[56].
– Эй ты! – чей-то андрогинный голос позади застает меня врасплох.
Я подпрыгиваю и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, оказываюсь лицом к лицу с каким-то убогим типом с потрепанным лицом. Его обувь и одежда в дырках, длинные грязные волосы взлохмачены. У парня жирная кожа, впавшие щеки и взгляд как у сумасшедшего. Этот пропащий улыбается мне своим беззубым ртом. Жуть какая!
От неожиданности я сжимаю кулаки, готовый поколотить его:
– Что тебе надо?
Мужик, не двигаясь, продолжает улыбаться. Черт возьми, вот уж рожа, как у ненормального!
– Что тебе надо? – повторяю я. – Почему ты так на меня смотришь?
– Пойдем?
– Что?
– В «Пропасть»… Пошли?
Этот тип точно на голову отмороженный! Если в этом траходроме только такие же психи, как он, то внутри будет очень весело. Твою мать!
– Ты знаешь, где вход? – расспрашиваю я его, несмотря на свое недоверие.
На его лице вновь появляется беззубая улыбка:
– Я тебе классно отсосу, если хочешь! Блин!
– Окей, сначала скажи мне, с какой стороны вход!
Зомби наклоняется, подхватывает изгородь и поднимает ее правой рукой. Гордый своим подвигом, он запускает руку себе в волосы и явно подмигивает мне. Никчемное существо.
– После тебя!
Я проползаю под оградой, и нарик за мной тоже проскальзывает в это дрянное место. Я, не теряя времени, пересекаю пустырь и подхожу к строящемуся зданию, при этом одним глазом не выпуская из виду чокнутого, прилипшего ко мне, как кобель в брачный период.
Как же мерзко здесь пахнет.
– Какое у тебя имя? – спрашивает у меня полоумный. – Эй, как тебя зовут?
Я не обращаю на него внимания и иду своей дорогой.
– Раз ты не хочешь мне отвечать, тогда я буду называть тебя Эдуардом!
Я причаливаю к входу в «Пропасть»: побитая черная дверь покрыта ржавчиной и пятнами краски, тегами и огромной нацистской свастикой. Сверху на двери кто-то нацарапал ножом или ключом: «ни нада сюда захадить».
Сука!
– Эдуард! Эдуард! Я тебе вставлю в зад, Эдуард! Я оттрахаю тебя как свинья и…
Я без раздумий даю чокнутому по зубам. Сукин сын падает на песок. Без тени жалости я бросаюсь наземь, чтобы добить лежачего. Даю ему кулаком по харе, второй раз, потом третий и еще четвертый… Десятый, одиннадцатый, двенадцатый… Я луплю его: три раза бью его локтем и два раза – головой.
– Ты мертвец, подонок!
Я продолжаю наносить ему удары, снова и снова, не переставая вымещать злость на этой похотливой развалюхе. Он теряет сознание. Со сжатым донельзя телом и разодранным правым кулаком я поднимаюсь на ноги и забиваю пенальти в череп этой суке. Я думаю о Дине, достаю пакетик кокса и вываливаю содержимое себе в рот.
Андеграунд – это я.
Я открываю входную дверь «Пропасти».
В тот момент, когда я переступаю порог этого подпольного заведения, в ноздри бьет какой-то омерзительный запах: смесь дерьма, спермы и пота. Блин, ужасно смердит! Мой желудок, чувствительный к вони, скручивается, и я чуть не блюю на цемент.
Бля, жесть!
Я оставляю за собой открытую дверь, чтобы проветрить этот свинарник. Звуки тяжелой электронной музыки эхом отдаются чуть поодаль вперемешку со странными звуками, воем, смехом и стонами.
Мне нельзя здесь прохлаждаться.
Надо найти этого подонка, и по-быстрому.
И еще перестать сжимать челюсть, как безумец, черт возьми!
Капли воды – надеюсь, что это вода – падают мне на макушку. Я вытираю голову и продолжаю идти вглубь «Пропасти». На потрескавшихся стенах заметны то трубы, то электрические кабели, а на потолке дребезжит одинокая лампочка. Я не сразу замечаю какого-то типа в трусах, сидящего на полу в начале коридора, из которого доносятся крики и музыка. Мужик держит в руке шприц и колет себе внутривенно какую-то дрянь, прямо вот так – мол, срать он на всех хотел. Я спешу дальше по коридору.
Горечь кокаина поднимается к моему горлу. В темноте комнаты я сплевываю на пол лужу желчи. Сука! Из-за жары в «Пропасти», удушающей и влажной, атмосфера становится все более давящей. Я даю сам себе несколько пощечин, чтобы собраться, и продолжаю свой путь по туннелю, конца которому не видно. В комнатах с дверьми нараспашку слитые воедино силуэты предаются тяжелым и грязным практикам. В одной – тип на корточках натирает три члена. Дальше набивают морду какому-то мужику, привязанному к Андреевскому кресту. Трансвестит вставляет парню, устроившемуся на чем-то вроде качели. Мужик в воровской маске пихает кулак в зад другому. Подчиняющийся, наклонившись над миской, жрет что-то непонятное, и мне вовсе неохота знать, что именно. Со всех сторон доносятся грязные разговоры и оскорбления.
Я использую мобильник, чтобы осветить этот притон, и замечаю, что связь здесь не ловит. Осматриваю зал, оснащенный «славной дыркой», через которую мужчины пускают языки друг другу в рот, отсасывают друг другу и вставляют тем и другим. А после мой взгляд останавливается на худеньком силуэте с патлами длиной до плеч. Приближаюсь к этому типу… Да, это он! Патрик.
