ографии доценту Шаревской, в билете мне выпал вопрос: «Террасный способ земледелия». Мои познания, мой ответ удивил тогда экзаменатора. Несмотря на то, что во втором вопросе билета я на сто лет перепутал дату путешествия русского исследователя Крашенинникова, она поставила мне в зачетку первую университетскую пятерку. Не рассказал я тогда, однако, доценту Шаревской – известной ученой в области этнографии – с какими целями мы в 1944 году лазали по склонам и ущельям Большой Чечни.
В то время в скалистых окрестностях Аргунского ущелья до самых снеговых вершин поиск и разведку районов действий бандформирований вели подразделения третьего батальона, которым командовал капитан Бондаренко. А тыл батальона – склад боепитания, продовольствия и одежды – находился с нами, в Итум-Кале. Начальником тыла здесь был старшина Виктор Зюзин. С ним было всего около взвода солдат, которые регулярно на вьючных ишаках возили в свои подразделения главным образом еду и патроны. При старшине главным помощником был повар батальона сержант Анатолий Звягинцев. Мы были с ним друзьями. Они со старшиной на досуге по временам любили пофилософствовать о смысле жизни. Поскольку они благосклонно восприняли меня, как человека образованного, то и мне доводилось беседовать с ними на эту тему. Но спорить с собой они мне не разрешали, так как изрекаемые ими истины были неоспоримы (по их мнению). А я и не спорил. Мне было достаточно того, что уходил я от них сытым. Толя по-отечески подкармливал меня. Кавказский воздух очень тогда повышал наш аппетит.
Но однажды я узнал от моих друзей печальную новость. Где-то в скалах в верховье Аргуна попал в засаду взвод девятой роты, которым командовал старший сержант Турчин. Он недавно служил в нашей роте автоматчиков и переведен был в третий батальон на офицерскую должность. Его взвод бандиты закрыли в ущелье двумя засадами и начали хладнокровно расстреливать бойцов в упор. Турчин был парень храбрый и находчивый и сумел организовать оборону.
Бандиты были вынуждены прекратить бой и скрыться в скалах, унося с собой раненых и трупы убитых. Не очень стойкими были в ту пору наши противники, особенно когда начинали нести потери.
Во взводе старшего сержанта Турчина тогда было убито восемь солдат. Сам взводный отделался легким ранением. Продкоманда старшины Зюзина привезла тогда в Итум-Кале на ишачьих вьюках тела наших убитых солдат. А похоронили их в Шатое под звуки гимна СССР и трехкратного ружейного салюта. Были тогда на их могилах поставлены маленькие крашенные красной гуашью пирамидки со звездами. Были и речи на могилках боевых товарищей и командиров с клятвенными обещаниями помнить, не забывать. Кто о них помнит теперь? Все погибшие были девятнадцатого – двадцатого года рождения. Им живым было бы теперь уже под девяносто. Своего потомства они не дали. Мешала служба Отечеству. Не дождались их живыми ни родители, ни невесты. Ну кому, действительно, их помнить теперь? Вот и теперь в тех местах льется кровь наших российских солдат, гибнут молодые парни, оставляя сиротами своих родителей и вдовами своих жен. Правда, тела их теперь для оплакивания доставляют им в цинковых гробах, и хоронят их на специально отведенных кладбищенских участках. Но и теперь остается все тот же вопрос: «А кому нужна была их смерть? Во имя какой идеи они сложили свои совсем не буйные головы?» Все очень похоже происходит сейчас в новой Кавказской войне. Разница только в том, что нас бандиты убивали поодиночке меткой пулей в лоб, никого практически не оставляя инвалидами. А теперь они расстреливают из засад батальоны массированным огнем новейших систем уничтожения, полученных, кстати говоря, с российских армейских оружейных складов. Раньше за такое расстреливали. А сейчас виноватых ищут и не находят.
