– Простите, сэр. Но ключ нужен мне сегодня, прямо сейчас!
Дора понимает, что просит невозможного. Прийти в мастерскую и потребовать обслужить ее немедленно – это самонадеянно и бесцеремонно, но ее гложет лишь одна мысль, ей так хочется – не терпится! – узнать, что же находится в ящике в подвале! Вот почему она кладет на прилавок увесистый мешочек с монетами, со стыдом вспоминая, как сегодня утром вытащила его из кармана дядюшкиного пальто. Врать Дора никогда не умела и совершать бесчестные поступки – тоже. Но она гонит от себя эти малоприятные мысли. А у дядюшки-то откуда, интересно знать, эти деньги?
Мистер Брама некоторое время смотрит на Дору, а затем придвигает мешочек к себе, растягивает шнурок и заглядывает внутрь. Он явно сомневается.
– Необычная просьба, так это называется, да, мисс Блейк? И вы пришли с ней под самый конец дня… – Дора смотрит на него с немой мольбой.
Мистер Брама берет металлическую коробочку.
– Будет готово через час, – сообщает он.
Она вздыхает с облегчением и сцепляет руки.
– Я подожду.
Дора, полностью одетая, лежит на кровати. Гермес расхаживает по подоконнику. В лунном свете его темный силуэт отражается на половицах, и если бы не легкий ветерок, что пробивается сквозь щели полусгнившей оконной рамы и треплет перья Гермеса, можно было бы подумать, что на полу изображена тень птицы, прячущейся за занавеской.
Дора потеряла счет времени, дожидаясь, пока Иезекия и Лотти отправятся спать. За ужином она сослалась на головную боль, удалилась в свою комнату и легла на кровать, чтобы половицы не стонали под ее беспокойными шагами. Рядом – альбом для рисования, раскрытый на пустой странице, и карандаш. Дора без устали вертит в руке новенький ключ, переворачивая кольцом вниз, зубцами вверх и наоборот, и ключ при этом легонько ударяет ее по костяшкам пальцев.
За окном начался дождь, водяные иголочки барабанят по стеклу. Их звук действует успокаивающе, и от этого барабанного стука нетерпение в душе Доры, острое как перец, немного притупляется. Но все же она никак не может прекратить думать о том, что ее ждет в подвале, какие тайны откроет ее новый ключ? Она надеется, что это будут предметы греческого искусства, которые вдохновят ее на новые ювелирные изделия. И хорошо бы поскорее узнать, что спрятано в том большом ящике, что еще может скрывать дядюшка – эта мысль преследует Дору неотступно.
Наконец она слышит скрип ступенек, хихиканье Лотти и тихое бормотание Иезекии на лестнице, стук затворяемой двери. Дора приподнимается на локтях и ощущает волнение в груди, но, когда кроватные пружины внизу начинают омерзительно скрипеть, она досадливо вздыхает и крепко сжимает в ладони ключ. Скрип, оханье, кряканье… Тщетно Дора пытается зажать уши, чтобы не слышать эти звуки. Закрыв глаза, она поворачивается на бок, подтягивает колени к подбородку, ждет, когда же все стихнет.
Похотливые охи и ахи продолжаются куда дольше, чем надеялась Дора. Они лишь на некоторое время умолкали – то ли кто-то взмолился о передышке, то ли решили начать по новой, – поэтому, когда они наконец прекращают совокупляться, Дора лежит в полном изнеможении. Ее вот-вот стошнит, словно кто-то опустошил ее желудок и наполнил его извивающимися червяками.
Она мысленно отсчитывает минуту. И еще одну, и еще. Отсчитав десять минут, она слезает с кровати и на цыпочках идет к двери. Выйдя на захламленную лестничную площадку, напрягая слух в темноте, Дора прислушивается к тому, что происходит этажом ниже. И тут до ее слуха доносится то, что она и хотела услышать: знакомый храп Лотти из спальни Иезекии. А когда к нему присоединяется храп дядюшки, Дора тут же возвращается к себе, берет альбом и огарок свечи в подсвечнике. Гермес взмывает со своего наблюдательного пункта на подоконнике, садится Доре на плечо и слегка поклевывает ее в ухо. Птичьи перья холодят ей щеку.
Дора не теряет ни секунды. Хотя она старается действовать осторожно, желание как можно скорее очутиться в подвале так велико, что больше она не в силах медлить. Дора спускается по узкой лестнице, перешагивая через скрипучие ступеньки. Дойдя до двери, она слегка приоткрывает ее, как делала раньше, и оставляет открытой, используя вместо упора жутковатую железную рыбу, которую Иезекия приобрел у старьевщика на Стрэнде. Только оказавшись перед двойными дверями подвала, Дора чувствует, что дрожит всем телом. Она кладет альбом на пол и ставит рядом подсвечник с горящей свечой.
– Ну что, – шепчет она Гермесу, – пора проверить, подойдет ли ключ?
Очень осторожно она дотрагивается до замка и зажимает его в руке. Замок холодит кожу, и, закусив нижнюю губу, Дора вставляет ключ в скважину. «Пожалуйста, – мысленно молит она, – пусть он подойдет!» И чуть не плачет, когда ключ легко входит в скважину и беззвучно поворачивается.
Замок с тихим щелчком открывается, цепь с клацаньем выскальзывает из петель и едва не падает на пол. Дора оборачивает цепь вокруг руки и аккуратно кладет ее на половицу рядом с замком. Гермес прихватывает клювом прядь ее волос.
