ссадинами. Ремизов поднял голову, посмотрел, откуда он упал. Обдало холодом.
– Готов. Еще один вклад в копилку интернациональной помощи.
Солдаты негромко переговаривались, но больше молчали. Они всматривались в лицо смерти, леденея от него, ужасаясь им. Это лицо показалось Ремизову чуть розовым, и он взялся трогать и дергать плечи, руки, ребра, ноги, пока боец не застонал.
– …твою мать! Он живой! Мурныгин, «вертушку»!
Двумя днями позже рота карабкалась в Парандехе, в другом районе Панджшерского ущелья, куда батальон перебросили десантными вертолетами. Здесь и воздух казался другим, а может, и не казался вовсе, ниже уровень – больше кислорода, но за три дня рейда ни одной пули над головой не просвистело, и «духа» ни одного не обнаружили. Заканчивался второй месяц армейской операции, и всем, начиная с ротного до последнего солдата, хотелось упасть в белую постель и не просыпаться несколько дней.
Сумерки застали их на спуске. Ремизов подошел к обрыву и отшатнулся.
– Фу! Дух захватывает. Красота.
Это была красота особого рода, потому что под ним простиралась почти отвесная стена высотой около двухсот метров.
– Будем искать обход? – Куприянов сомневался, а заодно оставлял командиру шанс на осторожное решение.
Он до дрожи помнил то страшное падение и разбившегося солдата на подступах к Дархинджу и до сих пор не знал, как относиться к происшествию. Ремизов внушал солдатам, что каждый сам отвечает за свою задницу, то есть за себя, он же, как замполит, считал, что ответственность за все эти «задницы» на них двоих. В ответ же слышал совершенно либеральное: «Давай и „духам“ оставим чуть-чуть ответственности. За что-то же мы их бомбим.»
– Так ты думаешь, в обход? – Сам он думал по-другому. Зачем ему в роте горцы, то есть чеченцы, если рота в горах будет беспомощной.
Коротко посовещавшись, решили начинать спуск. Первым все по тем же самолюбивым соображениям вызвался идти Коцуев, физически крепкий и самостоятельный сержант, в общем, один из лучших. Лучшие должны быть первыми, а первые – лучшими, разве кто-то с этим поспорит, вот и Ремизов не стал спорить, отправляя Коцуева вниз. Назвался груздем – полезай в кузовок, назвался горцем – тоже полезай. Вторым отправился он сам.
Ремизов всегда боялся высоты, теперь же эмоции как-то ослабли, и, глядя в пропасть, он думал совсем о других вещах. Отвесная стена при внимательном рассмотрении оказалась не такой уж и неприступной, выступы, сколы и трещины породы позволяли ставить ноги, удерживаться руками. Он даже рассмотрел несколько узких полок. Самое главное, что стена просматривалась до дна ущелья и не могла приготовить сюрприза где-нибудь ближе к концу спуска. И еще – надо успеть до темноты.
Спускались медленно. Рота по цепочке, от Коцуева к Ремизову, от Ремизова – дальше, от солдата к солдату, как эстафетную палочку, передавала уступы, проверенные ногами и руками идущих впереди. Руководствуясь внутренним чутьем, Коцуев понемногу смещался вправо, и, когда наверху кто-то оступился и вниз посыпались камни, они никого не задели. «Конечно, я отвечаю за все „задницы“, – с усмешкой думал Ремизов, – но разве я должен это объяснять? Пусть только кто-то упрекнет, пусть только попробует. И сейчас впереди меня один Коцуев. И в Дархиндже сначала прошел я, а уж потом этот индюк сорвался. Хорошо, что вещмешок его спас, а иначе…»
– Не растягиваться. Не отставать. – Ротный смотрел вверх чаще, чем вниз.
Люди разные, силы и дух у них разные. След в след, ступня к ступне, рука к руке. Они шли, спускались, ползли вниз на животах, ведомые нитью Ариадны, уверенные в том, что там, где прошел лучший сержант и их командир роты, с ними ничего не случится.
«…Разве можно ответить за всех? Что я, Господь Бог? Вот Жуков, большой человек был, а разве мог он ответить и за Сталина, который его направлял, и за солдата в передней траншее, которого он сам посылал в бой? Сколько людей полегло подо Ржевом под его командованием! С него еще спросят».
– Не отставать. Скоро стемнеет.
Когда ремизов сам добрался до дна ущелья и принял весь взвод Кадырова, первые сумерки накрыли землю, а замыкающий взвод во главе с айвазяном еще висел на середине стены. глядя с запрокинутой головой на эту огромную скалу, на своих новоявленных альпинистов, он почувствовал, как вместе с мурашками вдоль спины к нему возвращался страх высоты. Когда все спустились, подкралась ночь. Привал сделали здесь же, найдя удобную расщелину с открытыми подступами. странно, что нового комбата совсем не интересовало, где под звездами бродит шестая рота. Эфир молчал, и в ответ на запросы неслось лишь легкое шуршание трущихся друг о друга радиоволн. да ну и черт с ним, пусть он боится остаться в одиночестве, нам-то что, мы здесь, как дома. грех было жаловаться на Усачева, земля ему пухом, он никогда не бросал своих. Пока не сравнишь – не поймешь.
