– А Руперт и Арчи? Им доводилось посещать Ближний Восток? И мог кто-то из них находиться там одновременно с вашим отцом?
– Об этом мне ничего не ведомо. Значительная часть их биографий покрыта туманом, хотя, быть может, так лучше для всех. Но постойте-ка! Мне кое-что все же известно о Руперте. – Белинда быстро произвела в уме какие-то подсчеты. – Как я уже дала вам понять, меня нельзя считать свидетелем каких-либо событий. Но я точно знаю, что Руперт не мог быть на Ближнем Востоке в одно время с папой. Дело в том, что он как раз сидел в тюрьме.
– Да, это решает все. Простите, если ищу скелеты в ваших шкафах, но мне нужно задать вам еще один вопрос: ваш отец знаком с Хорасом Бентоном, который сейчас выступает в роли коллеги Уинтера?
– Вы говорите о главном кураторе и моральном наставнике Тимми? Отец как-то нанес ему в Оксфорде визит вежливости. Но я уверена, что прежде они никогда не встречались. Вы задаете вопросы, от которых так и веет таинственностью.
– Таинственностью веет от происходящего, а не от моих вопросов. Как вы получили работу у Шуна? Благодаря их с вашим отцом прежним связям?
– То есть вы думаете, что Шун оказал услугу приятелю? Ничего подобного. – Белинду этот вопрос привел даже в некоторое негодование, которое, впрочем, быстро прошло. – Они встречались на различных мелких мероприятиях, проводившихся в графстве, только и всего. Папа ни разу не бывал в аббатстве. Он говорит, что оно, вероятно, напомнит ему Уэмбли или что-то вроде Луна-парка. Хотя завтра у вас, по всей видимости, появится возможность увидеть, какое впечатление произведет на него коллекция. – Она лукаво улыбнулась… – Но уж если я отвечаю на ваши вопросы, ответьте и вы на мой: Патришия является вашим шпионом в аббатстве?
– Нет, – серьезно сказал Эплби. – Никаких моих поручений она там не выполняет.
Они молча дождались, пока мимо пройдет группа гостей.
– Но вы в самом деле ведете себя загадочно, Джон. Я, например, не вижу никакой связи между Джаспером и делом Паука.
В словах Белинды содержался откровенный намек, что этот дефект зрения действительно ей досаждает.
– Вот и я тоже ее не вижу. Кроме того, что ваш Джаспер, подобно Пауку, расположился в центре обширной паутины. Но толку от этого мало. Кстати, вы уже нашли для себя Блейка или Лоуренса?
– Что?
– Нашли настоящий талант среди пустых друзей вашего отца, чтобы взять его под свою опеку?
– О, господи! – Белинду его замечание скорее расстроило, чем возмутило. – Неужели я так отозвалась о них? Вероятно, была перевозбуждена.
– Если хотите подсказки, то обратите внимание на Кермода. У него весьма оригинальный склад ума. Но сейчас основной вопрос: не предстоит ли нам всем снова прийти в перевозбужденное состояние? Разномастный бой часов явно прозвучал предупреждающим гонгом, но никто не спешит ему внимать и тревожиться. Вспомните, насколько все здесь зависит от вашего отца. Вчера он вел себя нервно, и каждый, глядя на него, морально готовился к неприятностям. И происходили странные вещи: звучал кларнет помимо многого другого. Создалось смутное, но охватившее каждого опасение, что надвигается нечто грозное. А стоило ему сегодня непринужденно разрешить ситуацию со свиньями, и все участники праздника успокоились. Ваш отец хочет удалиться от дел, но обладает тем, что на языке миссис Моул именуется аурой – причем очень мощной. Грозят ли нам новые неприятности еще до наступления вечера? Джокер явно растерял свои ресурсы и вынужден все больше рисковать. Взять хотя бы эпизод с черными свиньями, на который я только что сослался. Подобно нанесению надписи на архитрав, кто-то подвергал себя опасности разоблачения, и ради чего? Ради показного стиля. Если он продолжит в том же духе, то его однажды просто увидят за черным делом. – Эплби хмуро взглянул на дальнюю стену, где висел возвращенный на прежнее место Ренуар. – Так что же дальше?
– На подъездной дорожке к дому что-то происходит, если вам это интересно, – Белинда смотрела в окно, пытаясь проникнуть взором сквозь потоки дождя. Эплби повернулся и проследил за ее взглядом. Сквозь запотевшее оконное стекло различалось лишь невнятное движение чего-то, окрашенного в светло-кремовые тона. Белинда распахнула окно, и в лицо брызнула дождевая вода. Теперь они могли видеть, как самая большая машина из автомобильного парка мистера Элиота остановилась перед домом, и шофер бросился открывать пассажирскую дверцу. Маленькая фигурка в долгополом пальто и твидовой кепке таких размеров, что вполне заменяла зонт, сбежала по ступеням и нырнула в салон.
– Андре, – сказала Белинда. – Интересно, кому понадобилось отзывать его обратно в Лондон?
– Если он уезжает, то это очень кстати.
Они увидели, как в углу террасы, укрывшись от дождя, стоял и с мрачным удовлетворением смотрел вслед отъехавшей машине сэр Руперт Элиот.