Не помногу, но раз от разу в Итум-Кале Зюзинская продкоманда на приспособленных ишачных вьюках продолжала подвозить тела наших убитых солдат. А однажды по приказу генерала Серова третий взвод нашей роты ходил на скалы за телами шестерых офицеров – оперативных работников его штаба. Их хоронить увезли в Москву. Но после одного трагического случая наше сидение в Итум-Кале закончилось. Нам было поручено преследование и уничтожение банды, дерзко напавшей на Зюзинский продкараван буквально у нас под носом. Он тогда, только что вышедши из Итум-Кале, не более чем в двух-трех километрах от него напоролся на бандитскую засаду и был полностью уничтожен. Нашу роту подняли по тревоге, и мы бегом поспешили на выстрелы. Пока мы бежали, стрельба прекратилась. Живых на месте засады не оказалось. Были перебиты даже невинные ишаки. Однако одного живого солдата мы все-таки нашли. Он шел замыкающим в караване и оказался за камнем до рокового поворота тропы, как только услышал первый выстрел. Не сумел этот солдат преодолеть страха, не вступил он в неравный бой с бандитами, как это сделал сержант Тарасов, не помог своим товарищам. А у него тоже была самозарядная винтовка Токарева, были и гранаты. И позиция была у солдата удобная. Да и бандитов было немного и удобно было бы по ним бить, так как заняты они были раздеванием трупов и разграблением каравана. Не сумел солдат преодолеть своего страха. Мы застали его почти в бессознательном состоянии. Он даже не мог рассказать нам, что здесь случилось. Бормотал что-то несвязное. А боя здесь не было. Было убийство и грабеж на дороге. Впоследствии, поймав живого бандита, мы установили следующее. В тот день караванная тропа оказалась под усиленной бандитской охраной. По ней должна была проехать свадебная процессия. Женился сам главарь банды. Имя его стерлось из памяти. И вот вдруг бандиты увидели приближающийся караван нашей ишачной продкоманды. Ничего не подозревая, команда вышла из узкой горловины ущелья в небольшую долину. Аргун вытекал сюда из-за противоположного поворота ущелья. Сопровождавшие караван солдаты по очереди останавливались у знакомого источника напиться. Остановился один, попил и пошел дальше, за ним также – второй, третий, четвертый и все двенадцать. А тринадцатым был тот замыкающий солдат. В это время караван опять втянулся в узкое ущелье. Замыкающий не успел напиться, как услышал стрельбу. Он выглянул из-за камня, а там уже все кончилось. Бандитам к свадьбе главаря достался богатый трофей. Потом они быстро скрылись вместе со свадебным кортежем, который к этому времени подскакал к месту добычи. А потом сюда прибежали мы. Бандитов мы не догнали. Они были на конях. Наш ротный один взвод послал в поиск, двумя другими взводами закрыл вход и выход в ущелье. Из Итум-Кале скоро прибыли двуколки, на которых вывезли всех двенадцать убитых караванщиков. Ишаков оставили шакалам. Незадачливого бедолагу замыкающего как труса-преступника под конвоем отправили в штаб полка. Скоро его судил военный трибунал. За трусость его приговорили к 10 годам лишения свободы с заменой назначенного срока службой в штрафной роте. Так бы мы его и не увидели больше, не случись с ним другого происшествия. Он отличился при форсировании Днепра осенью того же года и за храбрость, находчивость и отвагу был удостоен звания Героя Советского Союза. Летом 1945 года после Парада Победы он пришел к нам в полк повидаться с товарищами. При всем его геройском виде он не забыл своей вины за то, что произошло тогда в узкой теснине Аргунского ущелья за Итум-Кале. А мы тогда в окрестностях бандитской тропы все же выследили банду и уничтожили ее полностью. Наград за это нам было не положено.
