Гоф не обращает внимания на умоляющий взгляд Эдварда.
– Ах да. Вовлеченные люди. Вы сказали, что вас заботит благополучие семьи и что ваше нежелание раскрывать их личности продиктовано исключительно их интересами?
– Да.
– Тогда я должен вас спросить, почему вы так печетесь о благополучии людей, которые нарушили законные и моральные обязательства, принятые в антикварном деле? Такие люди не стоят ничьих забот.
Эдвард чувствует, как галстук впивается ему в шею. Не в силах справиться со своим отчаянием, он смотрит на Корнелиуса, моля его о помощи, но друг стоит, вперившись в пол таким взглядом, который воспламенил бы половицы, если бы такое было возможно.
– Прошу вас, мистер Гоф, – Эдвард делает глубокий вдох, – если и в самом деле имела место незаконная сделка – а я все еще не вполне в этом уверен, – тогда могу с чистой совестью твердо заявить, что одна сторона здесь ни в чем не виновата. Но я должен обеспечить безопасность этого человека. Мне нужно сначала выяснить все тонкости такой торговли, чтобы понять…
– Конечно, вы должны выяснить, как именно они действуют. Вы же не можете написать научный доклад на данную тему, не обладая необходимыми знаниями предмета.
– Но…
– Что вы говорите, мистер Лоуренс?
– Вы не понимаете, – слабым голосом бормочет Эдвард. – Видите ли…
– Либо вы поступите так, как я сказал, либо мы не сможем оказывать вам поддержку в дальнейшем. Вы уже представили нам три доклада. У меня есть серьезные сомнения в том, что вы смогли бы найти в качестве темы нечто столь же значительное для истории древностей, как этот пифос. Если он был приобретен законно, тогда все вопросы отпадают. Если нет… Что ж, не знаю, виновен или нет ваш знакомец, но впоследствии у вас навряд ли появится еще одна возможность подать новое прошение. Вы или напишете этот доклад, или нет. Выбор за вами.
Эдвард сглатывает.
Выбора нет. У него нет никакого выбора.
– Хорошо, сэр.
– Ну вот и отлично, – торжествующе произносит Гоф. Он выдвигает ящик стола, вынимает из его глубин элегантную визитную карточку. – Отвечая на ваш вопрос о том, как действуют торговцы на рынке антиквариата, предлагаю вам разыскать Уильяма Гамильтона. Он авторитетный знаток греческой керамики и, как я понимаю, обладает знаниями о деликатных сторонах подобной торговли. Скажите ему, что вас к нему направил я, и он не откажется с вами побеседовать. Более того, скажу, что он с завидным энтузиазмом готов ухватиться за любую возможность потолковать о греческих артефактах.
Гоф протягивает Эдварду карточку, но тот так ошарашен, что не сразу вскакивает со стула, чтобы ее взять. Карточка изысканная, с тисненой золотой каемкой по краям. Адрес на Пиккадилли. Очень осторожно Эдвард убирает ее во внутренний карман сюртука.
– Запомните, я не потерплю никаких сентиментальных описаний в духе вашего последнего доклада. Строгие точные факты – вот что у нас здесь ценится. И погружайтесь в материал осмотрительно, мистер Лоуренс, – добавляет Гоф тихим размеренным голосом. – Вы не только обнаружили нечто, представляющее огромную значимость для антикварного дела, но и нырнули в опасные воды, коль скоро окажется, что этот пифос приобретен незаконно. Очень опасные воды, вы меня поняли?
Похоже, аудиенция подошла к концу. Эдвард встает со стула.
– Я понял.
– Хорошо. Жду от вас регулярных отчетов. Мистер Эшмол, – говорит Гоф напоследок и, открывая другой ящик, достает из него лист бумаги, – не проводите мистера Лоуренса?
Корнелиус наконец ловит взгляд Эдварда.
– Да, сэр, – произносит он глухо.
Еще не вполне придя в себя, Эдвард отвешивает короткий поклон.
– Благодарю вас, мистер Гоф, за то, что приняли меня.
Но директор уже словно забыл о его существовании. Последнее, что видит Эдвард: старик с превеликим тщанием обмакивает гусиное перо в чернильницу.
Они не успевают отойти от кабинета Гофа и на два шага, как Корнелиус крепко хватает его за локоть. Уже по тому, как пальцы сжали ему руку, Эдвард чувствует клокочущее в душе друга раздражение.
– О чем ты только думал? – шипит Корнелиус в ухо Эдварду, ведя его обратно к лестнице. – Как ты сейчас рисковал! Ты же знаешь: слова «черный рынок» – даже произнесенные шепотом! – в этих стенах сродни измене. – Корнелиус еще крепче сжимает пальцы. – Я же тебя предупредил, что поговорю с Гофом сам, я планировал поднять эту тему как бы между прочим в обычной беседе, и он бы не заподозрил, что ты в этом как-то замешан.
– Прости, – с несчастным видом говорит Эдвард, когда они минуют арку и выходят к лестнице. – Я же только хотел узнать его мнение. Я ни о чем подобном и не помышлял!
Корнелиус бормочет проклятия и выпускает руку Эдварда.
– Ты хоть понимаешь, какой опасности себя подверг? Именно этого я и хотел избежать. Контрабандная торговля – это же смертельно опасная игра. А ты ринулся вперед и прыгнул в самое пекло. Если ты будешь общаться с преступниками, то сам окажешься замешанным в их делишки!
