этого Коля начинал играть, то никогда, ни с одной кнопки не сбивался. Ему удавалось разучивать и играть вещи даже из сольного репертуара знаменитого аккордеониста Бориса Тихонова.
А руководили дадим самодеятельным ансамблем два лейтенанта из минометного батальона – Николай Старков и Константин Просвирин. Первый был мастером художественного слова, а по гражданской профессии – художник-палешанин. А второй был из детдомовцев. Красавец-парень, он умел лихо отбивать чечетку. Обоих уж давно нет в живых. Нет в живых и Ильи Шенгелая. Он у нас был художником-оформителем и хотя не умел петь, всегда стоял для числа в нашем маленьком хоре. Светлая им память! Про судьбу остальных, к сожалению, ничего не знаю. Но помню, что благодаря их немудреному таланту, данному от Бога, и умению понимать красивое и я тогда у них чему-то научился.
В октябре начались осенние дожди, а наш самодеятельный ансамбль продолжал жить в палатках, построенных из индивидуальных солдатских плащей. Наконец пришла команда собираться в путь. Но и на этот раз мы поехали не в Москву. Нашлись у нас еще дела в Закавказье.
О том, что туда теперь лежал наш путь, мы узнали, когда от Армавира наш эшелон не поехал по привычной уже колее на Кропоткин, а выбрал дорогу на Усть-Лабинскую, Белореченскую и далее на Туапсе. Лично я в эту сторону попадал впервые. А после этого случая в той курортной стороне мне пришлось побывать всего один раз, да и то не в курортный сезон.
От Туапсе мы тихо поехали вдоль Черного моря. Стояла тогда бархатная конца сентября благодатная погода. Иногда поезд останавливался на перегонах, и мы, быстро оценив обстановку, всем нашим солдатским стадом сбегали к морю. Раздевались на ходу, а кто не успевал, тот нырял в теплую волну прямо в одежде. Вдоль берега мы, не торопясь, ехали целый день. Широкие двери нашего пульмана были открыты настежь, на ту и другую сторону. Кто хотел, смотрел завороженно на море, а кто хотел, свесив ноги, любовался горами, кавказскими соснами и елями, яркими субтропическими цветами и пальмами и, конечно, курортными девушками. Они проходили по аллеям, разогретые черноморским солнцем и разомлевшие от ласкового воздуха, наполненного ароматом соленого моря и цветов. Нам казалось, что им не хватало нас. Приветливо и, как нам казалось, с грустным сожалением на лицах провожали они нас взглядами и махали руками радостно и прощально. Они были совсем рядом. Мы чувствовали, осязали тепло их тел и с не меньшей тоской провожали их глазами, когда они медленно и неотвратимо уплывали от нас назад. Целый полк солдат проехал в тот день мимо такой необыкновенной, для многих невиданной, красоты, и ни одному из нас не посчастливилось тогда хоть на мгновенье тронуть ее рукой. Мимо нас не во сне, а наяву проплыла сказка. Наступали сумерки. А потом быстро все красоты скрылись в ночи. Дорога наша где-то повернула в сторону от моря. Поезд вдруг пошел неожиданно быстро. А мы все никак не могли заснуть то ли от быстрой езды, то ли от обуявших нас грез.
Утром проехали станцию с непривычным названием «Самтредия». После остановки наш состав повел электровоз. Дорога наша извивалась поворотами с подъемами и спусками вокруг гор. Нас окружала теперь иная красота. Грохотали колеса по отдающим нам эхо ущельям, по удивительным ажурным металлическим мостам, висевшим словно в воздухе над голубыми и извилистыми речками. По склонам гор стояли сосновые леса. А наш электровоз оглашал всю округу длинными басовитыми гудками. Так мы быстро ехали, нарушая тишину дикой природы гор, пока не кончилась дорога. Наш эшелон остановился в тупике станции, которая называлась «Боржоми».
На два дня мы расположились прямо около станции в сосновой роще между двумя санаториями. Впервые в жизни мы пили здесь прямо из источника бесплатно знаменитую лечебную воду. Конечно, все мы недоумевали при этом: «Не для этого же мы сюда приехали! Но зачем? Что будем делать дальше?» Но командиры не оставили слишком много времени на наши раздумья. Как только вторым эшелоном прибыли наши остальные батальоны, полк построился в батальонные колонны и с песней зашагал из Боржоми вверх по ущелью по узкой и извилистой дороге в сторону турецкой границы. Так мы дошли до неведомого нам доселе города Ахалцих. Здесь нас догнала наша автомобильная колонна, и дальше к границе мы уже двинулись на колесах. Проехали большое селенье Аспинзу и, наконец, остановились в селенье поменьше, с названием Аланзия. Как мы потом выяснили, до турецкой границы мы не доехали совсем немного. Чуть-чуть не доехали до знаменитого замка, вырубленного в скале в годы правления легендарной царицы Тамары. За этим замком было еще одно селенье – Ниал, которое пополам разделяла пограничная река. Одна половина была нашей, а другая – турецкой.
