– Да, сэр. Конечно.
Снова пауза.
– Что ж, мистер Лоуренс, продолжайте.
Эдвард чуть наклоняет голову.
– Его поверхность покрыта резными изображениями сценок о сотворении первых людей на земле. В частности, там воспроизведена история о легендарной Пандоре.
Гоф барабанит пальцами по столу.
– Вы имеете в виду миф о ящике Пандоры.
– Именно так.
– И что вы думаете, каков возраст данного предмета?
– Я не думаю, что можно говорить об определенном возрасте этой вазы. Если не считать самих резных изображений, на ней нет характерного клейма, которое подтвердило бы время ее создания. Отсутствуют и следы краски – нет ни черной, что позволило бы отнести ее к седьмому веку до Рождества Христова, ни красной, что свидетельствовало бы о третьем веке. Этот пифос настолько тяжел, что я не смог сдвинуть его с места, поэтому мне не удалось проверить, имеется ли на дне фальшивая маркировка.
Он мельком глядит на Корнелиуса: тот, судя по всему, немало впечатлен рассказом, и душа Эдварда наполняется гордостью.
– А не могли бы вы сами высказать предположение о его возрасте? – интересуется Гоф, и Эдвард наконец осмеливается взглянуть на директора.
– Я… – он пожимает плечами. – Я не стану даже пытаться, сэр.
Гоф подается вперед, и его тяжелые брови сдвигаются к переносице.
– Мистер Лоуренс, мы проверили эту глину совершенно новым методом, и я должен подчеркнуть, что он пока что является сугубо экспериментальным. Но, если верить нашим ученым, глина в этой склянке относится к доисторическим временам. Строго говоря, ее невозможно датировать.
Из камина в помещение вползает тонкая струйка дыма.
Эдвард озадаченно моргает.
– Невозможно?
– Именно.
– Относится к доисторическим временам?
– Так я и сказал, мистер Лоуренс.
– Но… но это же смехотворно! – вскрикивает Эдвард и переводит взгляд с Гофа на Корнелиуса и обратно, как будто они договорились коварно его разыграть. – На поверхности пифоса нет ни единой царапины. Ни трещин, ни выцветших пятен. Он в идеальном состоянии.
– И тем не менее…
– Вы смеетесь надо мной, сэр?
– Уверяю вас, нет.
Эдвард с трудом сдерживается, чтобы не выбежать из комнаты. Да как он смеет вот так издеваться над ним? И даже Корнелиус, кто бы мог подумать! Эдвард охвачен чувством уязвленной гордости и полного бессилия, но, когда он, кипя гневом, начинает вставать со стула, Корнелиус поднимает руку в попытке успокоить друга.
– Эдвард! Это не шутка. Мы так же, как и ты, сначала не поверили своим глазам.
Эдвард изумленно смотрит на своего друга.
Кларет разлит по бокалам. Эдвард, нахохлившийся и опустошенный, вертит в пальцах свой бокал.
– Нет, – бормочет он снова и снова, – нет. Тут какая-то ошибка. Вы же сами сказали, что это экспериментальный метод.
– Верно. Но стратиграфический[35] анализ – оценка напластований и соотношения разных слоев отложений в почве, – поясняет Гоф Эдварду, на лице которого застыло непонимающее выражение, – довольно точный научный метод, а мои ученые весьма дотошны. Они даже сравнили эту глину с поздними образцами керамики, возраст которой более или менее известен. Мои ученые, мистер Лоуренс, прошли подготовку не где-нибудь, а в Королевском обществе и являются авторитетами в своей области. Получается, что ваш знакомый, назовем его так, владеет артефактом значительной исторической ценности.
– Но…
Гоф машет рукой, призывая его помолчать.
– Я бы воспользовался такой возможностью, мистер Лоуренс. И я уверен… – тут он бросает на Корнелиуса недовольный взгляд, – вам хорошо известно, что я не имею обыкновения исследовать древности, не имеющие отношения к нашим краям. Мы слишком долго пренебрегали британскими сокровищами, предпочитая очаровываться экзотикой. Но то обстоятельство, что данное изделие… – и Гоф указывает на склянку, – является чрезвычайно древним, дает веский повод для его изучения. Безусловно, у нас нет никаких упоминаний о подобного рода памятнике, и я не могу припомнить, чтобы где-то был задокументирован артефакт такого возраста. Поскольку вы отказываетесь раскрыть свой источник, я позволю вам самолично заняться этим исследованием.
Эдвард не верит своим ушам. И лишь когда проходит первый шок, он чувствует прилив восторга и надежды. Впервые за многие годы Общество древностей дозволяет ему заняться тем, что сулит несомненный успех! Но все же…
Он снова думает о пифосе и о других предметах, хранящихся в подвале «Эмпориума Блейка». Как же он сможет написать заслуживающий доверия научный труд, если пифос был приобретен бесчестным путем? Но нет. Нет! Он должен, он просто обязан мыслить оптимистично, а не воображать себе самое худшее. Еще ведь остается шанс, что у дяди мисс Блейк имеются веские причины прятать этот пифос и другие ценные предметы в подвале, а не выставлять их в торговом зале. Они вполне могли быть приобретены им законным образом. Это же возможно. Эдвард неверной рукой подносит бокал кларета к губам и делает глоток. О, если бы чуть больше знать о тонкостях торговли древностями из-под полы! Эдвард сжимает в пальцах хрустальный бокал, избегая взгляда Корнелиуса.
