Свою рационализаторскую лепту тогда внес и я, предложив нашему комбату перед началом тренировок проводить разминку, подобно тому, как это делают на разминках перед стартами спортсмены. Комбат принял мое шутливое предложение всерьез и приказал мне составить комплекс упражнений, за что мне здорово досталось от моих товарищей. Комбат-то приказал разминаться во время перекура.
По мере приближения дня парада генерал стал больше внимания уделять внешнему виду солдат и офицеров. Нам тогда выдали новые двубортные суконные мундиры, темно-синие суконные шаровары (по-старому, галифе), настоящие яловые сапоги на настоящей спиртовой подметке и широкие кожаные поясные ремни. Мы долго подгоняли под себя мундиры с двумя рядами латунных пуговиц, изобретали составы для их чистки, чтобы они блестели, «как у кота яйца», как говаривал наш старшина. У другого старшины была другая мера блеска: «как у старого зайца пузо». В ротах и батальонах развернулось соревнование за наведение блеска по этим же меркам на яловых сапогах. Нам устраивались смотры, и генерал лично давал указания вещевой службе, если требовалась какая-нибудь замена. Однажды он заметил необыкновенный блеск яловых сапог у солдат одного из батальонов 10-го полка. На трибуну был вызван комбат для раскрытия сего секрета. Тот доложил, что старшина такой-то нашел где-то какой-то лак и сначала покрыл им свои сапоги, а потом приказал сделать тоже всей роте. Скоро весь батальон засверкал зеркальным блеском необыкновенного черного лака. Генерал приказал комбату старшину от его имени поощрить и распорядился, чтобы все парадные сапоги – тысяча четыреста пар – были покрыты чудо-лаком. А он оказался совсем не для обуви. Что из этого вышло, мы узнали только после парада.
Да, чуть было не забыл об одной солдатской «творческой инициативе», проявленной в ходе наших тренировок. Для усиления звука печатания парадного шага обычно на каблуках сапог набивались металлические подковки. Но они были тонкими и быстро стирались и, срываясь со сточившихся шляпок гвоздей, мешали ходьбе. Тогда кому-то пришла мысль набить на весь размер подошвы более толстую пластинку. Скоро эта инициатива распространилась по всем батальонам парадного расчета. Но и на этом солдатская «творческая мысль» не остановилась. Кто-то из смекалистых солдат, знакомый с искусством танцоров-чечеточников, сообразил намертво привернуть шурупами к подошве с носка еще одну пластиночку, которая с другого конца оставалась незакрепленной. Оставаясь свободной, эта пластиночка, ударяясь при печатании солдатского шага, производила звучный щелчок. Эффект от «изобретения» оказался «сразительным»: когда наша дивизия двинулась на генеральной репетиции со своего исходного положения, весь генералитет, собравшийся под трибуной командующего парадом, вздрогнул, услышав цоканье наших ног. Мимо трибуны пролязгала, словно гусеницами, армада наших батальонных безукоризненно квадратных коробок. Не выдержали боевые генералы и начали нагибаться, пытаясь увидеть, по какой причине наши ноги издают столь громкий металлический клекот. Но, догадавшись, перековать своих солдат генералы не успели. До 24 июня 1945 года оставалось только два дня. А гости на трибунах Красной площади в тот день тоже удивлялись этому чуду. И долго гадали, как это нам удалось своим цоканьем так удачно вписаться в металлическую музыку сводного оркестра Московского гарнизона, которым дирижировал сам главный капельмейстер Советской Армии генерал-майор Чернецкий. Мы били подкованными подошвами по мокрой от дождя брусчатке, а у нас из-под ног не только раздавались, как выстрелы, металлические щелчки, но и сыпались искры. Аплодисменты волной от Никольских до Спасских ворот сопровождали нас.
Ну, а 1400 пар настоящих яловых сапог на толстой спиртовой кожаной подошве, после парада были списаны, как негодные к носке. Чудодейственный зеркальный лак сжег и голенища, и носки сапог. А металлические шурупы, которыми крепились металлические пластинки, исковыряли толстые спиртовые подошвы. Ну что ж, во имя Победы сапог «всмятку» было не жаль.
Такая вот выпала нам судьба в праздничное победное лето 1945 года. Мы полтора месяца шагали шеренгами по Лефортовскому плацу каждый день, с утра и до обеда, не жалея своих сапог и ног. А в День Великого Парада 24 июня 1945 года нам было отпущено всего три минуты, чтобы красиво и гордо пройти от Исторического музея до Покровского собора. Мы, все участники этого церемониального марша, сами парада так и не увидели. Лишь спустя три десятилетия в юбилейные дни на экранах телевидения стали показывать отдельные фрагменты документального фильма. А однажды парад показали целиком. Я, как и многие другие, всматривался в быстро движущиеся шеренги, искали мы себя и своих друзей и не находили их, вернее – не узнавали. Ведь нам тогда было только по двадцать с небольшим. Парад показывали более двух часов. Никого я не узнал и не увидел в нем того немногого, что запомнил сам лично. Не увидел я, например, того теплого как сквозь сито тихо льющегося дождя. Фанфары и литавры праздновали Победу, а природа плакала тогда вдовьими и сиротскими слезами.
