Они снова посмотрели друг на друга, причем обмен взглядами и многозначительное молчание длились дольше, чем диктовала ситуация.
– Что ты имеешь в виду, говоря о хронических фантазиях дома? – спросила после продолжительной паузы Патришия.
– Разумеется, затянувшуюся серию идиотских шуток, а сопровождающие их слухи и разговоры только усугубляют ситуацию. Этот жуткий Паук стал нежелательным гостем, и уже давно пора выгнать его под зад коленом. Иногда у меня возникает ощущение, что именно мне и предстоит навсегда выставить его за порог.
– С чего бы тебе думать об этом?
– Потому что он попал сюда по моей вине. Можно сказать, по моему личному приглашению. Ведь Паук стал подарком к моему первому дню рождения. Папа посчитал тогда, что завести сына – непозволительно дорогая роскошь, если ничего не предпринять.
Теперь Патришия окинула Тимми критическим взором.
– А разве он был неправ? Думаю, твое нынешнее содержание обходится недешево.
– Разумеется. Но семья сейчас обеспечена на много лет вперед, и вся кутерьма продолжается только потому, что в нее вовлечено столько других людей. Положение становится нестерпимым. Уверен, для папы, как и для всех нас, было бы лучше, если бы Паука убили. Надеюсь, все эти шутки к такому итогу и приведут. Возможно, здесь и кроется конечная цель розыгрышей.
Патришия отставила в сторону бокал. Тимми представился ей вдруг человеком достаточно целеустремленным. В чертах характера его отца до сих пор присутствовало то, что лет тридцать назад тоже было целеустремленностью. Это у них наследственное.
– Убить Паука? – переспросила она. – Но, надеюсь, не устранить его создателя. Однажды в глухую полночь.
Тимми, казалось, на мгновение поразили ее слова, но потом он улыбнулся, вновь обретя невыносимую самоуверенность в суждениях.
– Признаюсь, мне довелось пережить пару не слишком приятных моментов, наблюдая за ним. Но отец обладает поразительной способностью не унывать и радоваться жизни при любых обстоятельствах. Впрочем, знаешь, – он потянулся, сделав руками движение гребца на веслах, – порой я не уверен, не сам ли являюсь зловредным шутником.
– Мне не кажутся остроумными подобные заявления.
– Или им вполне может оказаться Белинда.
– Час от часу не легче!
– А ты хоть догадываешься, что Белинда – человек абсолютно безжалостный?
– Да, догадываюсь.
– Интересно, – Тимми продолжил тему в направлении, казавшемся ему логичным, – а ты тоже такая? Ужасно, когда в лице сестры узнаешь всех женщин сразу. Вы все-таки должны быть разными. Хотя бы теоретически.
– Тимми! – Сама не понимая почему, Патришия начала злиться. – Ты не можешь быть шутником. Вспомни, как все началось. С телефонного звонка, на который ответил твой отец, а ты сидел в соседней комнате.
– Именно тот звонок, – мрачно произнес Тимми, – и подсказал мне идею. Хочешь еще бокал хереса?
Она покачала головой. Сердитая, но и немного испуганная.
– Тот звонок был случайностью, которые происходят время от времени. Но он-то и подсказал мне – или, возможно, Белинде (мы все еще не исключаем этого) – дальнейшее направление действий. Как думаешь, нам следует довести все до конца?
Разумеется, нервы у всех расшалились. Патришия ухватилась за эту мысль как за спасательный круг, сделала основой рассуждений и взглянула на Тимми с такой точки зрения. Этот молодой лентяй развлекался, пытаясь разыгрывать из себя неотразимо романтичного преступника, и подобную роль мог бы сыграть тот же Питер Хольм. Отчасти его толкала на это семейная склонность к драматическим эффектам, отчасти нечто, действительно заключавшееся в характере, пусть в незначительной дозе. Тимми представился ей в несколько новом свете как личность более достойная внимания. Хотя его уши, шея и тыльные стороны ладоней нисколько не изменились.
Патришия вдруг пожалела себя. Что за вечер! Сплошные унижения. И она почувствовала, что на глаза готовы навернуться слезы. Но она отвлеклась, переключившись мыслями на более общий аспект сложившейся ситуации, успокоилась и сказала совершенно нейтральным тоном:
– Мне бы даже хотелось, чтобы им оказался ты. Шутником, я имею в виду.
С Тимми мгновенно слетела напускная поза. Он посмотрел на нее неуверенно, теперь уже и не зная, как это воспринимать.
– Так тебе тоже надоел наш милый Паучок?
– Вовсе нет. Если это ты, я желаю тебе потерпеть полный провал в твоих замыслах. Но я сказала об этом только потому, что в таком случае, как говорится, уподобляюсь собаке, облаивающей не то дерево.
Тимми распрямился, словно пружина, и уставился на нее, сидевшую на низком диванчике, сверху вниз, что выглядело смешно.
– Патришия! Неужели ты облаиваешь у нас деревья?
И он раскинул руки, изобразив ветви, колышимые ветром.
Оба рассмеялись, вот только в душе у Патришии остался от их разговора весьма неприятный осадок.
– Облаивать деревья – такая же традиция в моей семье, как напускной романтизм и позерство в вашей. Если шутник ты или Белинда, то вы едва ли дойдете до тех крайностей, которых я всерьез начала опасаться.