– Мистер Гоф. Сэр. Еще я бы хотел спросить вас о…
– О чем?
– О черном рынке, сэр.
Гоф вновь обращает взгляд на Корнелиуса, который теперь стоит выпрямившись, словно проглотил линейку, и сжав челюсти. Директор ставит свой бокал на стол и внимательно смотрит на Эдварда.
– О черном рынке, – повторяет он.
– Да, сэр.
– Вот как. Зачем вам это?
– Я…
Эдвард краснеет. Неясно, что делать. Если объяснить зачем, то это все равно что признать, что пифос был – или мог быть – украден. А если он это признает, то Гоф может отменить данное ему разрешение подготовить доклад. Эдвард открывает рот с намерением дать какой-то иной ответ, но тут Гоф перегибается через стол и вопрошает достаточно резким тоном:
– Не хотите ли вы сказать, что наш таинственный пифос имеет сомнительное происхождение?
На верхней губе Эдварда выступает испарина, и он поспешно вытирает ее ладонью. От этого старика ничего не скроешь. Обман с ним не пройдет.
– Есть небольшая вероятность, – сокрушенно отвечает Эдвард.
– Понятно.
Гоф откидывается на спинку кресла, берет свой бокал кларета, медленно отпивает.
Мысленно Эдвард клянет себя на чем свет стоит. Надо было промолчать. А теперь он лишил себя возможности добиться успеха, все его надежды рухнули безвозвратно. Впав в уныние, он поднимается со стула.
– Прошу прощения, сэр. Мне не стоило беспокоить вас по этому поводу. Я…
– Сядьте, мистер Лоуренс.
Эдвард замирает, привстав, и бросает опасливый взгляд на Корнелиуса. Тот многозначительно кивает. Окончательно смешавшись, Эдвард опускается на скрипучее кожаное сиденье.
– Вы говорите, есть небольшая вероятность того, что пифос имеет сомнительное происхождение, – продолжает Гоф. – Из чего я могу сделать вывод, что у вас нет этому точных доказательств?
Эдвард колеблется с ответом.
– Нет, сэр, только подозрение. Но и в этом случае…
– Оно обоснованно?
Эдвард с неприязнью вспоминает дядю мисс Блейк, который надул его на пять шиллингов, навязав дешевую побрякушку, красная цена которой – не больше одного. И все же он колеблется.
– Возможно.
– Хмм, – старик смотрит на Эдварда, с явным интересом отмечая его неуверенность. – Тогда, мистер Лоуренс, я буду очень внимательно следить за ходом вашего исследования.
– Сэр?
Гоф откашливается и вновь сцепляет мясистые пальцы домиком.
– Как я уже сказал, этот артефакт имеет значительную историческую ценность. Обойти его вниманием было бы оскорблением археологической науки.
Эдвард смотрит на него с недоумением.
– То есть вы все еще хотите, чтобы я подготовил доклад, хотя этот пифос может оказаться незаконным приобретением?
– Да, хочу.
– Но Общество, конечно, не примет такой доклад?
Краешек губы Гофа вздергивается.
– Возможно, мистер Лоуренс, найдется другая тема для вашего исследования.
Эта беседа становится похожей на пытку, высасывающую из него все соки, и Эдвард вздыхает, трет рукой щеку.
– Прошу вас, сэр, выражайтесь яснее. Что именно вы предлагаете?
Директор устремляет на него внимательный взгляд из-под темных бровей.
– Вы совершенно правы, полагая, что Общество не может поощрять доклад, предметом которого является краденый артефакт. Если же он был приобретен законным путем, тогда вы вполне можете подготовить исследование и представить его нам как часть вашего прошения о вступлении в Общество. – Тут Гоф ненадолго умолкает. – Однако же, если этот пифос приобретен бесчестным образом и вы сможете установить, как именно это произошло, тогда можно будет заняться исследованием вопроса о торговле антиквариатом среди подпольных торговцев древностями. Подобный доклад имел бы огромную ценность для нашего сообщества, ибо именно мы жестоко страдаем от последствий этой порочной торговли. Конечно же, никто еще не пытался исследовать столь щекотливый предмет. – Гоф разводит руками. – Вот это, мистер Лоуренс, я вам и предлагаю. Готов поспорить, что если вы представите нам либо тот, либо другой доклад, то в обоих случаях ваше членство в Обществе будет гарантировано. Вы будете приняты в Общество, станете вести ту жизнь, о которой всегда мечтали, а мы получим исследование, которое украсит нашу библиотеку. Не могу выразиться яснее.
Эдвард обмирает.
Он всего лишь рассчитывал получить от Гофа совет, узнать, что тот думает о торговцах древностями, спросить – уклончиво, не впрямую, – каковы могут быть последствия для мисс Блейк как невольной участницы незаконной торговли. Если бы обнаружилась вероятность того, что мисс Блейк сможет как-то пострадать, он бы ни за что не взялся за это исследование. И он просительно смотрит на старика за столом.
– Но как же я смогу подготовить такой доклад, не бросая тень на вовлеченных в это дело людей?