и гарантировать безопасность. Они не соскальзывали вниз, а быкам все-таки удавалось, хоть и медленно, тащить их вверх. Выходит, не было у здешних людей другого, более безопасного транспортного средства для перевозки тяжелых грузов по крутым и извилистым горным дорогам. Люди руководствовались простой мудростью: тише едешь – дальше будешь! Просто и мудро поступали здешние аборигены. А наши шоферы на полковых полуторках и ЗИСах, не оспаривая эту житейскую мудрость, ухитрялись гонять по этим спускам и подъемам даже с неисправными тормозами.
Цивилизация, однако, не обошла стороной это на вид отсталое население грузино-турецкого приграничья. Оно в эту военную пору бойко занималось запрещенным бизнесом – контрабандой. Видимо, граница здесь не везде была прикрыта пограничными нарядами, и люди, жившие здесь, знали тропы, по которым можно было безопасно ходить в сопредельное государство – в Турцию. На той стороне жили такие же отсталые курдские и тюрские племена. Они тоже пасли овец и вели такой же натуральный образ жизни. Но у них, в отличие от наших племен, не было соли, керосина, хлеба и других жизненно необходимых продуктов и вещей. Не было у них там, на той стороне, магазинов, где все это можно было бы купить. Но наши предприимчивые и более цивилизованные отсталые племена доставляли туда этот недорогой у нас товар. Шел простой обмен. Туда соль и керосин, а оттуда отарами перегоняли овец. Иногда тот же товар обменивался на золото и другие драгоценности. И в том и в другом наши люди толк знали и предпочитали даже у себя дома деньгами не рассчитываться. Оказалось, мы скоро в том убедились, что в бедном селении Аланзия не все жители были бедняками. А потом нам разъяснили наши политработники, что занятие контрабандой имело и другие последствия. Турецкая военная разведка пользовалась контрабандными коридорами для засылки на нашу территорию своих агентов. Часто бывало, что турецкими агентами становились и наши советские контрабандисты. Такой результат общения приграничного населения по ту и другую сторону границы нес с собой серьезные опасности на случай возможного тогда военного конфликта с Турцией. С этим в значительной степени и было связано решение советского правительства о переселении населения из приграничной территории. В самой Грузии для них свободных земель не оказалось. Так они оказались в далеком Узбекистане, где стали называться месхетинскими турками.
В ожидании дня начала очередной операции мы в Аланзии, можно сказать, праздно проводили время. Конечно, соблюдался заведенный распорядок дня – подъем, утреннее построение, завтрак, политзанятия, чистка оружия, несение караульной службы. Но исполнение этих воинских обязанностей оставляло нам достаточно много времени, и мы тратили его на удовлетворение солдатского любопытства в общении с казавшейся нам дикой природой приграничной закавказской местности: лазали по скалам, пытались неудачно охотиться на диких козлов, а иногда увлекались совсем не интеллектуальным занятием. Взобравшись по крутым склонам на вершину горы, мы сталкивали оттуда камни разной величины вниз и наблюдали с удовольствием, как они начинали медленно, а потом убыстряя падение, катиться по склону, подпрыгивая, сталкиваясь с другими камнями и увлекая их за собой. Иногда это превращалось в камнепад, грохочущий на всю округу своим каменным шумом. Это занятие нас очень увлекало, и мы начинали пробовать сталкивать вниз крупные валуны. Но однажды наше внимание привлекла каменная глыба размером едва ли не с пульмановский железнодорожный вагон. Она нависала метров на сто выше дороги. А стояла она на одном ребре так, что нам показалось, что вдруг может когда-нибудь сама по себе упасть и наделать беды проезжающим людям. Решили мы устранить эту опасность и заодно полюбопытствовать, будет ли эта глыба при падении так же подпрыгивать. Мы надеялись, что так и будет, что перед дорогой она непременно подскочит, как на трамплине, и перепрыгнет через нее. Поразмыслив, мы, а нас собрался почти целый взвод, приступили к делу. Нам казалось, что глыбу можно было столкнуть без особых усилий и трудов. Уж больно неустойчивым, нам думалось, было ее положение на ребре. Стали толкать. А она ни с места, ни на сантиметр и падать не собирается. А наш тупой азарт разогревался. Стали с одной стороны делать подкоп. Словом не отстали от глыбы, пока она не качнулась чуть-чуть. Тут уж мы наддали еще. Глыба шевельнулась и медленно стала поворачиваться в нужном нам направлении и далее пошла сама. Мы возликовали. А глыба повернулась несколько раз, но не подпрыгнула над дорогой, а шлепнулась прямо на ее проезжую часть и загородила ее. Глупый азарт сразу же потух. Мы все вдруг осознали неизбежные суровые последствия. Глыба перегородила дорогу. А по ней буквально, может быть, даже завтра должна пойти автоколонна со специальным людским грузом со стороны границы. День близился к вечеру, и мы поняли, что если не уберем глыбу сегодня, то завтра нам будет трибунал. Стали мы соображать. Пытались глыбу толкать, но она не двигалась, так как теперь она не стояла на ребре, а прочно лежала на плоской грани. Пошли мы звать ребят из других взводов. Стали искать подручные средства. Может быть, в первый раз осмыслили, наконец, мудрость далеких предков о силе рычага. Раздобыли для этого толстые бревна, сделали под глыбой подкопы, подложили под бревно большие камни. Не запели только «Дубинушку». Только упрямо сопели и в поту произносили «ненормативные слова». Стала, наконец, глыба по сантиметру двигаться. Свою глупую работу мы заканчивали уже в темноте. Столкнуть глыбу с дороги не удалось. Удалось нам только сдвинуть ее на обочину и освободить проезжую часть на потребную для проезда автомобиля ширину.
