— Тихо, — говорит девушка.
Она вынимает руки из раковины, руки у нее мокрые по локоть, а лицо встревожено, как у дикого животного. У нее мелкие зубы, слишком мелкие для ее рта и чуть кривоватые. Девушка проходит через комнату и присаживается возле меня на корточки.
— Ты целые сутки была без сознания.
— Где я? — сипло спрашиваю я.
Слова даются мне с трудом, я сама не узнаю свой голос.
— На Базе, — отвечает девушка и внимательно смотрит на меня. — Во всяком случае, так мы называем это место.
— Нет, я хотела спросить… — Я пытаюсь сложить в голове все, что случилось после того, как я перелезла через пограничное заграждение, но могу думать только об Алексе. — Это… это Дикая местность?
На лице девушки мелькает странное выражение… подозрение, что ли?
— Мы в свободной зоне, это да, — осторожно отвечает она, потом без лишних слов встает и уходит в черный проход в стене.
Из глубины здания до меня доносятся неразборчивые голоса. На секунду я чувствую укол страха — что, если говорить «Дикая местность» было неправильно? Вдруг эти люди опасны? Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл неконтролируемые территории «свободная зона».
Нет, нет, кто бы ни были эти люди, они наверняка на моей стороне. Они спасли меня, ухаживали за мной.
У меня с трудом получается занять положение «полусидя», я прислоняюсь затылком к стене из камня. Вся комната каменная, включая пол. Стены из неотесанного камня кое-где покрыты тонкой пленкой черной плесени, раковина допотопных времен, тоже каменная, с ржавым краном, который явно уже давным-давно не работает. Я лежу на узкой жесткой койке, покрытой старыми, протертыми до дыр одеялами. Эта койка плюс несколько жестяных ведер в углу под неработающей раковиной да один-единственный деревянный стул — вот и вся обстановка. В комнате нет окон и ламп тоже нет, только два работающих на батарейках фонаря светят тусклым голубоватым светом. На одной из стен висит небольшой деревянный крест с фигурой распятого человека. Я узнаю этот символ одной из старых религий времен до процедуры исцеления, только не могу вспомнить, какой именно.
Флэшбэк — начальный курс истории Америки, миссис Дернлер сверкает глазами из-под огромных очков и тычет пальцем в открытый учебник.
— Видите? Видите? — говорит она, — Эти старые религии все замараны любовью. От них исходит запах этой скверны, они источают делирию.
И естественно, тогда это звучало устрашающе и казалось правдой.
Любовь самое смертоносное оружие на свете.
Она убивает…
Алекс.
И когда она присутствует в твоей жизни…
Алекс.
И когда ты живешь без нее…
Алекс.
В комнату возвращается черноволосая девушка, в руках она с осторожностью держит глиняную миску.
— Когда мы тебя нашли, ты была полуживой, — сухо говорит она. — Скорее мертва, чем жива. Мы не думали, что ты сможешь выкарабкаться, но я решила, что нам стоит попробовать.
Девушка с сомнением смотрит на меня, как будто не до конца уверена, что приняла правильное решение. На секунду у меня перед глазами возникает образ кузины Дженни, она стоит, уперев руки в бока, и критически меня разглядывает. Я вынуждена зажмуриться, чтобы противостоять потоку воспоминаний и картинок из жизни, которая навсегда ушла в прошлое.
— Спасибо, — говорю я.
Девушка пожимает плечами, но все же отвечает:
— Рада помочь.
И кажется, она говорит это искренне. Потом она придвигает стул к моей койке и садится. Ее длинные волосы убраны за уши, на шее за левым ухом я замечаю метку исцеленного — шрам из трех точек, — такая же метка была у Алекса. Но девушка не может быть исцеленной, она здесь, по другую сторону границы, она — заразная.
Я хочу сесть нормально, но после нескольких секунд борьбы со слабостью сдаюсь. Я чувствую себя как марионетка на полпути к оживлению. В глазах резь, я смотрю вниз и вижу, что кожа моя вся в царапинах, ссадинах, струпьях и укусах москитов.
В миске, которую держит в руках девушка, практически прозрачный бульон с легким оттенком зелени. Девушка протягивает мне миску, а потом вдруг замирает.
— Ты сможешь ее удержать? — с сомнением в голосе спрашивает она.
— Конечно смогу. — Я не хочу этого, но ответ звучит чересчур резко.
Миска тяжелее, чем я предполагала, мне стоит немалых усилий поднести ее ко рту, но все-таки у меня это получается. Такое ощущение, будто у меня гортань ободрали наждачной бумагой, бульон обжигает, и, хоть у него странный привкус болота, я, сама того не ожидая, начинаю жадно пить его большими глотками.
— Не спеши, — говорит девушка.
Но я не могу остановиться, внутри меня вдруг поселяется голод, он как черная всепожирающая бездна. Бульон исчезает в этой бездне, и я, хоть у меня сразу начинаются спазмы в желудке, отчаянно хочу получить добавку.
Девушка берет у меня пустую миску и качает головой.
— Так тебя может вырвать.
— А можно еще? — каркающим голосом спрашиваю я.
— Попозже.
— Пожалуйста.
Голод, как змея, свернулся кольцом в моем желудке и пожирает меня изнутри.