– Коцуев, сегодня ты совершил поступок. вернемся – представлю к медали «За отвагу». Обещаю. – ротный положил руку на плечо младшего сержанта. – а теперь, дай Бог, чтобы этот рейд и эта ночь в рейде стали последними и чтобы мы наконец заступили на посты охранения.
Уже засыпая, ремизов спохватился: какой последний рейд, какая последняя ночь? Я хотел сказать, крайняя. Конечно, крайняя. Господи, прости меня грешного, ну ты же знаешь, что я имел в виду…
Пока второй батальон штурмовал Парандех, по его расположению, по расположению полка неспешной походкой, явно демонстрируя пренебрежение к опасности, а может быть, и к самому полку, прохаживался первый заместитель министра обороны соколов.
Кашаев, получив утром шифротелеграмму о прилете высокого гостя, уперся в нее немигающим взглядом, сжал зубы от напряжения, поморщился и, наконец, вспотел. в полк никогда не заглядывали посторонние, ни у кого духу не хватало нырнуть в это ущелье, в это змеиное гнездо, ни одного героя-корреспондента здесь не видели. А тут сразу замминистра, что он здесь забыл? Для вручения наград и званий первые лица государства приглашают на свой паркет, и только если нужно немедля решить проблему, учинить разнос, ступают начищенным сапогом на обыкновенную землю, в обыкновенную грязь. Так случается редко, когда решение должно быть принято сразу и без консультаций. Кто же решится на это и какова должна быть причина? Вот здесь, дойдя логикой до слова «причина», Кашаев и вспотел.
Полк словно вымер. Все, кто не участвовал в операции и находился в пункте постоянной дислокации, попрятались на огневых позициях и в казармах, только поварихи больше обычного гремели в офицерской столовой, спеша приготовить сытный обед для гостя. Соколов в сопровождении двух офицеров разведки и порученца подошел к штабу полка. У входа навытяжку зачем-то стоял сержант, дежурный связист. Наверное, не успел скрыться, и теперь командир полка, шедший сзади свиты, в ожидании каверзы от замминистра покрылся белыми пятнами.
– Как служба, сержант? – Большой гость был великодушен, он прибыл совсем по другую голову.
– Нормально, товарищ генерал армии.
– Душманов бьем?
– Как положено. Бьем.
– Да, из тебя слова лишнего не вытянешь, – добродушно сказал замминистра.
– Закурить бы, – вдруг выдавил из себя сержант, не зная, о чем вообще можно говорить с генералами.
Соколов повернулся к порученцу.
– Угости сержанта. – Видя, как офицер торопливо открывает пачку сигарет, не удержался от замечания. – Всю отдай. Сержант Родину защищает на переднем рубеже.
В кабинете командира полка спокойный тон разговора изменился.
– Ты что тут творишь, командир полка? Ты же камня на камне в ущелье не оставил. А где результат? Я тебя спрашиваю, где результат?
– Мы контролируем ущелье, товарищ генерал армии.
– Да, контролируете. Ценой невероятных жертв среди мирного населения. Вы сколько людей побили? Ты знаешь? Разведка докладывает страшные цифры.
– Какие же они мирные? Мы сколько трупов взяли – все с оружием.
– А то, что не взяли? – Соколов ткнул карандашом в полотно разостланной карты с нанесенной на нее тактической обстановкой и координатами плановых целей артиллерии. – Ты знаешь, что от этих кишлаков остались одни развалины. И после этого вы не воюете с мирным населением?
– Так война же…
– Война, говоришь? Задача полка заключалась в том, чтобы во взаимодействии с соседями полностью овладеть ущельем, вычистить все, вплоть до перевалов, до ледников. Переломить ход событий. Завладеть инициативой. А вы тут застряли. Себя охраняете. Вы совершенно не владеете обстановкой. Был бы толк от вашего чрезмерного лихачества, никто бы тебя за него не упрекнул.
Заместитель министра в сердцах бросил карандаш и вперил взгляд в уже разгромленные кишлаки. Дело, конечно же, не в этих кишлаках и не в этом перепуганном командире полка, который скорее жертва, чем агрессор и от которого на самом деле здесь, в ущелье, мало что зависит. Ему, Соколову, дали на откуп огромные материальные ресурсы, практически все вооруженные силы южного направления для решения локальной задачи. Разведать основные места базирования, расположение складов вооружения, имущества – и считай, что авиация уже превратила их в пыль. Выставить заслоны, блокировать пути выдвижения караванов – и с интервенцией покончено. Так в чем же дело? Увеличить группировку? Незначительное расширение контингента ничего не изменит – надо удваивать. Но заканчивается лето, времени, данного генеральным, остается мало. Его взгляд потянулся к границе с Пакистаном, к предместьям Пешавара, где дислоцировались базы подготовки боевиков. Вот бы где нанести ракетно-бомбовые удары. Близок локоток, да не укусишь. Неужели мы, такие великие, и ни на что не способны? Чушь собачья, мы их в бараний рог согнем! Надо только найти решение.
Первый заместитель министра не ошибался. В его власти превращать в пыль города, чего уж больше? И ему, старому и бесстрашному воину, не надо примерять к себе чужие лавры, у него и так достаточно славы и полномочий. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. Надо только найти решение.