Но этим месть Зевса не ограничилась. Перед тем как отпустить Пандору на землю, он дал ей сосуд – вовсе не ящик, как многие полагают. Эта ошибка объясняется неверным переводом с древнегреческого, приписываемым голландскому философу Эразму. В его написанном на латыни пересказе мифа греческое слово «пифос» заменено на «пиксис», что буквально означает «ящик» или «ларец». Но суть в том, что на самом деле это был пифос, и Зевс повелел никогда его не открывать.
Зевс отдал Пандору в дар брату Прометея Эпиметею. Они горячо полюбили друг друга и жили счастливо много лет. Но искусительная тайна пифоса не давала Пандоре покоя. Как-то ночью, мучаясь бессонницей, она открыла крышку сосуда, и – увы! – месть Зевса осуществилась. Из сосуда вышли все невзгоды мира, от которых мы до сих пор не можем избавиться: Болезни, Распри, Обман, Бедность и Нужда. Пандору так ужаснуло содеянное, что она захлопнула крышку до того, как последний порок сумел вырваться наружу. Зевс вложил в пифос Надежду, дабы ею наказывать и мучить людей. Он полагал, что Надежда дает ложное обещание победы добра над злом. Но, по моему мнению, все зависит от того, как вы трактуете надежду – как благо или зло.
Присутствующие сидят в молчании, пораженные услышанным. Даже воздух, кажется, напрягся, словно мифическое предание – это живое существо, разбуженное его пересказом. Сэр Уильям отпивает вина, другие следуют его примеру. Тишину нарушает мистер Эшмол.
– И как все это связано с мисс Блейк?
Сэр Уильям смотрит на Дору.
– Дорогая, расскажешь? – подбадривает он ее.
Дора делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Среди зеркальных осколков, из которых состоит ее память, этот кусок долгие годы неотступно владел ее разумом, обретая зримую четкость перед мысленным взором. Она помнит маменькин голос, рассказывающий ей перед сном миф о Пандоре, помнит, как при этом вертела в крохотной ладошке мамину камею. Но, конечно, ей и в голову не могло прийти, что пифос, обнаруженный в подвале у Иезекии, – тот самый, о котором маменька поведала ей много лет назад.
– Моя мама верила, – начинает Дора, – что первая Пандора существовала в реальности. Это была, конечно, не женщина из мифа, но я помню, она говорила – как и вы, леди Гамильтон, ранее заметили, – что все подозрения и легенды так или иначе связаны с действительно происходившими событиями. Мама считала, что в Древней Греции жила некая женщина с таким именем, женщина, обладавшая необычайной красотой и невероятными талантами, вполне возможно, аристократического происхождения, и что эта ваза была создана в знак почтения к ней. Впрочем, можно предположить и другое – Пандора была весьма порочной женщиной, потому как миф рассказывает нам, что она выпустила в мир все людские пороки, и тогда эту вазу вылепили ради оскорбления ее памяти. В любом случае мама считала вполне возможным существование некоей вазы, отличавшейся от многих, которая была воплощением этой легенды и донесла ее до последующих поколений. Но я понятия не имела, что мои родители упорно искали именно эту вазу в последние недели своей жизни. Для меня это было просто очередное место раскопок, одно из многих, где я побывала.
Тут сэр Уильям стучит пальцем по бокалу.
– Да и как ты могла это знать? Ты же была ребенком. – Его губы расплываются в ласковой улыбке. – Но да, они искали именно эту вазу. Видишь ли, Хелен мне говорила, что, изучив миф во всех подробностях, она узнала, что Пандора утонула при Всемирном потопе. Однако, согласно одной легенде, у Пандоры и Эпиметея была дочь, ее звали Пирра – и она выжила. Итак Хелен знала эти три имени и знала предание о потопе – это и стало для нее отправной точкой в поисках. Она, по-видимому, потратила многие годы на изучение древних письменных документов – родословных, списков поселений – и в конце концов нашла не только нужные названия в исторических источниках, но и их географическое местоположение. Все эти изыскания привели в район Южной Греции, Хелен сравнила все случившиеся там природные катастрофы и установила, что там действительно произошло сильное наводнение… в городке у подножия горы Ликайон.
Дора щиплет свою переносицу.
– Вот точно не вспомню, каким образом мы все оказались на Пелопоннесе и откуда там взялся сэр Уильям. И еще это был редкий случай, когда нас сопровождал в поездке мой дядя. Я мало что помню о том дне или о предшествовавших ему, но помню что-то нехорошее. Мои родители по какому-то поводу спорили с дядей. Постоянно спорили. Я…
Леди Гамильтон сжимает ее руку.
– Продолжайте!
Дора закрывает глаза. Она представляет себе высокое синее небо. На нем ни облачка, а солнце сияет так ярко, что больно смотреть. Перед ней высится гора, ее склоны покрывает густой лес, длинные ветви деревьев гнутся под пышной листвой. Земля под ногами сухая, она испещрена глубокими трещинами, словно древний пергамент, слишком долго пролежавший на открытом воздухе. Где-то в траве, превратившейся под зноем в солому, поет сверчок. Дора представляет разрушенные каменные монолиты, узкие лазы, укрепленные деревянными балками. Глубокая яма в земле, темный туннель, ведущий неведомо куда. Она спускается вниз по веревочной лесенке. Вокруг нее белые палатки, их полотнища хлопают на ветру, который не приносит свежего воздуха в душное помещение. А потом осколки зеркала дрожат и снова рассыпаются, и Дора уже не в силах составить из них цельную картину.
