Командующему войск Московского гарнизона было приказано начать подготовку частей и соединений к Первомайскому праздничному параду.
От нашего 2-го мотострелкового в парадный расчет были включены два батальона. Я к тому времени из роты автоматчиков был переведен во второй батальон. В составе его пятой роты были по приказу заместителя командира полка по политчасти в один взвод собраны все наши полковые таланты художественной самодеятельности. В масштабах нашей части все мы были уже знамениты уменьем петь, плясать, играть на разных инструментах, декламировать стихи и читать монологи, но принадлежность наша к солдатскому искусству ни в коей мере не была отделима от несения службы, от боевой учебы и выполнения боевых задач. Так что весь состав нашего музыкально-танцевального взвода оказался в составе парадного расчета батальона. Разница в росте, однако, развела нас по разным шеренгам парадного строя. Я оказался во второй шеренге, и мне пришлось на тренировках сменить красавицу – самозарядную винтовку Токарева на ручной пулемет системы Дегтярева. Во второй шеренге по расчету шли пулеметчики. Так мне выпала удача оттренировать свои мышцы с помощью РПД, значительно более тяжелого, чем винтовка. Во время прохождения торжественным маршем по Красной площади мы должны были брать это оружие приемом «на руку». А с ручником это доставалось с заметно большим трудом и усилием, чем с винтовкой. Но за месяц тренировок мышцы мои подкачались, и я прочно обосновался на все последующие парады во второй шеренге. Весь апрель три двухбатальонных полка нашей дивизии ежедневно с утра и до обеда под звуки оркестра или под барабанный бой ногами своими плотно утрамбовывали асфальт нашего дивизионного Лефортовского плаца. Руководил тренировками лично сам командир дивизии генерал-майор Иван Иванович Пияшев. Не знаю, в какой тогда класс ходила его дочь Лариса Ивановна Пияшева, будущий доктор экономических наук и автор проектов замены социалистической системы экономики «свободными» рыночными отношениями, но папа ее, наш бравый генерал, герой обороны Тулы, выдержал тогда и экзамен на звание «Академика строевых наук». Доктором этих наук был наш комполка полковник Шевцов. Утром генерал поднимался на специально построенную для него на плацу трибуну и не спускался с нее до тех пор, пока каждая шеренга, каждый батальон, каждый полк не выдерживал его экзамена на равнение, ширину и четкость шага и исполнение приемов «на руку» и «на плечо». Он видел все погрешности солдат и офицеров и реагировал на них моментально, не ограничивая себя в использовании возможностей нашего великого и могучего русского языка. Однажды ему на прицел попался мой друг Илья Шенгелая. Он был невелик ростом и попал в предпоследнюю шеренгу. А не повезло ему оттого, что телосложение его было необычным. Он был коротконог, но с очень атлетическим торсом, с широко развернутыми плечами. И вот его-то и высмотрел меткий глаз генерала. Держа руку «под козырек», он отсчитал место ефрейтора Ильи Шенгелая в шеренге и взвился на высокой крикливой ноте: «Пятый! Пятый! Ты что…твою мать, козырем идешь?» Удивительно точно определил наш академик строевых наук вид старательно марширующего ефрейтора. Он действительно вышагивал козырем, на коротких ножках и выкатив свою грудь вперед с гордо поднятой кавказской головой. На следующем прохождении все повторилось с еще большим генеральским раздражением. Было сделано замечание и командиру батальона. Тот оказался в затруднительном положении. Заменить ефрейтора было некем, и он поменял его местами в той же шеренге, надеясь, что генерал не успеет увидеть его хитрости. Но когда шеренга снова поравнялась с трибуной, генерал взвился еще пуще прежнего. Отсчитав также рукой из-под козырька Илюху на десятом месте, он буквально в ярости запел: «Комбат, ты что…твою мать, меня за дурака считаешь?» Перед генералом на трибуне был установлен микрофон. Его. команды и реплики разносили по всему Лефортовскому валу и Красноказарменной улице мощные раструбы громкоговорителей. Долго потом ходила по Лефортовской округе молва, что якобы теперь стало принято по радио ругаться матерными словами. Рассказывали, что случайные старушки, проходя в тот день мимо плаца в направлении к церкви и услышав по радио выразительную речь нашего генерала, испуганно осеняли себя крестным знамением. Тогда, конечно, это не могло их не удивить, не испугать и не заставить защититься православным знамением. А спустя 50 лет после нашей трудной Победы, в нашей новой свободной России матерщина звучит со сцен театров, в монологах демократических сатириков, с экранов телевизоров, из радиоприемников, из уст не только мужчин, но и респектабельных театральных матрон и девиц, со страниц нашей периодической прессы. И хотя наши нынешние руководители и представители передовой демократической интеллигенции стали постоянными участниками богослужений и торжественных литургий, хотя они научились осенять себя крестным знамением и воздевать очи к небесам, внедрившаяся в нашу культуру матерщина не вызывает их раздражения и какого-то активного противодействия. Более того, уверенно, в связи с ее распространением и в быту, и в культурном общении, зазвучал тезис о якобы происходящей демократизации русского языка. То, что везде и всегда считалось нецензурщиной и похабщиной, стало неотъемлемой частью современной языковой стихии, без которой будто бы беднеет русская речь. Генерал наш матерщинничал. Он имел невысокое образование, словарный запас его был невелик, и с подчиненными, страдавшими тем же недостатком, ему легче было объясняться и быть понятым с помощью подобных посылок. Командовать и заставить наш генерал умел. В течение месяца он привел в должный порядок весь парадный расчет дивизии и гордо прошагал с ним 1 мая 1945 года по Красной площади, мимо Мавзолея Ленина, на котором тогда стоял сам товарищ Сталин. Наша дивизия прошла под аплодисменты присутствующих на трибунах гостей. Строй батальонных коробок был идеальным, а шаг четким и звучным, хотя тогда еще не использовались в массовом порядке подковки солдатских сапог. Все еще было у нас впереди. Еще несколько раз до конца своей службы довелось мне чеканным шагом пройти по брусчатке Красной площади.
