать разговор на эту тему, боясь задеть его национальное чувство. Потому что именно его Шатой долго еще после выселения оставался бандитским. Он и был тогда основным районом действий нашего полка. Его подразделения были рассредоточены поротно с заданием поиска, обнаружения и уничтожения бандформирований, которыми руководили в этом районе в недалеком прошлом известные в Чечне люди: Израил Хасанов – бывший прокурор Чечено-Ингушенской АССР; Байсагуров – бывший начальник районного отдела милиции; Анзоров – семидесятилетний абрек, отец трех сыновей, осуждавшихся за бандитизм еще царским судом. Звучали тогда и другие имена бандитских главарей, но их теперь я не помню.
Наша рота автоматчиков была оставлена в Грозном, на Новых Промыслах, в разрушенном Доме культуры нефтяников в качестве резерва штаба руководства всей войсковой операцией, который располагался в Грозном. Но долго сидеть без дела нам не пришлось. Однажды днем нас подняли по тревоге и на трех ЗИСах мы спешно выехали в селение Урус-Мартан, как тогда говорили, на произошедшее банд-проявление. Сейчас нашу роту, может быть, назвали бы «командой быстрого реагирования».
За полдень, к вечеру мы доехали до Урус-Мартана, большого красивого селения, растянувшегося вдоль речки Мартанки на виду у заснеженных вершин Кавказских гор, до подножия которых оставалось еще с десяток километров. С улиц этого бывшего чеченского селения доносились русские девичьи песни. К тому времени оно заселено было добровольными переселенцами из центральных областей России – Курской, Орловской, Белгородской. Жизнь их складывалась беспокойно. В день нашего приезда с утра на двух повозках, двуколках, запряженных быками, несколько женщин во главе с мужчиной-бригадиром поехали в селение Рошни-Чу за кукурузой. В горах тогда ее оставалось много. Она хранилась в огромных, с пульмановский вагон, плетеных корзинах. Кажется, по-местному их называли сонетками. С ними попутчиком оказался старший сержант Тарасов из 10-го полка нашей дивизии.
За селением Рошни-Чу группа попала в бандитскую засаду и вся погибла, кроме сержанта Тарасова. Ехали женщины в плетеных корзинах для кукурузы, тоже сонетках, на двуколках. Бандиты им даже выпрыгнуть из них не дали. Перестреляли всех, не пощадили и быков. А сержант перед этим по мужской нужде отстал от обоза. Услышав стрельбу, он побежал на помощь. При нем была автоматическая винтовка СВТ. Выскочив из-за поворота дороги, он увидел, как бандиты хладнокровно добивали женщин и их бригадира-старика. Сержант Тарасов не струсил, а открыл прицельный огонь. Как он считал, троих он то ли ранил, то ли убил. Бандиты боя не приняли и с убитыми (потом было установлено, что убитых было трое) поспешили скрыться в густых зарослях начинавшегося за Рошни-Чу леса, где-то за селением Старый Ачхой.
Все женщины с бригадиром были мертвы, помогать было некому. Тарасов вернулся в Рошни-Чу и оттуда по рации сообщил в штаб 10-го полка обо всем, что случилось. Маленький гарнизон из Рошни-Чу кинулся в погоню за бандитами. А нас срочно вызвали из Грозного, предполагая, что где-то в Мартанском ущелье базируются основные силы банды. Как бы ни было это срочно, но мы смогли выйти на бандитский след только на следующее утро после случившегося. Получив задание в штабе 10-го полка, мы к вечеру доехали до Рошни-Чу. Там переночевали, а на рассвете вошли в лес и увидели всю сцену дикой бандитской расправы. Убитые женщины все еще оставались в своих ловушках – плетеных сопетках. Тут же лежали две пары быков с раздувшимися боками. От места трагедии в лес по едва заметной тропе потянулся кровавый бандитский след. По этому следу мы и пошли. Скоро мы прошли через безлюдное селение, оно называлось Ачхой, и перешли вброд речку Мартанку. Здесь мы встретились с группой преследования, вышедшей за бандитами из Рошни-Чу. Они возвращались назад, установив, что примерно километрах в пяти-шести вверх по реке в горном селе Мужи-Чу базируется большая группа спецконтингента. Так иногда мы называли людей, избежавших выселения и оставшихся жить со своими семьями в горах. Собственно, эти люди и составляли банду. Время от времени она маленькими группами выходила на равнину, чтобы добыть что-либо из одежды, соль, сахар, спички. Хлеба (кукурузного) и мяса у них хватало. Ничейными тогда ходили по горам стада коров и баранты (стада овец). Наши командиры сочли неблагоразумным атаковать Мужи-Чу малыми силами. В крайнем случае мы только спугнули бы банду с насиженного места. Решено было вызвать минометную роту для огневой подготовки к атаке. Нашей роте приказано было обойти его с тыла, а нашему взводу – до рассвета подняться на гребень высоты, окружающей своими склонами небольшое плато, на котором стояло древнее это селение, организовать наблюдение и держать связь по рации со штабом штурмовой группы. С восходом к рубежу предполагаемой атаки по установленному сигналу взвод со своей стороны должен присоединиться к атакующим.