Совсем не думал я в ту пору и не предполагал, что стану профессиональным историком. Поэтому так мало проявил интереса к историческим памятникам, разбросанным по пути от Ахалциха до нашего селенья Аланзия. В долинах Грузинского нагорья сохранились тогда руины древних и средневековых каменных замков-крепостей, свидетелей и участников войн и сражений, которых достаточно много выпало на долю грузинского народа. Спокойствие и мир на его земле установился только тогда, когда грузинские цари стали под скипетр российского самодержца, взявшего под свою защиту их многострадальный народ. С конца XVIII века на охрану и защиту грузинских крепостей стал российский солдат. А их руины теперь продолжали хранить память о прошлом и будить воображение писателей, поэтов, художников, музыкантов, и не только грузинских, об образах легендарных и исторических героев борьбы народа за независимость и за свою землю. Я с большим интересом бродил в этих руинах. Вспоминались мне тогда герои поэмы «Витязь в тигровой шкуре», кадры из виденного в детстве кинофильма «Арсен», пушкинские стихи «На холмах Грузии» и «Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальных». Времени у меня для таких упражнений памяти и романтических мечтаний было достаточно. Работа, для которой мы сюда приехали, еще не начиналась. В наши окрестности продолжали прибывать автомобильные колонны и войсковые части. И это не на шутку встревожило тогда турецкое правительство. Признаться, и мы тогда начинали подумывать над тем, а не придется ли нам вдруг перейти «границу у реки». Но однажды мы прочитали в газете «Правда» опровержение ТАСС в связи с заявлением турецкого правительства о якобы имевшем место факте концентрации советских войск на советско-турецкой границе. Турецкий МИД заявил тогда, что в те дни в Боржоми разгрузилось 23 эшелона с войсками, и что они были сосредоточены на направлениях возможного удара. Я отлично помню традиционную для заявлений ТАСС фразу: «ТАСС уполномочен заявить, что это заявление турецкого правительства не имеет под собой никакой основы и является вымыслом». Неведомо нам, как отнеслось к этому опровержению турецкое правительство, но сами-то мы были почти уверены, что вымысла здесь не было, и ожидали приказа. Он через некоторое время был дан, но он касался не турецких турок.
Нам, наконец, разъяснили характер и цель предстоящей операции. На этот раз, в связи со сложной военной обстановкой на здешней границе, наше правительство сочло необходимым переселить жителей грузино-турецкого пограничья на ширину тридцатикилометровой полосы. Турция тогда находилась в сфере влияния фашистской Германии и считалась нашим вероятным противником. Я подчеркиваю слово «переселить». Не выселить, а переселить! Никаких проступков перед государством, кроме, может быть, укоренившейся издавна практики бытовой контрабанды, жившие здесь народности не совершали. Поэтому никаких обвинений им не предъявляли. Официальная версия предполагала переселение как меру обеспечения его безопасности на случай агрессии со стороны Турции. Но теперь-то я понимаю, что фактически под прикрытием этой версии грузинское руководство добилось тогда проведения этнической чистки своих исторических территорий в районе Закавказского Грузинского нагорья. Территории эти со времен давних попыток военной экспансии со стороны Ирана и Турции оказались заселены людьми сложного этнического состава. Здесь жили курды, тюрки, химшиды и еще какие-то мелкие этнические группы. В культурном отношении они, будучи на протяжении более ста лет забытыми в заботах властей, отстали и от своих соплеменников, проживавших по ту сторону границы, и совсем не приблизились к образу жизни советской Грузии. Они жили в примитивных, сложенных из камней хижинах. Благоустроенных жилищ, оборудованных хоть какими-нибудь удобствами, в селении Аланзия, может быть, было одно-два. Здесь были школа, почта, медпункт и здание сельского Совета. Все они составляли центр селения. А остальные хижины располагались по склону горы. Их можно было сверху угадать по подымающимся утром и вечером из отверстий плоских крыш, как из-под земли, столбикам дыма. Печей в хижинах не было. Были очаги с навешенными над ними медными котлами. Мебель в них, если можно было ее так назвать, была самая примитивная – низенькие деревянные столы и лавки, иногда сложенные из тех же камней. Дверей тоже не было. Вход в хижину закрывался овечьими шкурами. Ими же были застланы спальные места. Одежда и обувь тоже были из овечьей кожи и шерсти. Может быть, летом и было в ней какое-нибудь разнообразие, но в ту осеннюю пору преобладала овчина. Способы ведения хозяйства и быт не шли ни в какое сравнение с уровнем, бытом, материальной и общественной культурой грузинского населения. Наверное, и здесь люди были объединены в колхоз. Но мы не увидели там тогда каких-нибудь признаков ведения общественного хозяйства. Не было ни тракторов, ни косилок или молотилок, как и правления колхоза. Но зато однажды нас всех удивило необыкновенное транспортное средство. Сначала из-за поворота на краю Аланзии нам послышался странный скрип и скрежет. А потом оттуда появилась пара быков, запряженная в огромные сани. Тогда до зимы еще было далеко. Стоял довольно теплый ноябрь, и уже никак нельзя было представить себе в эту пору саней на дороге. Но по каменистому спуску нам навстречу быки тянули сооружение, которое иначе, чем сани, назвать было нельзя. Только впереди этой примитивной транспортной платформы на деревянных, обитых железными полосками полозьях тоже со скрипом крутилось маленькое деревянное колесико. Оно выполняло на этом транспортном устройстве поворотную функцию. Я до сих пор не могу поверить тому, что встретил тогда на дороге чуть ли не доисторическое чудо – бесколесное средство передвижения. Правдоподобие встречи с доколесной цивилизацией подчеркивал суровый вид окружающей природы. Над каменистой неровной дорогой, по которой медленно, со скрипом и скрежетом тащилось это доисторическое чудо, нависали серые под тучами скалы, моросил дождь. А люди, которые погоняли быков, тоже казались доисторическими. На их плечах были накинуты шерстью внутрь овечьи шкуры. До сих пор помню эту картину и до сих пор не верю, что объяснить ее можно было бы только исторической отсталостью образа жизни и культуры живших здесь в середине XX века племен. Может быть, просто на этих допотопных неуклюжих санях удобнее и безопаснее было с тяжелым грузом преодолевать крутые горные спуски. Такое можно было бы допустить. Наверное, на крутых подъемах эти сани тоже могл