– А если он вывернется? – спросил Марк. – Отец его – старый пройдоха, выигравший уже не один процесс.
– Если же он вывернется, то Яцек по возвращении шепнет ему на ухо одно словечко… Вы еще не знаете Яцека! У него девичьи глаза, но безопаснее вынуть медвежонка из-под медведицы, чем задеть его за живое.
Но тут мрачно заговорил молчавший до сих пор Вильчепольский:
– Пан Кржепецкий уже сам подписал себе приговор, и кто знает, дождется ли он возвращения пана Тачевского. Но я скажу вам другое: он, наверно, захочет вернуть девушку вооруженной силой и тогда…
– Тогда увидим! – перебил пан Циприанович. – Пусть он только попробует! Это другое дело!
И старик грозно загремел саблей, а Букоемские заскрежетали зубами, повторяя:
– Пусть попробует! Пусть попробует!
А Вильчепольский добавил:
– Только ведь вы уезжаете на войну…
– Это уж как-нибудь устроится! – отвечал ксендз Войновский.
Дальнейший разговор был прерван появлением ключника. Он привез коробки с вещами девушки, что, как он говорил, досталось ему не без труда. Панны Кржепецкие пробовали протестовать и даже хотели разбудить брата, чтобы он не давал. Но они не могли добудиться его, а шляхтич внушил им, что это необходимо сделать и для их собственного блага, и для блага их брата, иначе их обвинят в грабеже чужого имущества и их привлекут к суду. Тогда они испугались, как женщины, не знающие законов, и позволили увезти вещи. Ключник также предполагал, что Мартьян постарается вернуть девушку, но не допускал, чтобы он сразу прибегнул к насилию.
– Его удержит от этого, – говорил он, – старый пан Кржепецкий, который понимает, чем пахнет такое дело. Он еще ничего не знает о случившемся, но я прямо поеду отсюда к нему и изложу ему все дело – и сделаю это по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы он удержал пана Мартьяна, а во-вторых, потому, что я не хочу быть завтра в Белчончке в тот момент, когда пан Мартьян проснется и узнает, что это я устроил побег девушки. Он бы непременно накинулся на меня, и тогда одному из нас могло быть очень скверно.
Пан Серафим и ксендз Войновский похвалили находчивость ключника и, видя, что это человек добрый, а кроме того, опытный и знающий законы, пригласили его обсудить все дело с ними вместе. Тогда были устроены два совещания, так как другое устроили братья Букоемские на свой страх.
Зная, каким образом можно сократить их воинственный пыл и удержать их дома, пан Циприанович послал им во флигель порядочную флягу травника, за которую они тотчас охотно засели и начали пить за здоровье друг друга. Они все были сильно взволнованы и невольно вспоминали ту ночь, когда панна Сенинская в первый раз переступила порог дома в Едлинке. Братья начали напоминать друг другу, как они тотчас влюбились в нее и как поссорились из-за нее, а потом предназначили ее Станиславу Циприановичу, принося собственные желания в жертву дружбе.
В конце концов Матвей хлебнул вина, положил голову на руки, вздохнул и сказал:
– В ту ночь Яцек сидел, точно белка, на дереве. Кто же мог бы тогда догадаться, что именно ему Господь Бог предназначил ее.
– А нам приказал оставаться сиротами! – добавил Марк.
– Помните, – спросил Лука, – как тогда стало светло от нее во всех комнатах? Светлее не стало бы и от сотни ярких свечей. А она то сядет, то встанет, то улыбнется… А как взглянет на тебя, так сразу тепло внутри станет, точно ты горячего вина выпил!.. Выпьем-ка, братцы, за наше неутешное горе!
Они снова выпили, после чего Матвей ударил кулаком по столу и воскликнул:
– Эх! Если бы она так не любила этого Яцека!
– Так что бы было? – ворчливо спросил Ян. – Думаешь, что она бы моментально влюбилась в тебя? Смотрите, какой красавец!
– Хорошо, что ты не красавец! – отвечал Матвей.
И братья начали недружелюбно посматривать друг на друга. Но Лука, обычно очень склонный ко всяким стычкам, начал их успокаивать:
– Ни для тебя, ни для тебя и ни для кого из нас! Другой получит ее и поведет к алтарю.
– Вот нам и тяжело и горько! – отвечал Марк.
– Так будем же, по крайней мере, любить друг друга. Никто нас на свете не любит! Никто!..
– Никто! Никто! – повторяли братья, мешая вино со слезами.
– А она спит себе там! – внезапно отозвался Ян.
– Спи, бедняжка! – в тон ему добавил Лука. – Лежи, как подкошенный цветочек, как овечка, растерзанная безжалостным волком. Братья мои родные, неужели этого волка никто даже за вихры не оттаскает?
– Не может быть! – воскликнули Матвей, Марк и Ян.
И снова начали ссориться, а чем больше пили, тем чаще то тот, то другой огрызался или ударял кулаком по столу.
– Я придумал! – воскликнул самый младший.
– Говори! Ради Бога!
– А вот как! Мы обещали пану Циприановичу не изрубить Чурбана! Правда?
– Правда, да ты говори, не спрашивай!
– Но все-таки отомстить за нее необходимо. Сюда приедет, как здесь говорилось, старый Кржепецкий попробовать, не отдаст ли ему пан Циприанович девушку добровольно. Но мы-то знаем, что не отдаст! А?