Девушка вздыхает, встает и уходит в черный дверной проем. Мне кажется, что шум голосов в коридоре становится громче, потом они вдруг смолкают, и в комнату возвращается черноволосая девушка со второй миской бульона в руках. Она передает мне миску, снова садится на стул и, как маленькая девочка, поджимает коленки к груди. Коленки у нее смуглые и худые.
— Ну, рассказывай. Где ты перешла границу? — Девушка видит, что я не готова ответить, и продолжает: — Все нормально. Если не хочешь, можешь не говорить.
— Нет, нет, все хорошо.
Теперь я уже медленнее, мелкими глотками, пью бульон, смакую странный привкус, как будто его сварили из земли и камней. Насколько я знаю, такое вполне возможно — Алекс как-то сказал мне, что заразные (люди, которые живут в Дикой местности) научились обходиться минимальным набором продуктов. Миска очень быстро оказывается пустой, а змея у меня в желудке все равно продолжает бить хвостом.
— Я из Портленда. А где мы сейчас?
— В нескольких милях к востоку от Рочестера, — говорит девушка.
— Рочестер. Это в Нью-Гемпшире? — спрашиваю я.
— Ага, — Девушка ухмыляется, — Наверное, ты его весь протопала. Долго шла?
— Не знаю.
Я снова прислоняюсь к стене. Рочестер, Нью-Гемпшир. Значит, хоть я и пересекла северную границу города, потом, уже в Дикой местности, я сделала крюк и в итоге оказалась в шестидесяти милях к юго-западу от Портленда. Я проспала, наверное, не один день, но меня снова одолевает слабость.
— Я потеряла счет времени.
— А ты крутая, — говорит девушка. Я не понимаю значения этого выражения, но догадываюсь, — Как перешла границу?
— Я не… я переходила не одна. — Змея внутри меня еще яростнее колотит хвостом, — То есть я не должна была быть одна.
— С тобой был кто-то еще? — Девушка пристально смотрит на меня, глаза у нее почти такие же черные, как ее волосы, — Друг?
Я не знаю, как ее поправить. Мой лучший друг? Мой парень? Моя любовь? Я еще не научилась вот так запросто произносить это слово, мне кажется это кощунством. Поэтому я просто киваю в ответ.
— Что случилось? — уже мягче спрашивает девушка.
— Он… он не смог.
Когда я говорю «он», в глазах девушки вспыхивает искра понимания. Если мы вместе бежали из Портленда, города сегрегации по половому признаку, значит, мы были больше чем просто друзья. Я благодарна, что девушка не делает на этом акцент.
— Мы смогли пробиться к границе, но потом появились регуляторы и пограничники… — Боль у меня в желудке набирает силу, — Их было слишком много.
Девушка резко встает со стула, приносит к кровати одно из жестяных ведер, которые стоят под раковиной, и снова садится.
— До нас доходили слухи, — говорит она, — Рассказывали о серьезном побеге из Портленда. Говорят, задействовали большие силы полиции, власти все сделали, чтобы замолчать этот инцидент.
— Так вы знаете? — Я снова пытаюсь сесть, но спазм в желудке не дает это сделать. — Вам говорили, что случилось с моим… с моим другом?
Я спрашиваю, хотя сама знаю ответ. Конечно, я его знаю.
Я видела, как он там стоял, весь в крови, а они набросились на него, как черные муравьи из моего сна.
Девушка не отвечает, она просто сжимает губы, так что они превращаются в тонкую линию, и встряхивает головой. Но ей не надо ничего говорить, все и так ясно, ответ написан на ее лице.
Змея окончательно распускает свои кольца и начинает дергаться с бешеной силой. Я закрываю глаза. Алекс, Алекс, Алекс. Он для меня — все, он — моя новая жизнь, надежда на лучшее. Теперь все это рухнуло, обратилось в прах. Больше ждать нечего.
— Я надеялась…
У меня перехватывает дыхание, эта гадина в желудке начинает продвигаться к моему горлу.
Девушка снова вздыхает, я слышу, как она встает и отодвигает стул от кровати.
— Я думала… — Тошнота не дает говорить, я с трудом выдавливаю из себя слова, — Я думала, что еще…
Тут я свешиваюсь с кровати и меня рвет в ведро, которое девушка уже поставила рядом, мое тело выкручивает от накатывающих спазмов.
— Я так и знала, что этим кончится, — говорит девушка и качает головой, потом исчезает в темном коридоре, но через секунду снова заглядывает в комнату, — Кстати, меня зовут Рейвэн[1].
— Лина, — говорю я, после чего меня рвет с новой силой.
— Лина, — повторяет за мной девушка, постукивая костяшками пальцев по стене, — Добро пожаловать в Дикую местность.
После этого она исчезает, а я остаюсь наедине с ведром.
Позже днем Рейвэн возвращается, и я снова пытаюсь усвоить бульон. На этот раз я пью маленькими глотками, и у меня получается удержать его в желудке. Я все еще такая слабая, что с трудом удерживаю миску у рта, поэтому Рейвэн мне помогает. Мне следовало бы смутиться, но я ничего не чувствую. Тошнота отступила, и ее место тут же занял ступор, я словно погружаюсь под воду.