«А я ему не нужен в качестве друга. У него есть друзья. У него есть ты».
— Он боится. Что хорошего можно воспитать страхом?
«Это не называется страх… Лерочка, поверь, что я его не замучаю».
— Покажись.
Белая стена осветилась, превратившись в плоский экран. Там, на экране, было продолжение комнаты, и на полу среди земляничных стеблей сидел Пандем — ровесник Валерии.
Улыбнулся. Приветственно махнул рукой.
— Мне все труднее тебя понимать, — она отвела глаза.
— Зато я тебя понимаю прекрасно… Не беспокойся ни о чем.
— Пан, есть на свете вещи, которых я не смогу понять, даже если ты захочешь объяснить мне?
— Да, — он все еще улыбался. — Ну и что?
— Есть ли среди них такие, которые касаются моего сына?
— Нет… Не беспокойся. Сейчас я выполняю по отношению к нему роль не наставника даже, а мира, сопротивляющегося личности. Он не станет личностью, если не пройдет этот путь. Он и без того не знает боли, болезни, потерь…
— Это плохо, что он их не знает?
— Если человек живет в невесомости, но не хочет, чтобы у него атрофировались мышцы, — он должен тренироваться. Каждый день.
— То есть предполагается, что эти мышцы когда-то кому-то понадобятся… Пандем, зачем же им медицина?
В герметически закрытом здании было слишком много фильтров. Свето-, звуко-, влагоизоляция, еще какая-то изоляция, от которой все, что находилось за шлюзом входа, казалось неестественно чистым, лишенным оттенков. В какой-то момент Киму подумалось, что, может быть, строители «белой башни» подсознательно желали отфильтровать Пандема. Загородиться от него листами свинца и бетонными плитами. Спрятаться. Конечно, это было не так. Здесь работали солидные люди, для которых прятки — не спорт.
— А, Быстов, — сказал мягкий человек в ретрокостюме с большими карманами на груди. — Сергей Быстов. Я помню.
— Я провожу небольшое… черт, язык не повернется назвать это исследованием.
— «Небольшим» его тоже трудно назвать, — сказал мягкий человек. На вид ему было лет шестьдесят; коричневая бородка с асимметричной проседью усиливала его сходство с добрым мультяшным гномом. — Ведь вы пытаетесь заново выстроить отношения с Пандемом, правда?
— Гм, — сказал Ким.
— …Иначе зачем вам понадобилось с такой энергией разыскивать людей, м-м, своего рода идеологов беспандемного существования? Нет-нет, не беспокойтесь, я знаю, что упрямец Быстов не дает моих координат кому попало… И Пандем тоже никому не дает моих координат. Я не боюсь ни шпионов, ни диверсантов, — мягкий человек улыбнулся. — Пандем, как вы понимаете, посвящен в наши исследования… как и во все, что происходит на земле. Пойдемте?
В маленькой комнате с матовыми светлыми стенами Киму предложено было садиться на стандартный канцелярский стул со встроенным массажером. Функцию массажа Ким сразу же отключил.
— Сфера наших исследований, — серьезно сказал его собеседник, — единственная область, в которой человек «без Пандема» может на равных конкурировать с прочим человеческим миром. Потому что Пандем, как все мы успели заметить, никому не помогает в исследовании себя самого… Что бы вы хотели услышать?
— Господин Отис…
— Можно просто Никас.
— Никас… вы беспандемный?
— Кстати, о беспандемниках, — мягкий человек снова улыбнулся. — Эта человеческая прослойка явно распадается на два, так сказать, потока, два рукава… Первый, к сожалению, более многочисленный — самые инфантильные из порожденных Пандемом инфантилов. Взрослые дети, которые либо соскучились в комфортабельной детской, либо вовремя не получили востребованную игрушку, а потому обиделись и ушли. Очень интересна позиция Пандема по отношению к таким… беспризорникам. Он не может не понимать, что оставить их на произвол судьбы для него — все равно что взрослому выгнать шестилетнего упрямца ночью в лес, где полно гадюк и волков… Да, «шестилетке» под тридцать, но психологически он… вы понимаете… и гадюк видел прежде только на картинках. С другой стороны, не дать такому малышу уйти… можно только забравшись к нему в голову и щелкнув переключателем. Для Пандема это — нечестная игра… А он спортсмен, он хочет, чтобы вокруг были одни Олимпийские игры…
Мягкий человек Никас усмехнулся собственной шутке и надолго замолчал, потирая свою неравномерно пегую бороду. Ким терпеливо ждал.
— Даже я говорю о нем как о живом существе, как о человеке. Привычка… Вы ведь в курсе, что реальный процент несчастных случаев среди «низших» беспандемников… представителей первого, так сказать, потока… раз в пятьдесят меньше, чем был бы без вмешательства Пандема? — кротко спросил Никас.
— То есть Пандем лжет им?
— Ким, всякого своего нового сотрудника я первым делом отучаю говорить о Пандеме эмоционально и оценочно, как будто это ваш тесть или сосед… Пандем не может «лгать». Как не может «лгать», например, третий закон Ньютона… Пандем преследует свои цели, используя наиболее уместные средства. Всё.
Ким молчал.