– Не отдаст! Не отдаст!
– Ну то-то, а как вы думаете, не выскочит ли Мартьян навстречу возвращающемуся отцу, чтобы посмотреть и расспросить, чего он достиг?
– Как Бог свят, выскочит!
– Ну а на половине дороги от Белчончки до Едлинки возле самой дороги находится смоловарня. Не подождать ли нам Мартьяна в той смоловарне?..
– Хорошо! Но к чему?
– Только ш-ш!.. Тихо!
– Ш-ш!..
И братья начали озираться по комнате, хотя и знали, что, кроме них, там не было ни живой души, и перешептываться. Шептались долго, то тише, то громче, наконец лица их просияли, они допили залпом вино, обнялись и потихоньку, гуськом вышли из комнаты.
С величайшими предосторожностями оседлав лошадей, братья вывели их за уздцы из ворот, сели и поехали стремя в стремя, пока не добрались до большой дороги. Там Ян, на сей раз командовавший братьями, проговорил:
– Теперь я с Марком отправлюсь в смоловарню, а вы привезите еще до рассвета бочку с перьями.
Глава XX
Как и предполагал ключник, старый Кржепецкий приехал на другой же день после полудня в Едлинку, но против всех ожиданий приехал с таким веселым и добродушным лицом, что пан Циприанович, имевший обыкновение дремать после обеда и потому несколько сонный, сразу точно отрезвел от удивления при его виде. Старая лисица с самого своего вступления на порог заговорил о соседской дружбе и о том, как приятно было бы для него почаще навещать друг друга, он благодарил за гостеприимство и, только покончив со всеми этими любезностями, приступил к самому делу.
– Любезный сосед, – проговорил он, – я приехал к вам с поклоном и в то же время, как вы уже, вероятно, догадались, и с просьбой, которую вы, принимая во внимание мои годы, не откажетесь любезно выслушать.
– Я рад исполнить каждое справедливое желание вашей милости, – отвечал пан Серафим.
А старик начал потирать руки.
– Я так и знал! Наперед знал! – проговорил он. – Хорошо иметь дело с умным человеком. Сразу можно поладить. Я и сыну сказал так. Поручи это мне. Если дело касается пана Циприановича, то все будет хорошо, ибо другого такого же не только умного, но и честного человека не найти во всей округе.
– Вы слишком льстите мне!
– Нет! Нет! Я говорю еще слишком мало!.. Но приступим к делу!
– Приступим!
Старый Кржепецкий с минуту помолчал, точно ища слов, и только шевелил губами, так что подбородок сходился у него с носом, наконец весело улыбнулся, положил руку на колено пана Серафима и сказал:
– Благодетель… вы знаете, что у нас улетел щегленок из клетки?
– Знаю! Видно, испугался кота!
– Ну разве это не удовольствие – беседовать с таким человеком! – воскликнул, потирая руки, старик. – Вот это остроумно! Ксендз Творковский лопнет от зависти, вот ей-богу.
– Я слушаю вас…
– Ну вот, просто с места, нам хотелось бы этого щегленка вернуть обратно.
– Почему бы и нет?
Пан Кржепецкий несколько раз повел подбородком в сторону носа, так как его встревожило, что дело идет слишком гладко. Однако он захлопал в ладоши и воскликнул с притворной радостью:
– Ну вот и дело с концом. Дай Бог, чтобы таких людей было побольше!
– Со мной-то кончено, – отвечал пан Серафим, – но нужно будет спросить эту птичку, захочет ли она вернуться, а сегодня этого сделать нельзя, потому что ваш сын так придушил ее, что она едва дышит…
– Она больна?
– Больна и лежит в постели.
– А не притворяется ли она?
Лицо пана Серафима внезапно омрачилось.
– Милостивый государь, – заговорил он, – поговорим серьезно. Ваш сын Мартьян поступил с панной Сенинской недостойно, не по-человечески, неблагородно и вообще позорно, да и вы тяжело провинились перед Богом и людьми, отдав сироту в такие руки и доверив ее такому бессовестному злодею!..
– Нет и четвертой доли правды во всем том, что она говорит! – воскликнул старик.
– Как! Ведь вы даже не знаете, что она говорит, а отрицаете! Не она говорит, а говорят за нее синяки и следы ударов, которые моя ключница видела на молодом теле, а что касается Мартьяна, то вся дворня в Белчончке видела его приставания, а затем и его жестокость и в случае надобности готова засвидетельствовать это. У меня же находится Вильчепольский, который сегодня же отправится в Радом и доложит обо всем ксендзу Творковскому.
– Но ведь вы обещали мне возвратить девушку.
– Нет! Я говорил только, что не буду ее задерживать. Если она захочет вернуться – хорошо. Захочет остаться у меня – еще лучше. И вы не должны требовать от меня, чтобы я отказал обездоленной сироте в куске хлеба и в крове.
Челюсти старого Кржепецкого снова задвигались. Он помолчал и сказал:
– Вы и правы и неправы. Было бы недостойно отказать сироте в куске хлеба и в крове, но, как человек умный и осмотрительный, сами рассудите, что одно дело не отказывать в гостеприимстве, а другое – поддерживать сопротивление родительской власти. Я от души люблю свою м