Она смотрит на пифос: даже при излишне пышном убранстве он поражает своей сдержанной красотой. Выглядит он в точности как она себе и представляла: богато украшенный экспонат, идеально соответствующий подобному великосветскому собранию, – но почему, недоумевает Дора, он кажется здесь таким чужеродным? Странное дело, он смотрелся куда лучше в полумраке подвала. И тут вдруг она ощущает покалывание в кончиках пальцев. Оно напоминает ощущения той первой ночи в подвале, когда Дора вообразила, будто слышит тихий рокот, пульсирующее предчувствие чего-то неведомого.
– Мисс Блейк, не так ли? – раздается чей-то голос, и Дора, благодарная, что ее отвлекли от малоприятных воспоминаний, оборачивается и видит перед собой молодую женщину, чей наряд, отмечает она про себя, под стать цветочной гирлянде, увенчивающей ее длинные, как у Офелии, волосы.
– Да?
– О, замечательно! – женщина широко улыбается, обнажая ровный ряд жемчужных зубов. – Леди Латимер посоветовала мне поговорить с вами. О ваших ювелирных украшениях.
– О! – Дора прикладывает дрожащую ладонь к шее. – Ну конечно, прошу вас…
– Я весь Лондон обыскала в поисках чего-то необычного, и всякий раз меня ждало разочарование. – Женщина смотрит на шею Доры, где застыла ее рука. – Это тоже ваше изделие? Какая прелесть! Я хочу сделать вам заказ. Колье, которое вы придумали для ее светлости, – такой красоты я в жизни не видела! – Она смотрит на Эдварда и сэра Уильяма. – Вы позволите мне ее у вас украсть?
Дора оборачивается к своим спутникам – так не хочется покидать их именно теперь, когда она инстинктивно поняла, что от ее внимания ускользнуло нечто важное, – но рука Офелии уже подхватывает ее и тащит прочь, а через мгновение она уже вовлечена в вихрь пышных юбок и трепещущих вееров.
И в самых смелых своих мечтах Дора не ожидала услышать такого обилия восторженных отзывов. Похвалы летели к ней со всех сторон – от юных девушек, для которых суаре леди Латимер стало первым выходом в свет, до пожилых графинь и самой леди Гамильтон. Даже герцог похвалил ее работу и поинтересовался, попадают ли в сферу ее интересов мужские украшения, так что Доре оставалось лишь улыбаться да кивать, улыбаться да смеяться, улыбаться и…
Она прижимает пальцы к вискам, пытаясь выбраться из дамской комнаты в прихожую, чтобы сбежать. Она пресыщена не только всеобщим вниманием, но и потрясением от новой встречи с сэром Уильямом, и жаркой близостью множества тел, и вычурными украшениями, и слепящим пламенем сотен свечей, и пьяной болтовней, и оглушительным оркестром, и воплями попугаев в их позолоченных клетках; по случаю празднества леди Латимер даже приобрела двух обезьянок-капуцинов, которые сидели на красных подушках по обеим сторонам столика с прохладительными напитками, причем одна из зверушек опустила длинный хвост прямо в чашу с пуншем.
Да, но зато какие перспективы перед ней открываются! У Доры голова идет кругом. Из этого, конечно, может ничего и не выйти, говорит она себе. Но если получится? Все, о чем она всегда мечтала, наконец упало с неба…
Дора останавливается. Куда теперь свернуть – налево? Или направо? Она не помнит. Не надо было пить предложенный Офелией бокал вина. И в тот самый момент, когда ее охватывает паника, Дора слышит взрыв задорного смеха и, успокоившись, идет туда, где смеются, – в конец коридора. Она сворачивает за угол и чуть не сталкивается с лакеем, на ходу застегивающим пуговицы на бриджах.
– О, прошу прощения, я…
Слова застывают у нее на языке, ибо следом за лакеем появляется Корнелиус Эшмол, завязывающий длинными пальцами свой галстук. Изумленная Дора отступает на шаг. Тот, в свою очередь, тоже. Лакей – с двумя пунцовыми пятнами на бледных напудренных щеках – торопливо прошмыгивает мимо них, не говоря ни слова.
Несколько секунд Дора и мистер Эшмол молча смотрят друг на друга. Затем мистер Эшмол смущенно откашливается.
– Мисс Блейк.
– Мистер Эшмол, – она стоит как вкопанная. – Мне нужно было немного проветриться.
– Именно. – Он ленивым жестом затягивает узел на галстуке. Подобно ей и Эдварду, он решил не обряжаться в карнавальный костюм. – Вы пришли в себя?
– Да, благодарю вас. Я…
Он заставляет ее замолчать, взяв ее руку в свою и шагая в противоположном направлении.
– Тогда давайте потанцуем, мисс Блейк!
Дора не смеет спорить. Он тащит ее за собой так, словно она лента, волочащаяся за ним. Они оказываются в освещенном яркими огнями бальном зале, когда звучат первые такты аллеманды[39].
– Сэр, – шепчет она, – я не умею.
– Просто смотрите на других и повторяйте их движения, – строго шепчет мистер Эшмол.
Прежде чем Дора успевает что-то проговорить, начинается танец, и Дора довольно безуспешно пытается копировать па своего нежеланного партнера. Хорошо хоть длинные юбки скрывают ее ноги!
Мистер Эшмол медленно ведет ее по кругу, сжимая ее руку в своей.
