Я поворачиваюсь к Себу:
– А ты состоишь в GUD?
Мой приятель пожимает плечами:
– Нет, мне что, нечем больше заняться!
Бретонец сворачивает на улицу Лурмель, потом – на проспект Эмиля Золя. Кажется, он ищет место для парковки.
– Ну, вы не хотите сказать мне, куда мы едем?
– Мы познакомим тебя с националистами другого плана! – заявляет мне Орсю. – Это сюрприз…
– Хороший сюрприз! – подтверждает Себ, закуривая.
Бретонец паркуется за грузовиком, мы выходим из машины и поднимаемся вверх по проспекту. Я зажигаю «Мальборо» и мурыжу ее до самого бычка, как сапер. Мы останавливаемся перед зданием из красных кирпичей, Орсю нажимает на кнопки домофона. Я выбрасываю свой бычок в сточную канаву, мы заходим в дом и поднимаемся по лестнице «А». Направляемся мы на второй этаж, Себ прочищает себе горло, словно у него рак, а после сплевывает большой харчок в коридоре. Никакого уважения. Бретонец звонит в дверь одной из квартир, и я спрашиваю себя, что же ждет нас внутри. Команда неонацистов, забивающих до крови какого-нибудь коммуниста? Оргия с участием арийцев?
Какой-то тип открывает тяжелую дверь, и Себ угощает его ударом кулака по зубам.
Я не понимаю ничего из того, что происходит, но тем не менее захожу внутрь квартиры. Орсю закрывает за нами дверь. Мужик валяется на полу в собственной крови, бетонный кулак моего приятеля разбил ему харю в лепешку. Стук моего сердца ускоряется. Мне нечего здесь делать – сука, я пришел сюда не ради того, чтобы участвовать в карательной операции! Сидя на диване, два парня смотрят на нас как парализованные, однако не протестуют. Один из них – высокий и худой с мелкой бородкой – носит футболку с надписью Kontre Kulture[44]. У другого, более крепкого телосложения, рожа как у фашиста: квадратная челюсть и зачесанные назад волосы.
Тот из них, что распластался на полу, пытается подняться, но Бретонец снова усыпляет его посредством пенальти в челюсть. Хардкор! Орсю заливается смехом. На первый взгляд, он кажется почти миролюбивым, но, на самом деле, корсиканец – самый сумасшедший в этой компании, подлец, чтоб его. Я не двигаюсь вовсе, силясь не выказать волнения или сомнений, – не хочу показаться друзьям Себа слабым. Эти мужики превыше всего ценят силу и презирают слабость.
Что я здесь делаю, твою мать?
– Видишь, Зарка, этих маленьких шлюх! – говорит мне Себ, указывая на тех двух парней. Они называют себя французами, но они скорее тараканы, чем петухи[45].
Орсю встает перед парнями:
– В общем, так, педики! Вы аж дар речи потеряли, увидев нас здесь, так? Я немного объясню вам, как мы поступим: я хочу, чтобы кто-то из вас двоих вызвался добровольцем – он станет тем, кому мы зверски размозжим харю. И когда я говорю «зверски размозжим», я хочу сказать, что это будет по-настоящему грязно, никто не будет себя сдерживать. Предупреждаю вас, для добровольца это будут самые поганые пятнадцать минут в его жизни. Предпочитаю сразу прояснить это. Я даю вам минутку на размышления… Ладно, две минуты, потому что я добрый, чтобы вы решили, кто из вас пройдет через Крым и рым. Если вы так и не решитесь, что я могу понять, я вас обоих утоплю в ванне, той посудине, что стоит у вас в ванной комнате… Или в туалете.
Ему это все доставляет удовольствие, козел…
Парни смотрят на Орсю со страхом. Тип с бородкой дрожит и потеет как бык. Клянусь, он наделает в штаны.
– Видишь, Зарка, эти парни мнят себя националистами! – просвещает меня Себ. – Когда надо пищать на акциях, тут они сильны, но когда требуется рискнуть чуток, тут все молчат. Но главное то, что они слишком много говорят…
– Вы решились? – снова возвращается к делу Орсю, выглядящий самым расслабленным человеком на свете. – Есть ли желающий, чтобы его уничтожили, или же вы предпочитаете умереть, захлебнувшись в ванной? Мне насрать, оба варианта меня устраивают…
Бретонец уходит на кухню, сделанную в американском стиле, и начинает шариться в ящиках. Весь на нервах, я подумываю о том, чтобы закурить, но трезвая мысль приходит мне в голову – наверное, лучше не оставлять следов ДНК в этой квартире. Я действительно не понимаю, что я здесь делаю.
– Вам остается всего лишь тридцать секунд на размышления, шлюхи!
– Нет, Орсю, пожалуйста, я не понимаю, о чем ты говоришь! – начинает лепетать фашик с квадратной челюстью. – Думаю, ты ошибаешься на наш счет, это ошибка, друг мой.
– Двадцать секунд…
– Зарка! – шепчет Себ мне на ухо. – Ты не обязан писать об этой истории в своем гиде…
– Вы далеко заходите, Себ! – прямиком ставлю я его на место. – Я не хочу оказаться замешанным в ваших делах.
– Не переживай, Зарка! Ты же сам хотел увидеть андеграунд, не так?
– Десять секунд! – корсиканец продолжает свой обратный отсчет.
– Орсю! Пожалуйста, просто выслушай меня…
Бретонец возвращается с кухни и вываливает содержимое мусорного пакета на двух жертв. От неожиданности парни вскакивают с дивана.