– Я…
– Передам ему, что ты отказываешься, – отрезает Корнелиус не терпящим возражения тоном. – Взову к его порядочности. Я потрясен тем, что он предложил тебе ввязаться в столь грязное дело.
– Нет, Корнелиус, прошу тебя! – Эдвард замечает выражение мучительной досады на лице друга. – Подумай сам.
– Подумать о чем?
Эдварду стыдно за себя, он понимает, что нельзя быть таким себялюбцем и думать лишь о своих интересах, ведь он знает, чего это может стоить мисс Блейк, но все же…
– Это же мой шанс, Корнелиус! Гоф еще никогда не выказывал мне такого доверия!
Они стоят, пожирая друг друга глазами. Потом Корнелиус протяжно выдыхает и ерошит пальцами свои темные волосы.
– Не забывай, ты совсем недавно познакомился с мисс Блейк. Я не доверяю этой женщине. Ты можешь сколько угодно кричать о ее невиновности, но насколько хорошо ты ее знаешь? Если ты ей признаешься, что совместно с Обществом намерен изучить происхождение пифоса, она может стать для тебя опасной. Нельзя так рисковать.
– Мисс Блейк заслуживает доверия. Я в этом уверен.
Эдвард и сам не может объяснить, на чем основана его уверенность. Но он всегда доверял своим инстинктам, а его инстинкты говорят, что Пандора Блейк – человек совсем другой породы, чем ее дядя.
Она здесь ни при чем. В этом он не сомневается.
У Корнелиуса дергается мускул на лице.
– Хорошо. Давай на миг отвлечемся от реальности и допустим, что твоя достославная мисс Блейк ни в чем не повинна. Но если она прознает, что ты пишешь доклад об участии ее дяди в нелегальной торговле, ты что же, и впрямь думаешь, что она подпустит тебя к своей лавке?
– Я… – Эдвард зажмуривается. – Я бы не стал обременять ее такими вещами.
Острый укол вины воспринимается им почти как физическая боль.
– Эдвард!
Он открывает глаза и видит, что Корнелиус в упор смотрит на него, приподняв темную бровь.
– Уж не знаю, восхищаться мне или тревожиться, – сухо произносит он. – Обман – не в твоем духе.
– Знаю.
– Тогда что ты предлагаешь?
Через пару секунд Эдвард говорит:
– Я пока не готов считать, что пифос – контрабандный товар. Мисс Блейк уже предоставила мне возможность использовать и пифос, и все, что я смогу найти в подвале, как материал для моих изысканий, и я продолжу так считать, покуда не будет доказано обратное. В этом смысле мне скрывать нечего.
– А как ты намерен узнать, не был ли он добыт незаконным путем?
Эдвард задумывается.
– Для начала мне нужно выяснить, как пифос оказался в руках ее дяди. Что делать потом, я не знаю. Напишу Гамильтону, как посоветовал Гоф. Мне нужно понять, чем все это грозит мисс Блейк. Если она будет каким-то образом опорочена… – Он осекается. Корнелиус меняется в лице. – Но я этого не допущу. Я должен найти способ не вовлекать ее в это дело и при этом подготовить доклад для Гофа, да еще так, чтобы…
Эдвард прикусывает язык. Он не может сказать обо всем. Впрочем, в этом нет нужды.
– …чтобы мисс Блейк о нем не узнала.
– Да.
Пауза. Эдвард заглядывает другу в лицо и видит, что его крупные, львиные черты сложились в хмурую гримасу.
– Это, скорее, мне надо тревожиться, – бурчит Корнелиус. – Обман совершенно не в твоем духе.
Эдвард не находит, что ответить. Он испытывает удушающий приступ вины, а Корнелиус складывает руки на груди.
– Что меня тревожит еще больше, так это то, что ты готов многим рисковать ради женщины, которую едва знаешь.
И опять Эдварду нечего сказать. Не потому, что он согласен с Корнелиусом, а как раз потому, что не согласен – ведь он точно знает, что готов рискнуть многим исключительно из себялюбия.
Именно поэтому он стыдливо опускает голову.
Глава 20
Мистер Лоуренс является незадолго до того, как церковные колокола бьют полночь, и туман предвещает наступление удушливой влажности. Его глаза странно блестят, он как будто бы охвачен приступом лихорадки. Когда же Дора спрашивает, в чем дело, мистер Лоуренс сжимает ее руку и произносит только одно слово:
– Подождите!
Но очень трудно ждать, когда знаешь, что находишься всего в шаге от чего-то важного, и к тому моменту, как они отпирают подвальный замок, зажигают свечи и садятся, скрестив ноги, на пол – а пифос возвышается перед ними, словно часовой, – Дору охватывает недоброе предчувствие.
– Прошу вас, мистер Лоуренс, вы меня пугаете…
– Я не хотел, мисс Блейк. Это просто…
– Что?
– Простите, я вас растревожил. Произошли некие события.
Он как-то странно себя ведет – отчего у него такой смятенный взгляд? Дора замечает, что мистер Лоуренс с трудом подыскивает нужные слова.
– Дело в образце глины, – наконец произносит он. – Сегодня я узнал о результатах их исследования.
Она сцепляет пальцы, чтобы унять дрожь.
– Это все же подделка?
Мистер Лоуренс колеблется с ответом.
– Похоже, ровно наоборот. Мисс Блейк, это… – Он снова начинает говорить медленнее. – Этот пифос… Они не могут его датировать. Ученые Гофа уверяют, что он относится к доисторическим временам.