Действую я незамедлительно – пинаю его по голени. Кретин падает на цемент.
– Ты, сукин сын! Нам с тобой нужно поговорить!
Патрик кажется вконец обдолбанным. На лице его застыла улыбка извращенца.
– Писатель! Что ты здесь делаешь, мой козленочек?
С десяток мужчин только что прервали свою оргию и стали собираться вокруг меня. Злость сидит у меня в кишках – я не даю этим шакалам произвести на меня впечатление и сосредоточиваюсь на уебке.
– Значит, так, ты знаешь Каиса?
Патрик лопается от смеха, и в тот же самый момент чья-то рука хватает меня за голову и разъяренно бьет об стену. Шок эхом отдается у меня в ушах. Я валюсь на пол бэкрума. Черт! Сука, ну и говно! Я не предвидел такого поворота событий. Надо мной склонились головы озабоченных садистов: они разглядывают меня так, словно я добыча, которой они собираются всадить. Проклятье…
Патрик поднимается, осматривает меня чуток и трогает свой член:
– Ну и что же это, писатель, что на тебя такое нашло, что ты пришел сюда? Это по-настоящему дерьмовая идея для такого привлекательного молодого человека, как ты, – подать нам свою задницу на серебряном блюдечке! Никто не будет искать тебя в «Пропасти», ты наш…
Моя голова в космосе – я изо всех сил пытаюсь вернуться на землю.
– …Нам-то нравятся такие парни, как ты, воинственные, мужественные! Мы обожаем такое, мы-то…
Они смеются.
– …Ты знаешь, писатель, ты должен понять одну вещь: мы все оттрахаем тебя, один за другим, будем трахать тебя еще и еще. Ты сдохнешь здесь, писатель! Слышишь? Твоя задница будет кровоточить. Писатель! Добро пожаловать в Андеграунд…
Дина…
– Па… Патрик! – перебиваю я его. – Ты знал Дину?
Эта мразь стреляет попперс у одного темнокожего со шрамом на роже, открывает флакон и вдыхает токсичные пары:
– Дину, ту шлюху, с которой ты приходил в Love Hotel? Да, я ее знал, мы не были знакомы лично, но я хорошо представлял себе, кто эта девушка, я близко знаком с ее хахалем. Знаешь ли, Париж – это большая деревня, большая семья… И, отвечая на вопрос, который ты собираешься мне задать, подтверждаю тебе, что ее любовнику не было приятно узнать, что ты с ней спал. Да, писатель, я рассказал Каису, он мой друг, а ты – дрянь. А теперь, отвечая на вопрос, который ты не собираешься мне задавать, – да, мы выбьем тебе зубы, чтобы ты не покусал нам то, что мы сунем тебе в рот…
Ебаная хуйня!
Я достаю пистолет и пускаю одному из мужиков пулю в яйца. Вторая пуля летит в чью-то ногу, а третья – в чью-то голову. Настоящий погром, крики сотрясают бэкрум, мужики толкаются, чтобы сбежать из зала. С тяжелой головой я встаю на ноги. С лица Патрика стирается улыбка.
– Патусик… Я могу называть тебя Патусик? Ты нассышь в штаны, Патусик?
Я двигаюсь вперед, приближаясь к мудаку, и направляю дуло своей пушки ему промеж глаз.
– Пожалуйста, писатель… Умоляю тебя…
На полу распластались три идиота. Один из них орет благим матом, держась за бедро, другой уже сидит в застекленном боксе в зале страшного суда.
– Это Каис порешил Дину?
– Слушай, писатель… Не знаю я! – трясясь, пищит доносчик. – Я… Я не в курсе всего, что произошло! Но… Но. Но я могу легко разузнать…
– Спасибо, но, отвечая тебе на вопрос, который ты не собирался мне задавать, я разузнаю все самостоятельно.
И свинец летит ему в мозг.
Глава 23. Гетто Менил
Мы со Слимом появляемся в XX округе рано утром. По словам приятеля, уже жалеющего, что когда-то предупредил меня, мелюзга из Рампоно продолжает тусить на улице Миндального дерева вместе с дружбанами из Банана[57].
– Брат, не глупи! – пытается отговорить меня Слим. – Они не станут жалеть тебя и побьют, и я ничем не смогу тебе помочь. Сегодня малышня больше не уважает старших, не то что раньше. На мое мнение им будет насрать.
– У тебя осталось немного кокса? – спрашиваю я у друга.
– Ты что, серьезно? Я только недавно дал тебе целый грамм.
– Я знаю, но я его уже прикончил.
– Уже? Побереги себя, брат, твое сердце не выдержит, сам ты даже понять ничего не успеешь.
Засунув руку к себе в трусы, Слим выуживает оттуда пакетик, который тотчас же передает мне. Натянутый, словно струна, я закуриваю сигарету. Менил очень медленно выходит из ночного оцепенения, разбуженный встающими спозаранку рабочими и первыми открывающимися бистро. Мы проходим мимо «Святого спасителя», бара, выполняющего роль штаб-квартиры панамских антифашистов. Когда мы поворачиваем на улицу Пануайо, Слим снова начинает грузить меня:
– Брат, клянусь тебе, это плохая идея. Послушай меня, они тебя порвут!
– Я не хрупкий мальчик, Слим!
– Это тупая затея, черт подери! К тому же в такой час они как пить дать будут в стельку! Давай я отвезу тебя домой к твоему приятелю!