Ну, наконец. Все готово.
Дора пошатываясь встает со стула. Она нетвердо стоит на ногах и, подавляя волну тошноты, вызванную только что увиденным, хватает почти опустошенную бутылку джина и осушает ее в четыре глотка.
У нее слезятся глаза. Она кашляет в кулак.
А теперь – за работу.
Дора смотрит на голову Лотти, покоящуюся на груди Иезекии, и думает, насколько низко свисает под рубашкой цепочка с ключом и, если она начнет ее вытягивать наружу, не разбудит ли это служанку? Спасибо Лотти – узел галстука распущен, поэтому Дора, жутко конфузясь, просовывает пальцы между шелком и потной кожей дядюшки. Ей приходится дотрагиваться до мясистых складок на его жирной шее, а наткнувшись на жесткие завитки волос, она зажмуривается от отвращения. Иезекия, не приходя в себя, поворачивает к ней лицо, и в какой-то мучительный момент Дора решает, что попалась, но потом снова продолжает шарить все ниже, пока ее ногти не натыкаются на твердые звенья цепочки. И она начинает тянуть цепочку вверх.
Цепочка движется медленно, но движется, и царапанье ее звеньев о волосатую кожу кажется Доре слишком громким. Лотти шевелится во сне и замирает. Уже полностью вытащив цепочку, Дора начинает мучительный процесс по передвижению ее вокруг дядиной шеи, покуда не зажимает в кулаке ключ. Это совсем простой ключ: небольшой, медный, покрытый от соприкосновения с потной грудью Иезекии пятнистой пленкой грязи. Дора аккуратно вешает цепочку на спинку стула, она раскачивается медленно и мерно, словно маятник.
Теперь Дора достает из кармана небольшую трутницу. Одну за другой вынимает свечи из подсвечников-блюдец и наливает расплавленный воск в эту самодельную литейную форму, покуда воска не наберется достаточно, чтобы сделать оттиск. Дора кусает губу. Воск уже начал охлаждаться и затвердевать. Ей надо поторопиться.
Очень осторожно она вдавливает ключ в воск и считает про себя до двадцати. Когда она разнимает форму, ключ со стуком вываливается наружу.
Дора засовывает ключ под рубашку Иезекии и аккуратно расправляет галстук на его груди. Она прижимает к себе трутницу и тихонько, едва дыша, выскальзывает из комнаты. Все время, что она поднимается по лестнице, ее преследует двойной храп Иезекии и Лотти.
Глава 13
Уже смеркается, когда Дора наконец выходит из магазина. Хотя, признается она себе, это была ее оплошность – Иезекия и Лотти очнулись от алкогольного забытья только после того, как церковные колокола пробили полдень, и нетерпение, точившее ее все эти долгие часы, превратило ожидание чуть ли не в пытку. Она обслужила троих покупателей, вытерла пыль с книжных полок, подмела пол и переставила вещи в шкафу с фальшивыми редкостями. Раз или два она подходила к подвальным дверям, брала в руку висячий замок и бесцельно дергала его цепь. Когда спустя почти три часа Иезекия, прихрамывая, в одетом набекрень парике, вошел в торговый зал, Дора опрометью помчалась к входной двери, бросая наспех придуманные извинения. Ей придется шагать целые две мили до Пиккадилли, где расположена слесарная мастерская «Брама и Ко», но нетерпение лишь подгоняет ее. Еще один из старых знакомцев родителей, Джозеф Брама[29] когда-то установил в подвале несгораемый шкаф собственной конструкции. Дора смутно припоминает сценку: мастер и родители сидят за столом, на котором разбросаны листы бумаги с нарисованными схемами и цифрами, – а еще, как она удивилась, когда после очередного еженедельного визита с маменькой к мистеру Клементсу увидела готовый ящик с секретным замком. Его торжественно пронесли через торговый зал, и было совершенно непонятно, чем такая невзрачная штуковина заслужила столько суеты.
Теперь, когда Дора торопливо шагает мимо церкви Святой Марии, у Стрэнда, она думает о мистере Лоуренсе.
Приятной наружности, хотя и невысокого роста, прилично одетый, одежда модного фасона. С виду джентльмен, размышляет Дора, хотя у него не те замашки. Не то чтобы он вел себя не по-джентльменски, просто что-то в его манерах не вполне соответствует типу. И его возраст… Дора приходит к выводу, что между ними едва ли большая разница в возрасте, хотя в его внешности, в его задумчивых глазах есть нечто такое, отчего он кажется много старше своих лет.
Лоуренс, повторяет она про себя. Английская фамилия. Но в его голосе слышались нотки незнакомого ей говора, близкого к кокни[30], который она не смогла определить. Акцент придавал его речи какую-то мягкую теплоту.
«Я уверен, что у вас тут хранится нечто, что сослужит мне добрую службу».
Ах, если бы. Хотя, кто знает, может быть, и хранится.
Она думает об Обществе древностей, в которое мечтает вступить мистер Лоуренс. А вот интересно: ее родители – если не маменька, то, по крайней мере, папенька – состояли его членами? Этого Дора не помнит. Можно себе представить, какими привилегиями обладают те, кто удостоился чести вступить в это Общество. Такие люди уж точно смогли бы упрочить доверие к репутации магазина, если бы Иезекия со своей стороны относился к наследию ее родителей с тем уважением, какого оно заслуживает.
