– Товарищ лейтенант, за время вашего отсутствия в госпитале в роте никаких происшествий не случилось. – На последней дежурной фразе он поперхнулся, ладонь, поднятая для отдания чести, самопроизвольно опустилась, нижнюю часть лица перекосило, а глаза стали мокрыми. – Коля! Мы за последнюю неделю десять человек убитыми потеряли. Мы всех в полку обогнали. И ротный погиб вчера ночью…
– Ахмет!
– Да, прошлой ночью. Он же был мне как младший брат.
– Как же долго меня не было в роте.
Недалеко от штаба полка, в беседке, укрытой от солнца масксетью, за обычным струганным столом сидели четыре офицера. Марков и Ремизов внимательно слушали своих маститых собеседников. И только когда сидевшие напротив командир полка Чигирин или генерал Сафонов, срочно прибывший к ним в полк, задавали вопросы, они включались в разговор и отвечали прямо и четко, то есть – как положено по уставу.
– Так ты сможешь командовать ротой? – Генерал был тверд, басовит, внушителен, но отягощения в фигуре, столь обычного в зрелом возрасте, в нем не наблюдалось. Однако, как показалось Ремизову, за размеренным и спокойным тоном разговора скрывалась тень неясной тревоги.
– Товарищ генерал, я три месяца исполняю обязанности командира роты. Смогу.
– Как училище закончил?
– На госах за огневую получил «хорошо», остальные «отлично».
– Что ж, это существенно. – Сафонов удовлетворенно крякнул, но на его лице никаких эмоций не отразилось. – Ты, Марков?
– Товарищ генерал, я закончил Ленинградское училище, государственные…
– Стоп, стоп. Ты готов командовать ротой?
– Товарищ генерал, – здесь Марков запнулся, подбирая правильное слово, – я готов выполнить любой приказ.
– Но… Договаривай, договаривай.
– Это очень ответственно. У меня нет опыта. Я думаю, что к роте еще не готов.
– В сорок первом, в сорок втором ротами сержанты командовали, а лейтенантам, юнцам, батальоны доставались, вот как было. – Сафонов произнес это патетически, с легкой ноткой ностальгии, как будто это он и был тем самым далеким юнцом. – Ну что ж, зато честно. А что ты скажешь, командир полка?
– Товарищ генерал, – Чигирин порывался встать, но Сафонов его удержал, – оба офицера хорошо зарекомендовали себя в боевых действиях. Что касается Ремизова, имеет большой опыт, участвовал во всех операциях полка, а вчера, действуя в сложной тактической обстановке, в отрыве от главных сил, показал себя с лучшей стороны, не допустил потерь среди личного состава.
– Хорошо. Мне все ясно. Лейтенант Ремизов!
Молодой офицер быстро поднялся с лавки, и его никто не удерживал, потому что демократическая часть беседы закончилась.
– Есть предложение назначить вас командиром шестой роты. Рота в тяжелом положении, это вы знаете, утром она в составе батальона отправится на операцию. Мы не можем подталкивать вас к поспешному решению, но и для долгих размышлений времени нет. Вы согласны принять на себя командование шестой ротой?
– Товарищ генерал…
И до начала разговора Ремизов знал, зачем их с Марковым вызывал командир полка, но чтобы командир дивизии лично заинтересовался этим вопросом, он, конечно, не мог и представить. Выходит, их здорово припекло там, на Олимпе. И вот теперь, вслушиваясь в долгие паузы, он прекрасно понимал, как не хочется Сафонову назначать ротным его, молодого, зеленого. Они же расписываются в своем полном бессилии, у них, больших боссов с шитыми звездами на погонах, нет выбора, у них даже старших лейтенантов не осталось в запасе. И вот теперь надо отвечать на вопрос. Нет сомнений, быть командиром – значит принимать решения самому, значит иметь широкие горизонты свободы. В противном случае постоянно уповать на Бога, чтобы он дал побольше ума твоему начальнику, и со страхом ожидать, что однажды, в трудную минуту, этого ума все-таки не хватит. Конечно, он был согласен, тем более что где-то в глубине вызревала и еще одна крамольная мысль, признаваться в которой ему не очень хотелось: карьеру делать никогда не рано.
– …Я согласен.
– Я и не ожидал другого ответа. Успехов тебе, лейтенант, и удачи.
– Служу Советскому Союзу, – с пересохшим горлом ответил молодой офицер.
– Чигирин, после обеда представьте шестой роте ее нового командира, приказ о назначении будет подписан завтра.
Генерал, а следом и командир полка – направились к штабу, а Ремизов продолжал стоять, слегка обалдевший от той стремительности, с которой делается история, и все еще ощущая крепкое генеральское рукопожатие. К Чигирину подошел начальник строевой части, ждавший командира во время всего разговора неподалеку, в тени кустарника. В руках он держал личное дело лейтенанта Ремизова.
– Товарищ подполковник! Его нельзя назначать на должность, вы посмотрите на аттестацию. Он же нарушитель воинской дисциплины.
– Сюда только нарушители и попадают, от них больше толку.
– Но это же личное дело офицера, это – документ!
– Вот что, умник, завтра сам возглавишь шестую роту, а потом посмотрим, какую аттестацию писать на тебя.
