.
– Право, Уильям, неужто вы весь вечер собираетесь обсуждать дела? – капризно заявляет леди Латимер, сверкая бронзовыми лаврами. – Ты вынудил своего нового друга оставить мисс Блейк без внимания.
– Где она? – вскрикивает Эдвард, а дама, видя, как он озабочен, улыбается и игриво стучит веером по его плечу.
– О-ля-ля, да прямо за мной с мистером Эшмолом. Видите? Цела и невредима.
И правда, он видит Дору, выходящую из широких дверей бального зала, и шагающего рядом Корнелиуса. Эдвард ласково улыбается Доре, но при виде выражения ее лица – хмурого, напряженного, пугающе холодного – улыбка сползает с его губ.
Что-то между ними произошло.
– Я нашла их, мисс Блейк! – со смешком восклицает леди Латимер. – Мужчины в своем репертуаре! Когда речь заходит о делах, о нас, женщинах, сразу забывают. Между тем вечер еще в самом разгаре, а мисс Блейк утомлена и хочет домой. Нет, правда, мистер Лоуренс, – обращается она к Эдварду, снова раскрывая веер. Золотое перо из него падает на пол. – Как же вы могли покинуть свою подопечную?
– Дора, – с преувеличенным почтением говорит Эдвард, пытаясь заглянуть ей в глаза. – Простите меня. Я не собирался отнимать у лорда Гамильтона так много времени. Вы и вправду хотите уехать?
– Да. Мое удовольствие от праздника несколько омрачено.
Она произносит эти слова ледяным тоном. У Эдварда затряслись поджилки. Он смотрит на Корнелиуса. Его друг спокойно встречает его взгляд и словно предупреждает о чем-то, но Эдвард не может понять, о чем.
– Вы уверены? – Эдвард снова пытается заговорить с Дорой, но та отворачивается от него.
Она не хочет на меня смотреть, с ужасом думает он.
– Я уже принесла извинения леди Латимер.
– Думаю, и мне тоже пора, моя дорогая, – добавляет сэр Уильям, обращаясь к жене. – Ты же знаешь, как меня утомляют подобные мероприятия.
– Как скажешь, Уильям, если тебе угодно.
Гамильтон поворачивается к Доре:
– А что будет с пифосом после суаре?
Эдвард с бьющимся сердцем наблюдает за ней. Он хочет поговорить с Дорой. Хочет узнать, что произошло. Почему она любезно улыбается сэру Уильяму, но не ему…
– Его вернут в магазин завтра. Я не знаю, что дядя планирует с ним сделать после этого.
И только сейчас Дора смотрит на Эдварда, но стоит ему поймать ее взгляд, как она тут же отводит глаза. Что ж, ему довольно и этого мимолетного взгляда. Он видит в ее глазах осуждение и даже гнев, который она старательно пытается сдержать. Эдвард с тревогой смотрит на Корнелиуса, но его друг демонстративно разглядывает пол.
– Понятно, – говорит Гамильтон. – Дора, я хочу пригласить тебя и мистера Лоуренса – ну и, разумеется, мистера Эшмола – отобедать у нас завтра вечером. Ты же не будешь возражать, Эмма?
– Ни в коем случае! Я с радостью воспользуюсь возможностью поболтать с мисс Блейк в более приватной обстановке. У меня есть в высшей степени восхитительная задумка! Моя дорогая Хора… – Кокетливо зардевшись, она осекается и, глядя на Дору, исправляется: – Дора, прошу вас, приходите. Окажите нам такую честь!
Наступает неловкое молчание. Короткий кивок в знак согласия.
Сэр Уильям стучит тростью по полу, одаряя всех улыбкой. Впервые за весь вечер Эдвард видит, как старый дипломат улыбается, но улыбка выглядит довольно вымученной.
– Договорились, – говорит он.
Леди Латимер взмахивает веером.
– Ну, коли вы расходитесь, я вернусь в бальный зал. Я, знаете ли, обожаю танцевать, и сегодня вечером я намерена натанцеваться до упаду. У вас теперь все будет в порядке, мисс Блейк?
Дора многозначительно вздыхает.
– Да, миледи. Благодарю вас.
– Тогда я желаю всем вам доброй ночи.
И с этими словами леди Латимер упархивает – точно великолепная птица феникс в бурном водовороте юбок.
Глава 32
Мистер Эшмол подает знак кучеру кареты, что стоит прямехонько напротив распахнутых дверей виллы. Дора шагает впереди всех, твердо настроенная совершить обратное путешествие на Ладгейт-стрит самостоятельно, но Эдвард догоняет ее, берет за руку, и, прежде чем Дора успевает вывернуться, ее уже водворяют в карету.
Она слышала, как Эдвард и его друг яростно перешептывались у нее за спиной, и не сомневается, что молодой знаток древностей понимает: ей все известно. Не успевает карета отъехать от виллы, как Дора накидывается на него. Клокочущие в груди ярость и гнев ее пугают, но она не может, просто не может остановиться!
– Да как вы смели, – злобно шепчет она, когда карета выезжает из чугунных ворот, – я же вам доверилась! Я пригласила вас в свой дом, предложила помощь, и вот как вы мне отплатили?
– Прошу, – умоляет Эдвард, ломая руки, – поймите, это совсем не то…
– Но вы пишете обо мне!
– О нет, я вовсе не то имел в виду, – встревает в их беседу мистер Эшмол, но Дора не обращает внимания на его слова и повышает голос чуть ли не до истеричного крика.
– Вы пишете о магазине, о моем дяде!
– Только вкратце, клянусь вам. Я…
– Вы рассказали о нас директору Общества!