Я помню раннее утро 24 июня 1945 года. Подъем тогда полковой трубач сыграл в 4 часа. Завтрак был праздничный, из двух блюд: на первое щи, а на второе – гречневая каша с мясом. К чаю повара испекли по белой булке. После завтрака началось одевание в парадную форму, а потом последовали осмотры. Сначала это делали взводные офицеры, потом – комроты, за ним – комбат. На плацу весь строй полка осматривал сам Батя – полковник Шевцов, а с ним начальник особого отдела. Батю интересовал наш внешний вид. Он строго оглядел каждого из нас с ног до головы. Особиста же интересовало состояние нашего оружия – не заряжена ли у кого винтовка боевым патроном. Мы стояли с оружием «на плечо» и с открытыми затворами, а особист пальцем проверял, нет ли в казеннике патрона. Вся эта процедура заняла более часа. Наконец прозвучала команда: «По машинам» – и мы тронулись длинной колонной ЗИСов из Реутова в Москву. Сбор полковых расчетов нашей дивизии был назначен на Хохловской площади у Покровских ворот. Оттуда мы в пешем строю, будя Москву песней «Утро красит нежным цветом», прошли по улице Кирова, через площадь Дзержинского и ровно в восемь часов утра остановились на назначенном нам месте – у гостиницы «Гранд-Отель».
Наша дивизия участвовала в Параде Победы в составе войск Московского гарнизона, которому было отведено место за пределами Красной площади. А на площади расположились сводные батальоны всех фронтов, флотов и флотилий. Наши же батальоны в два порядка были выстроены перед Государственным Историческим музеем и Центральным музеем В. И. Ленина. Не мог я подумать тогда, что через много лет мне предстояло стать директором одного из них. Знать бы про это, я был бы внимательнее к тому, что происходило здесь и уж точно постарался бы собрать для своего музея все, что могло бы потом стать музейными предметами, экспонатами, историческими реликвиями. Но не дано мне было это провидением, и не осталось у меня от того дня ни одной памятной вещички. Уцелело лишь увиденное глазами и запомнилось на всю жизнь.
Мы стояли спиной к «Гранд-Отелю», а начавшийся ранним утром теплый благостный дождичек все сеял и сеял на нас свои невидимые струи. Суконные наши двубортные мундиры и суконные шаровары, сколько могли, впитывали в себя эту ниспосланную свыше влагу. Скоро она стала стекать в сапоги. Не промокали только стальные каски. Иногда сквозь сплошные тучи вдруг начинало просвечивать и подпаривать нас солнышко. Над батальонами поднимался пар. От этого утреннего компресса начинало поламывать в суставах. Наконец часы на Спасской башне пробили десять. Началось торжественное представление парадного строя маршалом Советского Союза К. К. Рокоссовским маршалу Советского Союза Г. К. Жукову.
Как оба маршала выехали на Красную площадь, как они встретились друг с другом перед замершим строем парадных батальонов, как один приветствовал другого, мы увидели уже после парада в кадрах документальной кинохроники. До нашего «Гранд-Отеля» по радио долетали лишь звуки торжественного встречного марша, которым фронтовые оркестры приветствовали самых прославленных советских полководцев из всего славного ряда советских военачальников Великой Отечественной войны. С площади до нас волнами докатывалось: «Здра-жела-ташц-маршл-Советс-Союз!» и мощное троекратное «Ура!» – в ответ на поздравление с праздником Великой Победы. Наконец дошла очередь и до нас.
Справа от нас по Историческому проезду с Красной площади оба маршала, один впереди, а второй – чуть сзади, слева, выехали, наконец, к нам. И вот уже на танцующих под ними прекрасных конях они остановились против знамени нашей дважды орденоносной имени Феликса Дзержинского дивизии особого назначения. «Здравствуйте, товарищи дзержинцы!» – крепким мужским голосом обратился к нам Георгий Константинович Жуков. А мы ему, вздохнув широкой грудью, в ответ: «Здравия желаем, товарищ маршал Советского Союза!»
«Поздравляю вас с праздником Великой Победы советского народа над фашистской Германией!» А мы ему в ответ троекратным – «Ура! Ура! Ура!».
До этого случая и Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского я видел только в кадрах документального кино. А здесь они предстали перед нами живыми, красивыми и еще молодыми, полными сил и еще не до конца израсходованной отваги.
Лично мне не пришлось встретиться с маршалом Жуковым на войне, но наш командир Истребительного мотострелкового полка был удостоен этой чести в ноябре 1941 года. И случилось это не без повода. Тогда, в конце ноября, одна из боевых групп полка под командой младшего лейтенанта, пограничника, молодого и лихого Георгия Гладкова вела разведку на шоссе в окрестностях подмосковного Рогачева. Повезло тогда нашему кумиру. Попалась ему на шоссе фашистская штабная машина, а в ней офицер с портфелем. Офицера-то живым взять не удалось, но портфельчик успели заметить. Через день портфель был доставлен самому командующему фронтом генералу армии Г. К. Жукову. В нем оказался очень важный секретный приказ, подписанный начальником штаба вермахта фельдмаршалом Браухичем. Жуков тогда, заинтересовавшись действиями наших групп, пригласил к себе нашего комполка полковника Маханькова с отважным разведчиком Г. Гладковым и комиссаром полка полковником Запевалиным. Жора был лично награжден генералом армии Жуковым орденом Боевого Красного Знамени, а полковники Маханьков и Запевалин получили благодарность и задачу активизировать боевые действия на важнейших путях передвижения фашистских групп.