К намеченной цели мы шли целую ночь по дну Мартанского ущелья, переходя из раза в раз, с берега на берег холодную и на водоворотах сбивающую с ног одноименную неглубокую и неширокую речку. На рассвете мы успели подняться на гребень высоты, развернули свою рацию и доложили о выполнении первой части приказа. Селение, которое открылось нам сверху, с нашего гребня, не подавало никаких признаков жизни, казалось необитаемым. Никак не мог я себе представить, что когда-нибудь, через много лет снова услышу его название, и уж тем более не мог предположить, что оно вместе с другими селениями Мартанского ущелья – Рошни-Чу, Танги-Чу, Ачхой – снова обозначит места еще более кровавых событий войны, разразившейся здесь в середине девяностых годов. За много лет до того как это случилось, в конце пятидесятых – в шестидесятые годы, там вела раскопки группа дагестанских археологов, которой руководил будущий директор Института археологии Академии наук СССР и академик Р. М. Муычаев. Он рассказывал мне тогда об очень интересных памятниках древности, найденных их экспедицией, наличие которых, будучи в свое время там, я, конечно, и не мог предполагать. И они тогда совсем не думали, что над этими местами будут летать боевые самолеты и вертолеты, штурмовики, а по ущелью ползать танки и БМП, будет грохотать артиллерия, рассыпаться дробь крупнокалиберных пулеметов и «Калашниковых». Никто не думал, что этой музыке долго не будет конца. Слушая рассказы Рауфа Магомедовича, я даже мечтал принять участие в раскопках в этих запомнившихся мне с лета 1944 года местах. Тогда ранним утром мы наблюдали за древним селением Мужи-Чу и ожидали сигнала к атаке. И вдруг молчавшее селение разразилось залпами выстрелов. Мы увидели появившихся и стреляющих друг в друга людей. Зная, что наши основные силы еще не подошли к цели, наш взводный принял решение атаковать, предполагая, что бой с бандитами ведет какая-то другая группа. Ему показалось, что банда может уйти, и он запел нам свою команду с выразительными переборами русского и украинского «ненормативного» фольклора, закончив словами «коммунисты, вперед!».
Нас, коммунистов, во взводе вместе с ним было четверо – ефрейтор Черкасских, ефрейтор Егоров и я, младший сержант Левыкин. Мы, а за нами весь взвод, цепью в полукольцо скатились с нашего гребня, ведя шквальный огонь по домам, из которых слышались выстрелы. Бой оказался коротким. Мы успели вовремя и помогли наткнувшимся на бандитскую засаду – случайно вышедшей сюда поисковой группе отдельного батальона 23-й бригады войск НКВД. До подхода наших основных сил с бандой было покончено. Лишь небольшая часть сумела уйти. Преследование бандитов продолжила основная группа, к которой присоединился и наш взвод.
Целый месяц наша рота продолжала поиск в окрестностях Мужи-Чу, обнаружив большое количество скота, а вместе с ним и несколько семей чеченцев, которым удалось укрыться здесь в момент выселения. Собрав в общее стадо скот, вместе с ними и этот людской «спецконтингент», мы вышли из гор почти там же, откуда в них вошли, возле селения Танги-Чу. Снова через Урус-Мартан мы вернулись в Грозный. Коров и баранту (стадо овец) мы сдали властям Урус-Мартана, а «спецконтингент» (семьи, уклонившиеся от выселения) в местный отдел милиции. Никаких благодарственных реляций о нашем походе вышестоящему руководству подано не было. По прибытии в Грозный, успев помыться в бане, наша рота спешно выехала в Шатой в распоряжение штаба своего 2-го мотострелкового полка.