– Нет же, Дора! Ничего я не рассказал. Я не упомянул ни одного имени, поверьте мне!
Она слышит в его голосе мольбу, но не верит ему. Эдвард подается всем телом вперед, на самый край сиденья, и тщетно пытается поймать ее ладони, но Дора отдергивает их и прячет под согнутыми локтями.
– Прошу вас меня понять, – умоляет он. – Позвольте я все объясню. Дора, я бы не смог воспользоваться пифосом как законным предметом для исследования, зная, что его приобрели нечестным путем. Моя репутация, репутация Общества была бы скомпрометирована! Но исследования о черном рынке антиквариата никогда еще ранее не публиковались. Если бы вы только…
– Нет, черт бы вас побрал! – в сердцах восклицает Дора. – Я не хочу ничего слышать! Вы полностью утратили мое доверие! А как насчет моей репутации? О ней вы подумали? Меня же могут повесить, вы что, не понимаете?
Она словно отвесила ему оплеуху. Эдвард тяжело откидывается на спинку сиденья. В темноте Дора не видит ни его лица, ни лица мистера Эшмола, чему несказанно рада, потому, как если бы она их видела, это бы вывело ее из себя окончательно. Она слышит лишь их дыхание да свистящие порывы ветра за окошком кареты.
– Дора…
Эдвард говорит с придыханием – и это уж слишком! Дора решительно колотит кулаком по крыше кареты. Она не может находиться рядом с ними ни минутой более. Ни секундой. Карета раскачивается на рессорах из стороны в сторону, замедляет бег, и тормозные колодки, прижимаясь к колесной оси, пронзительно скрежещут.
– Дора, – снова умоляет Эдвард, – не надо. Вы…
– Со мной все будет хорошо, мистер Лоуренс, – холодно возражает она. – Должна сказать, я прекрасно без вас справлюсь. Даже лучше, чем с вами.
Карета останавливается.
– Дора, я…
– Ах, Эдвард, оставь ее в покое! – снова вмешивается мистер Эшмол. – Тебе самому не любопытно, зачем мисс Блейк устроила этот скандал? Возможно, ей и впрямь есть что скрывать.
– Ради всего святого, Корнелиус, – рявкает Эдвард, – не сейчас! Дора, прошу вас!
Но Дора успела соскочить с подножки кареты на булыжную мостовую, и злой ветер уже кусает ее щеки. Бросив на обоих прощальный взгляд, который мог бы превратить воду в лед, она захлопывает дверцу и быстро уходит в ночь.
Дорогая Дора,
Мне так много нужно сказать Вам, но будет лучше, если я объяснюсь с Вами лично. Прошу Вас, знайте, что Вы глубоко ошибаетесь в своих подозрениях. Корнелиус в точности передал мне содержание разговора, состоявшегося между вами вчера вечером. Я могу лишь извиниться за его поведение и, разумеется, за свое собственное. Мне следовало ранее Вам рассказать, о чем я пишу и почему. Я проявил себя себялюбивым глупцом. Я искренне хочу восстановить наши прежние отношения и жду, что Вы, услышав мои объяснения, соблаговолите меня простить. Вы должны понять, сколь много для меня значит наша дружба. Льщу себя надеждой, что она будет иметь продолжение.
Нас ждут сегодня у лорда Гамильтона к шести часам пополудни. Корнелиус по доброте душевной согласился послать за Вами карету, которая подъедет к магазину в половине шестого. И я прошу Вас сесть в нее и присоединиться к нам. Наш вечер без Вас сегодня будет испорчен. Ведь, как я убежден, сэр Уильям пригласил нас только ради Вашего общества.
Ваш,
Дора примостилась на краешке табурета за прилавком, спрятав лицо в ладони. Высоко над ней Гермес восседает на своем обычном месте и спит, сунув голову под крыло.
Сейчас без четверти десять, и она уже прибрала и проветрила торговый зал, открыв входную дверь – попутно купив несколько веточек лаванды у уличной торговки, которая заглянула внутрь, – чтобы заглушить перегар дешевого джина и стойкое зловоние гнойника Иезекии, которое распространилось из жилой половины по всему дому. Впрочем, здесь, в магазине, зловоние ощущается меньше, хотя время от времени Дора улавливает его тошнотворные дуновения.
Из-за кухонной двери доносится грохот и звяканье – там хлопочет Лотти. Кусок хлеба с сыром, который Дора тайком стащила из кладовки сегодня утром, не может унять разыгравшийся голод. Но, не обращая внимания на бурчание в животе, она думает об Эдварде и чувствует прилив ярости.
Как он мог? Учудить такое у нее за спиной, рискнуть всем, что у нее есть, лишь ради собственной карьеры – это же непростительно! Она и не предполагала, что Эдвард на такое способен. После всего, что они вместе пережили… Но, с другой стороны, а что она вообще знает про Эдварда? Дора вспоминает о тех случаях, когда у нее возникало ощущение, что он намеренно сторонится ее, о многих недосказанных им вещах, о странных взглядах, которыми они обменивались с мистером Эшмолом в тот день, когда она пришла в Клевендейл. Дора отнимает ладони от лица. О, как же страшно она ошиблась в нем!
Она проводит пальцем по письму Эдварда, лежащему перед ней на прилавке, и мысленно вновь возвращается к сэру Уильяму. Они успели перекинуться лишь несколькими словами. И ведь правда: Эдвард умудрился полностью завладеть его вниманием. О чем же он рассказал сэру Уильяму? В глубине души Доре совершенно не хочется ехать на обед к Гамильтонам, но она понимает, что, манкируя приглашением, ничего не добьется, а лишь сама будет терзаться. Нет, надо поехать. И там, решает она, побеседовать с сэром Уильямом наедине.