– Я находилась на раскопе в тот день, когда это случилось, – слышит Дора свой голос. – Была жара. Палящая жара. Тот иссушающий зной, который, кажется, заполняет твои легкие, и становится трудно дышать. Вокруг никого. Рабочие спали. И помню, я пошла к колодцу за водой для родителей. Помню, как по ступенькам спустилась в углубление перед источником, и вдруг земля вокруг меня затряслась и начала обрушиваться. Но я знала, что мои родители находятся еще глубже под землей, и попыталась до них добраться, я звала их…
Она говорит торопливо, ее начинает трясти, пелена застилает глаза, и вдруг мистер Эшмол – мистер Эшмол, кто бы мог подумать! – протягивает ей руку, и Дора изо всех сил вцепляется в нее.
– Помню, я оказалась в земляной ловушке. Я не могла кричать, не могла дышать. Потом я очнулась на носилках в палатке. Сэр Уильям вытащил меня оттуда…
Очнувшись, Дора понимает, что ловит губами воздух, а леди Гамильтон наливает ей стакан воды. Она жадно, не отрываясь, пьет, и проходит несколько минут, прежде чем она берет себя в руки.
– Я так тебе сочувствую, Дора.
Это говорит сэр Уильям. Дора обводит взглядом сидящих за столом и со смущением отпускает руку мистера Эшмола. Побледневшая кожа на его пальцах снова розовеет, когда кровь приливает к руке.
– Прошу прощения, сэр, – бормочет мистер Эшмол, разминая затекшие пальцы, – но вы сказали, что ваш рассказ состоит из двух частей.
Эдвард привстает со стула.
– Корнелиус, я не думаю, что…
– Нет-нет, – возражает Дора, собравшись с силами. – Мистер Эшмол прав. Что вы имели в виду, сэр Уильям, говоря об этом?
Тот печально вздыхает.
– Я бы не хотел причинять тебе еще больше страданий.
– Рассказывайте!
Он снова вздыхает, проводит ладонью по лицу и отпивает еще вина из бокала.
– Как тебе известно, твои родители оказались не слишком глубоко под землей. Видимо, они попытались спастись после обрушения почвы. Их тела быстро нашли под завалом. А тебя сразу же отправили в Лондон под присмотром дяди. Все сочли происшествие трагической случайностью, такие далеко не редкость при археологических раскопках. – Между бровей сэра Уильяма пролегла глубокая морщина. – Но кое-что меня тогда насторожило. И я сам обследовал раскоп. Ты говоришь, Дора, что не знаешь, каким образом мы все оказались в Южной Греции. Теперь могу сказать, что версия Хелен меня заинтриговала. Я вложил средства в эти раскопки и изъявил желание тоже участвовать в поисках пифоса.
Твои родители с восторгом отнеслись к моей идее. Я курировал многие раскопки и всегда принимал в них деятельное участие, все прекрасно знали, что я не какой-то там праздный аристократ. И нам удалось добиться успеха, Дора, мы нашли пифос. Он до мельчайших деталей соответствовал пифосу, описанному в исторических и географических источниках. И помимо всего прочего его подлинность убедительно подтверждал тот факт, что он был украшен изображениями сценок из мифа о Пандоре. У нас не было причин сомневаться в том, что это именно тот пифос, который мы искали. Мы были вне себя от радости. Можешь себе представить, какую историческую ценность он представлял? Мы начали готовить документы для его официального вывоза. Но… Дора, я убежден, что тот раскоп был очень надежно укреплен. Да, возможно, нам не помешало бы дополнительно укрепить почву, но не было ровным счетом ничего, что указывало бы на опасность для участников раскопок, поэтому, когда произошел обвал, я сразу стал подозревать чей-то злой умысел. Никаких доказательств, конечно, у меня не было. И все произошло так внезапно, что… – Сэр Уильям замолкает и откашливается. – Все, что я мог сделать, это сохранить место раскопок таким, каким оно было в тот момент. Как я уже сказал, я купил весь участок земли и нанял надсмотрщика. А потом, в прошлом году, мне сообщили о наводнении. Землю, завалившую раскоп, размыло так сильно, что у нас появилась надежда вновь отправить туда экспедицию. И я возобновил раскопки.
Пока сэр Уильям говорил все это, Дора ощущала, как сжимается ее сердце. Она догадалась, к чему он клонит.
– Мой дядя… – начинает она.
Его лицо мрачнеет.
– После обвала почвы на месте раскопок мы нигде не могли найти Иезекию Блейка. Он появился значительно позже, с кровавым шрамом через все лицо. Иезекия уверял, что тоже оказался под землей и выбрался из-под завала другим путем. Но дело в том, что существовал лишь единственный путь, по которому можно было спуститься в раскоп и выбраться из него. И еще, Дора… – взгляд сэра Уильяма суровеет. – Я ведь все время был там. Откапывая тебя.
У нее нет ни малейшего желания медлить – ровным счетом никакого!