– Интересно, что могло прийти тебе в голову?
– Ты в курсе, что Белинда пригласила сюда моего брата?
– Нет, не знал об этом, но все равно рад слышать.
– Белинда пригласила, а я заставила поторопиться с приездом. Джон должен успеть к ужину. Он – полицейский.
– Кто-кто?
– Полицейский. Боюсь, это не слишком понравится – мистеру Топлэди. Ему его приезд покажется странным. Но своенравная семейка Эплби часто преподносит сюрпризы.
Тимми неожиданно покраснел.
– Неужели ты думаешь… – забормотал он. – То есть я, например, не считаю, что шутник способен на нечто действительно опасное. Видимо, у тебя другое мнение на этот счет?
– Мое мнение, – Патришия оглядела комнату, – состоит в том, что настал подходящий момент для некоего сдерживающего фактора, который окажет на всех только положительное воздействие. Например, уравновешенный и здравомыслящий мужчина здесь явно не помешает.
– Трудно с тобой не согласиться. Ты сказала, что брат приедет к ужину? – Он взглянул на часы. – В таком случае задерживаются и ужин, и твой брат. Ты видела Белинду? Вероятно, она на кухне. Ресурсы Раст-Холла строго рассчитаны, и мне лучше предупредить обслугу. – Он с неожиданной неловкой поспешностью направился к выходу. – Пойду и проверю, как там дела.
Она пронаблюдала, как он проскользнул в дверь, испытывая смешанные чувства. Вероятно, если их суммировать, то они сводились к пониманию, что в мире не попадалось сказочных принцев, а встречались лишь молодые люди с приятными очертаниями шеи и рук, видными из-под одежды, и характерами, более сложными, когда начинаешь лучше различать их черты в разговоре, в ходе которого они проявлялись. Задумавшись над этим, она по привычке чуть выставила вперед упрямый подбородок. А потом озаботилась, почему опаздывает Джон? Вероятно, прокол покрышки или, не дай бог, авария? Она плотнее поджала губы и обнаружила, что смотрит на круг электрических лампочек, спрятанных под плафонами огромной люстры. И у нее на глазах все они разом погасли. Лишь мгновение призрачный образ комнаты с бабочками Тимми, рыбами Руперта, мостом Арчи, Ренуаром Белинды и всеми гостями мистера Элиота оставался запечатленным в ее сознании. А потом и он тоже померк. Гостиная Раст-Холла погрузилась в темноту.
Шок породил полнейшую тишину, но ее почти сразу нарушил ряд последовательных звуков – отдаленных, но от этого не менее зловещих. Откуда-то сверху или извне – невозможно определить – донесся стук, словно кто-то через равные промежутки стучал палкой по твердой поверхности. Многим, должно быть, показалось, что так тикают невероятных размеров часы, вот только звук с каждым ударом становился все громче, достиг кульминации, а потом стал постепенно затихать.
Прямо у себя над ухом Патришия услышала голос Белинды, исполненный леденящей душу злобы.
– Стук! Ну, конечно! – сказала она. – Это трость слепого секретаря Паука.
Сначала глухой ропот, а потом взрыв голосов – изумленных, встревоженных, напуганных, близких к панике – наполнил гостиную Раст-Холла. А появившийся наконец свет произвел странный эффект: он широкой аркой лег на потолок, и стало ясно, что источник его находится снаружи – по ту сторону французских окон, где располагалась терраса. На общем фоне гвалта и шума, издаваемого гостями, вдруг раздался поистине чудовищный вопль – орала толстуха, подруга Кермода. И как случается порой в минуты кризисов, этот крик заставил компанию умолкнуть и устремить взгляд в сторону окон. На портьере – подсвеченном полотне, похожем сейчас на экран в кинотеатре, – отчетливо вырисовывался темный силуэт мужчины. Вот он надвинулся, сделавшись невероятно огромным, но почти сразу вернулся к нормальным размерам. Раздался треск, с каким открывается французское окно, которым давно не пользовались, портьера отъехала в сторону, и два ослепительных луча ударили в комнату, оказавшись светом обычных автомобильных фар. Потом послышался мужской голос. Самый обыкновенный, но исполненный уверенности. И фраза прозвучала совершенно заурядная, хотя при подобных обстоятельствах более нужная, чем самая красноречивая болтовня:
– Сохраняйте спокойствие. Никакой опасности нет.
Секунду спустя словно через невидимые клапаны спустили пар, потому что всякое волнение и массовая дрожь, только что сотрясавшая присутствующих, мгновенно улеглись.
Патришия, вскочившая на ноги, как только воцарилась темнота, увидела по-прежнему стоявшую рядом с ней Белинду.
– Вот скажи теперь, – произнесла она все еще не совсем твердо, – что наш зловещий джокер не сумел обставить появление Джона поразительно эффектно!
– Нет никакой опасности, – повторил между тем Джон Эплби.
Он произнес эти слова с интонацией врача, пытающегося привести в чувство обеспокоенных родственников смертельно больного пациента.
– Насколько я понял, весь дом лишился освещения одновременно. Думаю, перегорел главный предохранитель. Но у меня с собой фонарик, и если есть желающие проверить…