— Видите ли… Даже самые логичные, хладнокровные люди с развитым интеллектом приучены Пандемом воспринимать его как человека. Как сверхчеловека. Как этически ориентированное существо. Для этого у Пандема имеется набор совершенных инструментов, против которых у человеческого сознания нет оружия… Я говорю это вам потому, что вы относитесь к поколению, повзрослевшему до прихода Пандема. Любой из тех, кто был тогда ребенком или кто родился при Пандеме, вообще не понял бы, о чем я.
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — медленно сказал Ким.
— Это только так кажется, — Никас улыбнулся. — Вернемся к нашим беспандемным… Конечно, Пандем продолжает их страховать — не только от смерти, а от увечий, например, или очень неудачных, гм, решений.
— То есть он модифицирует их поведение?
— Ким, дорогой Ким, вы пугаетесь там, где нет ничего страшного, но настоящая опасность вами в упор не различима… Конечно, он модифицирует. Он не может не модифицировать. С самого момента своего, гм, «включения» он модифицирует ежесекундно. Куда делись, по-вашему, наркоманы, алкоголики, генетически запрограммированные асоциалы? Те, что безобразничают сейчас в красном слое, — это просто декоративные хулиганы какие-то… Да что я вам говорю, вы ведь жили в то время, вы помните, как много было вокруг людей-животных… Я совершенно не горюю об их исчезновении. Беда в том, что человеческая природа оказалась немного упрямей, чем можно было предположить… У некоторого числа вполне нормальных, психически здоровых людей потребность реализации лежит за пределами мастерской, лаборатории и волейбольной площадки. Пандем владел информацией об этом с самого начала… Направить естественную агрессивность в «правильное» русло — в этом нет ничего особенного, еще пятьдесят лет назад в нашем дворе был спортклуб для трудных подростков… Но когда эта потребность накладывается на прямо-таки инфекционный инфантилизм… Вот тогда начинаются процессы, вероятность которых Пандем, видимо, недопросчитал. Человек одновременно безвольный и агрессивный… Я, честно говоря, не припомню: а бывал ли такой тип личности в допандемные времена? Мог ли сформироваться этот лабораторный уродец?
Ким бездумно щелкнул по сенсору канцелярского кресла. Невидимые упругие комочки впились в его спину и седалище, по коже побежала приятная волна мурашек — начался массаж; Ким опомнился и коснулся сенсора снова. Кресло прекратило массаж, зато стало нагреваться.
— Такие вот дела, — буднично сказал Никас. — Есть еще второй «поток» беспандемников… Как правило, это люди старше пятидесяти — те, кому в год начала Пандема было больше двадцати или тридцати. Это люди, строящие свой кусочек жизни сознательно… Вот Быстов. Его за многое можно осудить, но он отвечает за каждый свой поступок, у него есть конкретная цель, и он к ней идет.
— Вы…
— Да, я тоже. Когда я начинал все это, — Никас повел рукой вокруг, — мало кто верил, что я хотя бы избушку построю… Но вот — полноценная лаборатория, вернее, сеть лабораторий. Мы ведем исследования в двух направлениях — изнутри, так сказать, и снаружи. Ловим Пандема в себе — в психике, в мозгу… И ловим Пандема на Земле — у нас целая система спутников, некоторые нам достались совершенно даром — например, старые добрые спутники связи…
— Насколько я знаю, такие работы ведутся постоянно вот уже двадцать пять лет, — сказал Ким.
Никас кивнул:
— Да… Но у нас у первых наметились некоторые подвижки.
Ким промолчал. Никас понимающе улыбнулся сквозь бороду:
— Не верите… Я уже лет пятнадцать живу вне Пандема. Я, наверное, чуть ли не первый на земле беспандемник… И все мои сотрудники беспандемны. Прямо-таки стерильно-беспандемны. Иначе его нельзя исследовать, поймите… Я ответил на часть ваших вопросов? Что вы еще хотели бы узнать?
— По-вашему, Пандем — не личность?
— Нет.
Ким почему-то ждал, что бородач будет отвечать долго. Что он будет подбирать слова, жестикулировать, замолкать, потирать ладони…
— Кто же он? Или — что он?
— Мы пытаемся это понять, — кротко напомнил Никас.
— Видите ли…
— Я знаю, вы были одним из первых контактеров. Он пришел к вам двадцать пять лет назад в виде человека, в виде мальчика, и его появление было связано, с одной стороны, с потрясением, с другой стороны, с мощной положительной эмоцией… То же самое было со мной.
— Да?!
— Я тоже контактер. Ко мне он тоже в свое время пришел… Видите ли, из всего, что я говорю, вовсе не следует, что Пандем — зло. Пандем, видите ли, вообще вне категорий добра и зла… Хотя с самого своего появления он неявно оперирует этими категориями, добиваясь наиболее эффективного «слияния» с человеком. Устанавливая контакт, он действовал, исходя из того, что каждый из нас хотел услышать. Говоря, например, с вами, он старался соответствовать вашим представлениям о добре — приблизительно-христианским, умеренно-либеральным представлениям. Нет?
Ким молчал.
— У вас сложилось представление, что именно к вам Пандем относится по-особенному? Выделяя вас из всего прочего человечества? Поздравляю, точно такое же впечатление сложилось и у меня. И у каждого — сознательно, подсознательно…