Дора, переводя дыхание, довольно долго стоит без движения. Теперь, когда дело зашло так далеко и когда ей уже ничто не препятствует, она ощущает безотчетный страх перед тем, что может обнаружить в подвале. И все же… Желание поскорее распахнуть эти двери обладает той же инстинктивной силой, что и дыхание. И она очень осторожно их отворяет.
Двери не скрипят. Дора делает глубокий вдох – она задержала дыхание слишком надолго. Подняв с пола альбом и горящую свечу, девушка перешагивает через порог.
В кромешной тьме ничего не видно: такое ощущение, что перед ней разверзлась гигантская чернильница – бездонная, наполненная самой черной жидкостью. И вдруг волосы у Доры под затылком встают дыбом, она ощущает на щеке дуновение холодного воздуха, как чей-то замогильный вздох. Когти сидящего у нее на плече Гермеса прорывают ткань, впиваются в кожу. Дора морщится от боли.
– Прекрати, Гермес, – шепчет она, и, к ее удивлению, сорока что-то шипит в ответ. – Гермес, ты что…
И вдруг птица срывается с ее плеча и летит в глубь подвала, так что Дора вздрагивает от шума крыльев. Инстинктивно она прикрывает пламя свечи ладонью, чтобы не погасло.
– Гермес, – зовет она шепотом. – Ты где?
В ответ ни звука, ни клекота. Но раздается странный тихий рокот.
Дора замирает на верхней ступеньке, тщетно вглядываясь все еще невидящими глазами во тьму.
– Гермес!
И опять ничего. Во всяком случае, ничего похожего на птичьи звуки. Вздохнув, Дора вытягивает перед собой подсвечник с огарком свечи и опасливо спускается на следующую ступеньку. Дерево скрипит под ее ногой. По мере того как Дора идет все ниже и ниже, ее зрение начинает привыкать к темноте, и она с облегчением различает наконец костистые лапы канделябра, стоящего на небольшом ящике у подвальной лестницы.
Дора кладет на ящик альбом для рисования и зажигает от пламени своей почти догоревшей свечки большие толстые свечи в канделябре. Помещение на мгновение ярко освещается, пламя свечей, разгораясь, приобретает ровный бледно-охряной оттенок. И когда ее глаза окончательно привыкают к полумраку, Дора, разинув рот, оглядывается по сторонам.
Подвал куда просторнее, чем она предполагала. Вдоль одной стены стоят вместительные книжные шкафы, заполненные предметами, которые не разглядеть при таком убогом освещении. У другой стены громоздятся ящики, из которых торчит упаковочная солома. Позади нее, за деревянной лестницей, подвальное помещение скрыто тьмой, и Доре остается лишь гадать, что она скрывает. А в углу стоит несгораемый шкаф, изготовленный мистером Брама, и его черно-золотой замок поблескивает в полумраке. На противоположной стене висят полки, вплотную забитые уложенными свитками. Под этой впечатляющей коллекцией находится рабочий стол с приставленными к нему четырьмя стенками от крупного ящика. Дора присматривается к ним и замечает ржавые пятна плесени и моллюсков, облепивших изъеденную соленой водой древесину. На стуле, придвинутом к рабочему столу, восседает Гермес, беспокойно переступая лапами, и его глаза-бусинки так и стреляют по сторонам. А в самом центре помещения стоит ваза, подобных которой Дора в жизни не видала.
Ваза высокая и широкая, очень большого размера. Если Дора встанет рядом, край вазы дойдет ей до груди. По форме она напоминает флейту: с небольшим основанием, расширяется в середине и опять сужается в верхней части. Она укупорена куполообразной крышкой с двумя рукоятями в виде змей. В золотистом сиянии свечей кажется, что у вазы цвет глины. А на ее стенках… Даже с такого расстояния Дора может разглядеть целую серию изображений, вырезанных на боках вазы. Завороженная, она делает шаг вперед, и тут все свечи разом меркнут.
Пандора!
Это чей-то шепот с придыханием, похожий на причитание. Гермес тревожно стрекочет и взмахивает крыльями. Дора ахает и резко оборачивается, опасаясь увидеть в проеме подвальной двери дядюшку или Лотти, застигнувших ее врасплох.
Но дверь закрыта. И там никого.
Свечи вновь ярко разгораются.
Очень медленно Дора поворачивается к вазе и смотрит на нее, пытаясь успокоиться. В воздухе слышится потрескивание, волна звенящей силы согревает лицо, щекочет ключицы.
Такого не может быть, думает Дора. Она просто устала – вот и все.
Но Гермес это тоже услышал.
Дора нервно сглатывает слюну. Нет, не может быть. Трясясь, она пересекает подвал.
Дора не сводит глаз с вазы. Ее рука крепче сжимает канделябр – и вместе с беспокойством девушку вдруг охватывает восторг, потому что на стенках вазы вырезаны отчетливо узнаваемые, типичные греческие фигуры: всемогущий Зевс, изменник Прометей, хромоногий Гефест, красавица Афина. Дора улыбается. Она нашла свое вдохновение – и уже тянет к изображениям богов свободную руку.
Внезапный вздох, рокот, трепет: эти звуки раздаются не у нее за спиной, они доносятся прямо из вазы, и Дора слышит одновременно и манящий призыв сирен, и мольбу из мрака. Она слышит вой ветра, и шепот волн, и музыку печали. Не в силах переносить это спокойно, она не может устоять перед искушением.