Это повторилось ровно через полтора месяца того, 1945 года. Девятого мая наконец пришла наша Великая Победа. В Москву сразу стали прибывать сводные полки и батальоны всех фронтов, флотов и флотилий. Началась подготовка к Параду Победы. Парадные расчеты фронтов расположились в казармах войск Московского гарнизона и в ближайшем Подмосковье. Целых полтора с лишним месяца во всех районах Москвы звучали российские военные марши, рассыпалась дробь барабанов – шли репетиции. Не привыкшие к парадному строю герои, отобранные по знакам доблести и отваги и, конечно, физическим данным из еще не отдышавшихся и не отоспавшихся полков и дивизий, с трудом, в поте лица своего, осваивали незнакомый им вид военного искусства. Зато после обеда и до самого вечера героям разрешалось свободно гулять по городу. Москва тогда сияла блеском орденов и медалей, наполняясь их серебряным звоном. Всю любовь, восхищение и искренние восторги Москва тогда отдавала им. А они отбивали всех невест у московских гарнизонных женихов. Строевая же наука давалась им с большим трудом.
А наш генерал сразу после 9 мая продолжил строевые занятия, несмотря на то что с выправкой, равнением и чеканным шагом с оружием «на руку» никто соревноваться с нами не мог. С утра он снова и снова каждый день выходил на трибуну перед микрофоном, брал руку «под козырек» и ею же, медленно опуская в такт барабану, дирижировал проходящими шеренгами. Из громкоговорителей на всю округу раздавались его короткие, зычные, на высокой ноте реплики с яркими русскими фольклорными добавками. И я опять, все в том же втором батальоне, как и все, старательно вышагивал в той же второй шеренге. На этот раз я шел правофланговым направляющим. Моя задача теперь усложнилась. Дело в том, что при прохождении мимо трибуны после сигнальной команды голосом «И-раз» все солдатские головы делали резкий поворот, равняясь направо. В этот момент все шеренги центростремительной силой наваливались на правый фланг и, не удержи их правофланговые, все девятнадцать солдат каждой шеренги, шагающие слева от них, могли вытолкнуть ряд направляющих за габарит парадной батальонной коробки. Такие случаи бывали не только на тренировках, но и во время прохождения на парадах. Очень конфузная тогда возникала ситуация. Правофланговые, запоздав с удержанием равновесия, вынуждены были крениться влево, сдерживая нарастающее давление шеренги. Иногда такое случалось сразу в нескольких шеренгах, и батальон утрачивал красоту строя и движения. Не просто было идти правофланговым. Комбаты подбирали на эту роль наиболее опытных и физически натренированных солдат. Довелось и мне побывать на этом месте. Со своей задачей в памятном Параде Победы 24 июня 1945 года я справился.
Вряд ли читающим эти строки будут интересны тонкости военной церемониальной маршировки. А что я могу рассказать о Параде Победы, кроме личных своих солдатских переживаний, – держать равнение при выполнении приказа, не сбиваться с шага в торжественном, историческом прохождении в День Победы мимо Мавзолея, на котором стояли Верховный Главнокомандующий, все руководители государства и все главные герои Великой Отечественной войны, маршалы и адмиралы, командующие фронтами, флотами и флотилиями? Уверен, тогда все участники парада, как и я, о другом не думали. Не отягощали нас тогда амбициозные чувства причастности к великому историческому событию. Мы просто, как всегда, выполняли приказ. Только об этом я и могу теперь вспомнить и только об этом могу рассказать.
Наш генерал, чтобы добиться еще более красивого торжественного прохождения с ритмом 120 шагов в минуту, приказал расчертить тренировочную полосу перед трибуной линиями на ширину шага. Я тогда пошутил вслух: «Наш генерал теперь будет нас учить ходить по нотам». Эта шутка долго жила в дивизии вместе с памятью о командире. Этим, однако, генеральская мысль не ограничивалась. Он еще приказал по крайней полосе прохождения натянуть веревку на высоту шага и внимательно контролировал проходящие шеренги, чтобы шаг был не длиннее и не короче ширины расчерченных полос, не ниже, но и не выше натянутой веревки.