На построении роты, после того как командир полка, а затем и командир батальона представили личному составу нового ротного, сказали подобающие напутственные слова, Ремизов обошел две шеренги своего войска, оглядел каждого солдата, запоминая лица и оценивая экипировку, и ничему не удивился. Серые, пропыленные, уставшие теперь уже его бойцы были не лучше и не хуже тех, что он оставил в пятой роте. Они без особенной радости, но с интересом изучали нового ротного, пытаясь заранее понять, что теперь изменится в их службе. Но, если честно, разве поймешь этих начальников, ведь служил у них нормальный взводный Москаленко, а его зачем-то отдали в пятую командиром, а теперь к ним из пятой взамен прислали другого командира. Чехарда какая-то.
– На рассвете выходим в Пьявушт. Мы там бродили летом, местность для нас не новая. Операция продлится дня три, недолго. Поближе познакомимся по возвращении. Заместителям командиров взводов представить списки личного состава, идущего в рейд, организовать чистку оружия, проверять буду сам, получить боеприпасы и сухой паек. Вопросы?.. Вопросов нет. По мере готовности каждый замкомвзвода представляет свое хозяйство полностью, вместе с теми, кто остается в расположении роты. Задача ясна? Все, личный состав в вашем распоряжении.
Отправив взводы готовиться к выходу, Ремизов смог наконец осмотреться, раньше он никогда не заглядывал ни на позиции шестой роты, ни в казарму, поскольку у него с Гайнутдиновым отношения так и не сложились.
– Товарищ лейтенант, замполит шестой роты, лейтенант Черкасов. Представляюсь по случаю вашего назначения на должность командира шестой роты.
– Коль, ты что? Заканчивай спектакль.
– Я должен тебе представиться официально, я теперь твой заместитель.
– Ну что, заместитель, пойдем в дом, расскажешь о людях. У меня никакого представления о роте нет. После того как «полковника» не стало, Москаль в отпуск ушел, а там и Фома под пулю угодил, я с вами, с соседями, всякую связь потерял.
Знакомство длилось весь вечер. Зашли и доложили о состоянии работы старшина и техник роты, потом по очереди представлялись заместители командиров взводов, оставшиеся без своих офицеров, докладывали о наличии людей в строю для завтрашней операции, представляли списки с закреплением оружия. Почти по-свойски заглянул на огонек рядовой Яресько.
– Товарищ рядовой, это ротная канцелярия, а не коммунальная квартира, вам что?
– У меня тут вещмешок лежит и автомат. Ну, и так, познакомиться. Может, вам что-нибудь потребуется.
– Автомат должен быть при солдате – это во-первых. Во-вторых, надо представляться. А в-третьих, вызовите замкомвзвода.
Яресько с недовольной миной, спиной вперед, держа в руках автомат и вещевой мешок, вышел из плохо освещенной пыльной комнаты с глинобитным полом, которую Ремизов смело назвал канцелярией.
– Что здесь у вас происходит? – обращаясь к Черкасову, воскликнул Ремизов.
– Теперь у нас, – пожимая плечами, но не переживая по этому поводу, ответил замполит, – вот это и происходит. А кому было заниматься? Как в апреле с подрыва началось, так с тех пор в роте офицеров один-два, и все.
– Знаю, не удивил. Но ведь ротой командовать надо, как же по-другому?
Скрипнула входная дверь, в образовавшуюся щель просунулась круглая голова.
– Вызывали, товарищ лейтенант?
– О-о, – застонал Ремизов, вскакивая с лавки, – сержант!
Круглая голова вместе с плечами более решительно ввалилась в помещение.
– Товарищ сержант, выйдите из канцелярии и войдите так, как того требует устав!
– Заместитель командира первого взвода сержант Фещук по вашему приказанию прибыл, – после выполнения учебного маневра четко доложил Фещук.
– Значит, все-таки умеешь.
– Так точно, я же полгода в учебке отучился.
– Вот и займись своим взводом, раз отучился, во всем должен быть порядок.
– Есть, – бросив руку под козырек, лихо ответил сержант, а уходя из помещения, удовлетворенно пробурчал себе под нос: – Строгий у нас командир.
К полуночи рота подготовилась к очередному выходу в рейд. Офицеры, оставшись вдвоем, общий язык нашли быстро, и тема, которая их соединила, была тяжелой.
– Черкес, вот ты – замполит, образованный человек, грамотный офицер. Объясни мне, что происходит, почему в Союзе так стыдятся наших погибших, крови нашей, словно она грязная? Нос воротят. Марков рассказывал, там о нас совсем ничего не знают. Люди не представляют, что где-то идет самая настоящая война. Москаль тоже приехал, говорит, на надгробных плитах запрещено писать, что погиб в Афганистане. Нельзя гражданские панихиды проводить… Что же это? Наша служба, гибель солдат, офицеров – позор?
Черкасов ответил не сразу.
– Брось. Родители сына в армию проводили молодым, красивым, живым, а назад он вернулся в гробу. Сын служил стране, защищал страну и погиб, защищая ее. Какой же это позор – погибнуть в бою? Викинги в свое время другой смерти и не признавали. А если какие-то уроды, изображают политическую зрелость, не разрешают с честью похоронить солдата-героя, так уроды они и есть.