Действия разрозненными мелкими поисковыми группами оказались малоэффективными. При этом мы несли больше потерь, чем бандиты. Они лучше нас использовали условия родных мест и были более меткими стрелками, чем мы, в условиях горной местности. И тогда командование решило провести общими силами сплошное прочесывание местности на всем протяжении линии гор от Дагестана до Северной Осетии, Все войска выстроились на этой линии в цепь и в течение 10 суток медленно, не более 4–5 километров в день, двигались по направлению к Главному хребту, осматривая буквально каждый камень, каждый куст, каждую пещеру, каждое место, могущее быть укрытием для бандитов.
На ночь мы останавливались там, где заставали нас вечерние сумерки. Выставлялись засады и секреты. По всей линии войск устанавливался общий на каждые сутки пароль. При всей беззастенчивой жестокости бандитов нам при их появлении ночью перед постами охраны стрелять по ним без предупреждения запрещалось. Все приказано было делать по Уставу: сначала надо было громко крикнуть: «Стой, кто идет?» потом: «Стой! Стрелять буду!» Потом выстрелить вверх. И уж только после этого солдат имел право стрелять в не подчинившегося его предупреждениям бандита. Эти предупреждения дорого нам стоили. Сразу на первый окрик бандиты открывали огонь на голос. Из-за этой предупредительности в пользу бандитов мы несли потери, но продолжали выполнять приказ. Выйдя на назначенный рубеж, мы стали линией засад. А в следующие 10 суток в нашем направлении, нам навстречу, пошли войска, также выстроенные в цепь, со стороны Грузии. Как мне показалось, и эта тактика не дала нам ожидаемого эффекта. Бандиты лучше нас использовали условия своих родных мест. Их укрывали и лес, и густые заросли кустарника, о который мы изорвали вдрызг свои солдатские штаны, и камни скал. Бойсагуровы, Анзоровы, Хасановы и прочие бывшие чины упраздненной республики еще очень долго, после того как мы, закончив прочесывание, вышли из гор, продолжали свой газават.
По окончании большого прочесывания мы вернулись в Грозный, снова в разрушенный Дворец культуры нефтяников. Это было уже в сентябре. Здесь все еще продолжалось лето. Мы ожидали возвращения в Москву. Однако прошел почти весь сентябрь, а мы все еще стояли бивуаком на Новых Промыслах. Иногда по просьбе городских властей мы всем полком под оркестр совершали прогулку по улицам Грозного. На улицы в такие дни выходило много народа. Наверное, своей боевой выправкой, чеканным шагом под оркестр и песни мы доставляли людям удовольствие. А в стареньком клубе-кинотеатре в поселке нефтяников группа полковой художественной самодеятельности развлекала жителей своими концертами. Участвовал в этой группе и я. Артисты мы были замечательные. Мы все умели, конечно, не одинаково хорошо и петь, и плясать, и читать стихи. Очень скоро мы даже стали знаменитыми на весь поселок. Нас узнавали на улице. До сих пор я вспоминаю своих соратников по солдатскому искусству – Андрея Максименко, Пашу Козлова, Колю Темкина, двоих Николаев, Корсакова и Ряснова, Лешу Бондаренко, Анатолия Ковалевского, Анатолия Звягинцева (повара третьего батальона), Миколу Мандриченко, Ивана Нечинуренко, Александра Полякова, Володю Белоусова, Василия Молдованова, двоих Михаилов, Федорова и Сысоева. Последняя тройка обеспечивала всю музыкальную часть нашей концертной программы. Они были уникальны. Миша Федоров и Миша Сысоев еще до войны играли в самодеятельном джазе при Дворце культуры Кировского завода в Ленинграде. Они знали ноты и умели играть на всех струнных инструментах, а Миша Федоров – еще на кларнете и саксофоне. Коля Митрофанов, наш баянист, нот не знал, играл на слух, а новые песни он разучивал при помощи Миши Федорова, который показывал ему пальцовку, читая мелодию с нот. Долго и упорно он расставлял Колины пальцы по кнопкам баяна. Но если уже после