– Три, два, один…
Орсю заезжает типу с бородкой кулаком по роже, Бретонец нехило дает по харе второму.
Себ присоединяется к драке. Карательная акция по всем правилам.
Глава 15. Сад Вильмен: Маленький Кабул
Долгий период хандры. Целый месяц прошел со смерти Дины, и я все глубже увязаю в наркоте, обкуриваюсь по полной, обдираю себе ноздри изнутри и уничтожаю собственную печень. Мне до смерти не хватает этой малышки.
Я в квартире один. Наливаю в стакан дешевого алкоголя – паленого виски с привкусом мочи. Уже перевалило за полночь, и я маюсь, выписываю круги по хате, словно рыба в аквариуме, дожидаясь, пока Азад зайдет за мной. Сегодня ночью братишка должен отвести меня к Восточному вокзалу, в район Маленького Кабула.
Я присаживаюсь на диван в зале и включаю свой ноутбук. Открываю файл под названием «Париж, город грехов» и принимаюсь за определение 3-ММС[46], которое послужит врезкой в главе о педиках андеграунда или в той, что будет о наркотиках, находящихся в обороте в столице. «3-ММС – это синтетический наркотик из группы катинонов, обладающий психостимулирующим и эйфорическим действием. Он представляет собой маленькие белые кристаллы. Популярное в некоторых гей-сообществах вещество 3-ММС употребляют через дыхательные пути, в бумажке – посредством глотания, при помощи инъекций или же ректально, с анальной пробкой». Я беру анашу с журнального столика и принимаюсь крошить ее на ладони. Азад звонит – я отвечаю:
– Да, Азад! Ну где тебя носит?
– Зарка, я сейчас не смогу зайти – надо, чтобы ты сам пришел ко мне сюда!
– Я тебя уже битый час жду, толстяк, нельзя так! Где ты?
– Сейчас я в саду Вильмен!
– Блин, Азад, ты меня бесишь!
– И, пожалуйста, Зарка, ты бы снял мне двести евро, мне нужно, это очень важно! Я объясню тебе…
– Двести евро? Но, блин, Азад, у меня нет таких денег…
– Если у тебя их нет, то мне конец.
Он реально выносит мне мозг. С ним всегда одно и то же. Одна дрянная история за другой.
– По правде говоря, сквер закрыт – тебе нужно будет перепрыгнуть через забор! – объясняет мне Азад по телефону, когда я подхожу ко входу в сад Вильмен.
– Козел! – я даже не пытаюсь искать мягких слов. – Ты в самом деле издеваешься надо мной! Как ты хочешь, чтобы я перемахнул через ограждение? Оно же как минимум три метра высотой, это невозможно. Как вы умудряетесь залезать на эту штуку?
– Ну, мы, афганцы, умеем карабкаться…
Я чувствую, как потихоньку, но решительно мною овладевает бешенство.
– Хорошо, тогда выкладывай мне свою хренову афганскую методику!
– Окей, обойди сад! Ты увидишь, напротив побережья Вальми стоит счетчик времени стоянки. Тебе нужно подняться на него и спрыгнуть прямо в сквер.
Вот сейчас он прямо-таки выводит меня из себя!
– Ты просто-напросто жалкое говно, Азад! Не знаю, что, на хрен, ты там вытворил, но клянусь, что нассу тебе на жопу.
Я нервно бросаю трубку, огибаю сад Вильмен и дохожу до набережной. Бесит он меня! Я замечаю счетчик на краю улицы, идущей вдоль канала Сен-Мартен, – в самом что ни на есть наименее укромном месте региона Иль-де-Франс. Если легавые увидят меня в тот момент, когда я приступлю к миссии скалолаза, мы оба облажаемся. Азад и впрямь надо мной насмехается. И, будто бы это задание недостаточно сложное само по себе, по верху садового забора идут остроконечные пики. Вот уж случай проткнуть себе жирок.
Я смотрю по сторонам – налево и направо. Путь свободен. Я вскарабкиваюсь на счетчик, как жандарм из группы захвата, цепляюсь рукой за садовую изгородь и ставлю свой тапок между двумя пиками, а после живо спрыгиваю со стороны сквера. Можно было предвидеть, что я упаду в кусты как мешок. Сука, черт возьми! Все это раздражает меня до невозможности!
Я выпрямляюсь, отряхиваюсь от веток и перезваниваю херову афганцу:
– Да, Зарка? Ну что?
– Я только приземлился в твоем говняном парке, ты где?
– Окей, пройди чуть глубже в сад, и ты нас увидишь!
Я снова бросаю трубку и двигаюсь наугад по темной тропинке. Какой-то тип спит, улегшись на скамейку и положив голову на рюкзак. Я иду своей дорогой, уходя все дальше по тропе Маленького Кабула. Это главное место сбора афганских беженцев с тех пор, как в 2002 году по решению внука венгерского иммигранта, ставшего президентом Республики, закрыли центр Сангат. Если верить Азаду, афганцы тусуются в саду Вильмен не для того, чтобы убить время: большинство из них ищут проводника, чтобы попасть в Англию, другие проворачивают какие-то делишки или надеются найти способ немного подзаработать.
Мое внимание привлекают перешептывающиеся голоса, и я замечаю с десяток силуэтов, усевшихся в углу на газоне. Я приближаюсь к группе мужчин, держащих в руках светящиеся палочки. Они пьют и курят, сосредоточившись на карточной игре – это афганский покер.