– Как вам нравится ваше первое суаре, мисс Блейк?
Все тот же снисходительный тон. Дора сжимает зубы.
– Должна сказать, ничего подобного в моей жизни еще не было.
– Не сомневаюсь. Теперь направо!
Мистер Эшмол кивком приказывает ей следовать за другой женщиной, а затем возвращает ее в исходную позицию, и целую минуту они кружатся молча. Дора следит за дамой рядом – на ней платье цвета бледно-розового фламинго, маска с перьями такого же цвета, и она проделывает целую серию замысловатых па, которые Дора даже не надеется повторить. Когда же мистер Эшмол вновь берет ее за руку с намерением закружить, она шумно выдыхает.
– Вы его так сильно оберегаете.
Нет нужды называть имя. Мистер Эшмол прекрасно понимает, кого она имеет в ввиду.
– Я в полном праве так поступать, – бросает он в ответ.
– Почему?
Он сжимает челюсти.
– Это не ваша забота.
Дора пытается сохранять спокойствие.
– Мистер Эшмол, я знаю, вы меня недолюбливаете, но вы должны понять, что я не желаю никому зла.
Делая поворот, он усмехается.
– Правда, не желаю.
Мистер Эшмол оглядывается через плечо. Дора пытается проследить за его взглядом. И с некоторой тревогой отмечает, что ни Эдварда, ни сэра Уильяма здесь нет.
– Что вам рассказывал Эдвард? – резко спрашивает он.
Дора вновь обращает к нему лицо. Итак, сейчас им предстоит весьма откровенный разговор. От этой мысли Доре становится легче, и она смотрит на него со всей искренностью, на какую способна.
– Он рассказал мне, что вы выросли вместе. Что он был сыном конюха, а вы наследником имения.
– Что-то еще?
Она знает, что есть еще что-то, – инстинктивно она в этом уверена, – но надо, чтобы об этом сказал сам мистер Эшмол. Темп музыки нарастает, и на некоторое время Дора целиком поглощена копированием движений своего партнера по танцу и не может продолжать беседу. Когда же музыка замедляется и они вновь сходятся лицом к лицу, мистер Эшмол рассказывает.
– Мой отец платил за все – за обучение Эдварда, за его пансион… Многие годы мы не виделись. Я старше него, он вам не говорил?
Дора отрицательно качает головой.
– Меня отправили в Оксфорд, потом я отправился в Гранд-тур, по примеру многих юношей моего круга.
– А потом?
– А потом я вернулся домой. Устроил Эдварда на работу.
– В переплетную мастерскую…
– Вас что-то смущает?
– Но это же необычно, не так ли? Чтобы наследник немалого состояния владел предприятием? Разве типично для таких праздных людей, как вы, заниматься каким-то ремеслом?
– Я купил эту мастерскую, – мрачно говорит мистер Эшмол, – с определенной целью.
– Какой?
Мистер Эшмол вздергивает темные брови, игнорируя ее вопрос.
– А вы всех владельцев крупных состояний считаете праздными людьми, мисс Блейк? – спрашивает он, беря ее за руку и поднимая как раз вовремя, когда звучит высокая нота.
Дора думает о клиентах «Эмпориума Блейка», которых там раньше обслуживали. И о гостях этого светского раута. Легким кивком она указывает на танцующих.
– Многие ли богачи в этом зале могут сказать, что держат коммерческое предприятие?
Танец, похоже, завершается: темп замедляется под финальные пассажи скрипок, и, привстав на колено, мистер Эшмол криво усмехается.
– Я не «держу» мастерскую. Для этого там есть Фингл.
Дора гневно сощуривается.
– Не будьте столь высокомерны, сэр. Вы понимаете, о чем я.
– А какое это имеет значение – владею я переплетной мастерской или нет? – Он спесиво вздергивает подбородок. – Чем отличаюсь я как владелец переплетной мастерской от нуворишей, сколотивших себе состояние на торговле? От тех же владельцев плантаций в Америке?
– То есть вы уподобляете себя рабовладельцам?
Тень гнева пробегает по лицу мистера Эшмола, и, когда Дора пытается высвободить руку, он безжалостно сжимает ей пальцы.
– Черт побери, нет же! Всякая идея рабства в любом виде мне противна!
Мистер Эшмол прижимает свободную руку к спине Доры и грубовато ведет ее, делая последнее па, и от столь пренебрежительного тона партнера по танцу терпение Доры в конце концов лопается.
– Почему вы все время пытаетесь чуть ли не вызывать меня на дуэль? В чем вы меня подозреваете?
Музыка стихает. Танцующие начинают хлопать. Но ни Дора, ни мистер Эшмол не присоединяются к аплодирующим, и ее партнер тяжко вздыхает.
– Хорошо, я отвечу. Эдвард считает, что вы не имеете никакого отношения к делишкам вашего дяди. Может быть, он и прав. Но я не живу – и давно уже отвык жить, – полагаясь на слепую веру. Покуда не будет доказано обратное, мисс Блейк, я буду продолжать относиться к вам так, как я к вам отношусь. Ничего личного! – добавляет он. И Дора, не веря своим ушам, издает короткий смешок.
– Напротив. Очень даже личное – и вы уже не раз ясно давали это мне понять, но я всей душой отвергаю ваши обвинения. В чем бы ни был замешан мой дядя, я в этом не участвую.
– А разве вы в своей лавке в открытую не торгуете подделками?