Наутро мы, не сговариваясь, до завтрака побежали на место учиненной нами глупости, которая могла обратиться в преступление и выйти нам всем трибуналом. Но утро подарило нам радость освобождения от страшных предчувствий. Работа наша была сделана отлично. Глыба лежала прочно на обочине, как бы оберегая движущийся автотранспорт от возможного соскальзывания его под крутой обрыв. При нас мимо проехали два «Студебеккера», не сбавляя скорости. А через два дня началась операция. Переселяемых жителей селения Аланзия мы погрузили на «Студебеккеры» и сопроводили их конвоем до станции Боржоми, проехав мимо нашей глыбы с чувством исполненного долга и спокойствия. Из Боржоми мы опять вернулись в Аланзию и прожили там еще некоторое время. Положение на границе требовало там еще нашего присутствия.
Общение с местным населением, особенно в последние дни перед операцией и в пути следования конвоем до Боржоми, однако, не осталось без неприятного последствия. Успели мы от них в виде прощального сюрприза обзавестись насекомыми. А это уже было не смешно. В тех краях тогда погуливала болезнь, именуемая сыпным тифом. Избавиться от этого неожиданного и опасного нашествия нам удалось только в Москве. Однако там же, в Аланзии, мы сумели предпринять кое-какие возможные меры. На кострах, в собранных в пустом селении ведрах и корытах мы целыми днями кипятили не только нижнее белье, но и верхнюю одежду. Было это непросто сделать, так как и в этих краях дело шло к зиме, пошел снег. И нам в ожидании прокипяченной одежды и опять же в ожидании просушки над теми же кострами приходилось оставаться только под шинелями и в сапогах на босую ногу. К отъезду из Аланзии мы успели закончить эту дезинфекцию.
Наконец мы вновь собрались всем полком в Боржоми в ожидании эшелона в обратный путь. На этот раз погода нам не благоприятствовала. Пошел густой снег. Окрестные горы уже белели на всю зиму выпавшим снегом. А внизу, в Боржомской долине, он таял. Укрыться от непогоды было негде. В санаторные корпуса нас не пустили, и мы, укрывшись плащ-палатками, две ночи коротали под открытым небом у костров. Но такое уже случалось не впервой… Главное, что солдатская кухня была рядом, и завтрак, обед и ужин мы получали сполна, в горячем виде и с добавками. Наконец, на третьи сутки нам подали вагоны, и мы с удовольствием быстро погрузились в них. Привычно быстро и без суеты расположились на нарах и успели заснуть до того, как наш эшелон тронулся в обратную дорогу. А утром, проснувшись, мы вдруг увидели над собой дырявую крышу и стены нашего вагона и только после этого почувствовали, что проснулись мы не потому, что наступило утро, а потому что очень замерзли от холода. Свободных вагонов в эшелоне не оказалось. Не оказалось их и на станциях, мимо которых теперь уже не на юг, а на север, на Москву катили нас его колеса. А на дворе уже пошел декабрь месяц. Железная буржуйка у нас в вагоне непрерывно калилась докрасна. Мы грудились вокруг нее, между прочим, занимаясь солдатским делом, то есть добиванием насекомых, которые так и недокипятились на кострах в уже теперь далекой закавказской Аланзии. Следуя уже по российским областям, на больших остановках по утрам мы из своего дырявого вагона на утрений туалет, как всегда, выскакивали с «голым торсом» и с азартом растирались чистым снегом. Простуженных в нашем вагоне до самой Москвы не оказалось.
В Москву в свои реутовские казармы мы возратились в первых числах декабря 1944 года. Но и на этот раз мы прожили на нашем постоянном месте дислокации недолго. Железнодорожники уже готовили нам новые составы эшелонов. Успели мы только сходить в баню, обезвредиться от насекомых. И снова команда «По вагонам!», и снова колеса застучали и покатились опять в незнакомом нам направлении. Новый 1945 год нам предстояло встречать в пути. Но там меня ожидал совсем неожидаемый новогодний сюрприз.
С погрузочных путей станции Реутово наши полковые эшелоны тронулись ночью тридцатого декабря, а на предстоящую нам дорогу маневровый локомотив вывел нас уже к утру 31 декабря. В то утро замелькали перед нами названия подмосковных станций и городов, по которым я определил, что теперь я обязательно проеду мимо своей родной деревни, мимо станции Бастыево и города Мценска. Ехали мы снова на юг. Но и теперь также не знали, куда нас приведет эта южная дорога.