– Небольшая чистка рядов, – интерпретировала сей факт Белинда. – Пусть этого недостаточно, но одной паршивой овцой меньше. Восемь вместо девяти. – Она закрыла окно. – Так о чем вы спрашивали? Что дальше?
Эплби повернулся от окна и посмотрел в глубь комнаты.
– Чем меньше вздорных булавочных уколов, тем лучше, – сказал он с ободряющей улыбкой.
Дождь шел весь день и не утих к моменту празднования годовщины. Двадцать один год назад – быть может, в такую же мерзкую влажную погоду – типографские рабочие воскресных изданий делали первые оттиски страниц с краткими, но столь интригующими приключениями Паука. А сейчас все, с годами вошедшие в тесный круг его друзей, готовились к празднику и прекрасно понимали, что главный повод для торжества и веселья по-прежнему дает им неистощимая творческая энергия мистера Ричарда Элиота. Они собирались праздновать, как любые обеспеченные люди, располагающие средствами, досугом и местом, отмечают разного рода домашние даты в дождливую погоду. И намечали представление. Хотя слово устарело и почти никем больше не употреблялось. Но, как ни назови, а шли оживленные приготовления к вечеру, уже практически наступившему. Представление планировалось провести в помещении, очень напоминавшем настоящий театр.
Тимми, словно оправдывая слова Уинтера о своей наклонности к экскурсиям, показал Патришии это странное помещение, отозвавшись о нем с мрачной иронией. Хотя иронично и хмуро был настроен только он сам. Патришия ко всему проявляла живой интерес. В большом, похожем на квадратную цистерну зале, где притаился театр Раста, царила почти полная темнота. Был он детищем сэра Джервейса Элиота, а поскольку сэр Джервейс не располагал достаточными финансами, то и вид театр приобрел более чем скромный, причем последующие вложения средств мистером Элиотом почему-то не развеяли этого впечатления, а лишь усугубили. Сам сэр Джервейс не страдал болезненной страстью к домашним театральным спектаклям, испытывая к ним лишь небольшой интерес. Но случилось так, что его слуги решительно отказались и дальше жить в сыром подобии погреба, отведенном им хозяином, и на сэра Джервейса снизошло счастливое озарение. Прислугу он переселил в пустовавшие за ненадобностью оружейные комнаты, а в погребе оборудовал маленький театр. Оказалось, что если снять полы, – а это получилось удивительно легко, – то тесный погреб превращался в достаточно обширный подвал, имевший форму куба.
– Воистину царство меланхолии, – сказал Тимми.
– Но ведь любой пустующий театральный зал навевает ее.
– Однако не такую глубокую, как здесь.
Какое-то время они молча осматривались.
– Что ж, – сказала Патришия, – если бы у меня был свой театр, я бы постаралась найти в этом светлые стороны. – И, чтобы сгладить невольно прозвучавший в ее словах сарказм, спросила: – Кстати, где здесь светлая сторона?
Тимми подозрительно на нее покосился.
– Если говорить с архитектурной точки зрения, то это, вероятно, высота от пола до потолка. Для домашних театров большая редкость – иметь зал в два этажа.
Они взобрались на сцену и задрали головы к темному потолку, видневшемуся сквозь пересечение балок для подвески декораций, сквозь шкивы и блоки с продетыми в них веревками. Под самой крышей располагалось несколько окошек с синими стеклами, и только через них сюда проникал хоть какой-то дневной свет.
– Здесь чувствуешь себя словно в заледенелой пещере, – продолжил Тимоти, причем невольно оживил в сознании Патришии образы пращуров Элиотов с их непреклонными характерами. – Видишь, сколько там места – в темноте под потолком. Можно спрятать что угодно. Хотя вряд ли кто-то отважится на дерзкую выходку сегодня вечером.
Но сказано это было таким неуверенным тоном, что не оставалось сомнений: сам молодой сквайр внутренне готовил себя к любым сюрпризам.
– В крайнем случае разыграют шарады или маленькую пьеску. И пусть это будет «лубо́в» – он постарался смягчить смысл, который вкладывал в это слово прежде, – или любая другая тема из папиных книг. У них все равно получится низкопробная хохма, как всегда. Нечто абсурдное.
– А я часто думаю, – сказала вдруг Патришия, – что порой даже не отдаю себе отчета, насколько абсурдно выгляжу. У тебя когда-нибудь возникает подобное ощущение?
– Патришия… – В звуках произнесенного им имени не было ничего театрально-возвышенного, но, прозвучав со сцены, они обрели интонации, безошибочно передававшие отношения Генри и Элеоноры. Что, конечно же, смутило обоих.
– Я имела в виду, – сбилась на скороговорку Патришия, – свое состояние еще минуту назад. Я неожиданно почувствовала идиотский иррациональный страх. Просто стоя здесь и глядя вверх, во мрак. Совершенно бессмысленный испуг, и мне потребовалось время, чтобы понять, как это нелепо. Ты, вероятно, прав – ваш театр действительно навевает меланхолию и тоску, если я пережила нечто, похожее на детскую боязнь темноты.
– О, поверь, мне очень жаль. Это ведь я нагнал на тебя такое уныние. Давай развеем его.
Что он тут же и сделал: сконфуженный и растерянный Тимми подался назад и свалился со сцены.
Потом они уселись рядом на ее краю, и Патришия взяла инициативу в свои руки, отпустив несколько шуток, чтобы сгладить ситуацию.