Дора так глубоко погружена в свои мысли, что проходит мимо слесарной мастерской, и, только когда воздух разрывает истошное ржание лошади, она, очнувшись, вздрагивает, оглядывается в сгущающихся сумерках и понимает, что пропустила нужный дом. Ругая себя за невнимательность, девушка возвращается к мастерской, опускает голову, входя под низкий козырек дверного проема, и толкает дверь.
Внутри темно и тесно, помещение освещают лишь несколько тусклых свечей. В дальнем конце мастерской, взгромоздившись на высокий табурет, сильно напоминающий тот, на котором она мучается изо дня в день, сидит за стеклянным прилавком худощавый мужчина. Он напоминает тритона, втиснутого в пасторское облачение.
– Я бы хотела поговорить с мистером Брама, – звонким голосом обращается к нему Дора.
Мужчина опускает гусиное перо и, хмыкая, оглядывает ее с ног до головы.
– Вам назначено?
– Нет, я… – Дора осекается. Об этом она не подумала.
Он снова хмыкает и продолжает писать числа в столбик.
– Боюсь, вам следовало договориться заранее, – произносит он коротко. – Зайдите в другой день.
– Я не могу!
Услышав, с каким отчаянием она это воскликнула, мужчина укоризненно взирает на нее, занеся руку с гусиным пером над листом бумаги. Крупная чернильная капля грозит упасть с кончика пера. Дора старается совладать с волнением.
– Сэр, пожалуйста, будьте так добры передать мистеру Брама, что его хочет видеть по неотложному делу дочь антиквара Элайджи Блейка.
– Юная леди, вы не можете вторгаться в уважаемое заведение и отдавать распоряжения!
– Мое имя Пандора Блейк. Прошу вас. Упомяните фамилию Блейк – и мистер Брама наверняка захочет меня увидеть. Прошу вас!
Она пристально смотрит на него через прилавок. Он хладнокровно встречает ее взгляд. Но когда понимает, что эта девушка никуда не уйдет, пока ее не примут, то вздыхает, кладет перо, и чернильная капля тут же сбегает с кончика на бумагу, расплываясь там, как распускающийся цветок под лучами солнца.
– Что ж, так и быть.
Он соскальзывает с табурета и исчезает за портьерой, отгораживающей зал от задней комнаты. Дора слышит шушуканье: двое мужчин вполголоса что-то обсуждают. Она в нетерпении барабанит пальцами по прилавку. Наступает тишина, потом раздается звук приближающихся шагов. Черная портьера, бренча металлическими кольцами, полностью отходит в сторону. В зале появляется мужчина.
– Мисс… Блейк?
Мистер Брама – высокий, щеголевато одетый (если не считать засаленного фартука, повязанного на талии) человек. У него седые с голубоватым отливом волосы, хотя раньше, вспоминает Дора, они были черные, как сорочье крыло. Он подслеповато щурится в оранжевом сиянии свечей и явно ждет, что Дора первая начнет беседу. Его сумрачный помощник вновь взбирается на свой табурет и, заметив на бумаге расплывшуюся чернильную кляксу, недовольно поджимает губы.
– Мистер Брама, сэр, – сбивчиво начинает Дора, чувствуя, как ее холодные от мороза щеки заливает румянец. – Много лет назад мой отец Элайджа Блейк заказывал у вас безопасный шкаф. Я тогда была лишь ребенком, но я все хорошо помню. Поскольку вы занимаетесь замка́ми, я надеялась, что…
Ее голос срывается. Она не знает, как внятно облечь в слова свою просьбу. Стыдится запинающейся речи, смущается.
Рот мистера Брама слегка дергается. Он, похоже, проникается к Доре жалостью, потому что произносит следующее:
– Небольшой несгораемый шкаф, при этом достаточного размера, чтобы в нем встал в полный рост взрослый человек. Для бумаг и конторских книг. Стандартный цилиндровый замок с потайной личинкой и стальными выдвижными штифтами, в позолоченном корпусе, самозапирающийся[31]. Да, я прекрасно помню тот заказ. – Он умолкает, вздыхает. – Сложная работа. Черно-золотые ключи. Работа заняла год. Гибель ваших родителей, мисс Блейк, стала для всех ужасным потрясением. Огромная несправедливость. Но чем я могу вам помочь теперь?
Дора достает заполненную воском трутницу. Видит ли мистер Брама, как дрожат ее руки?
– Я надеялась, вы сможете изготовить для меня ключ…
Покуда мистер Брама, насупив брови, рассматривает ее слепок, она торопливо продолжает:
– Я понимаю, это довольно необычная просьба, но дело не терпит отлагательств. У меня есть только этот оттиск, он подойдет?
Мистер Брама берет коробочку, крутит ее и так и эдак, пока его помощник качает головой, словно в осуждение женских капризов.
– Что ж, – изрекает мистер Брама, – оттиск достаточно глубокий. Это простой ключ, судя по его виду. Я не могу гарантировать, что он идеально подойдет к замку. Но линии кажутся мне довольно четкими… – Он кладет трутницу на прилавок. – Я готов сделать его для вас к завтрашнему вечеру…