Эплби при этом позабавило воспоминание, как совсем недавно лишь он один объявил, что у него есть электрический фонарик. А теперь в гостиной их оказалось великое множество. В игре, вероятно, были использованы две дюжины, не меньше. Без особого интереса он размышлял, распределяли ли их, как грелки на ночь, или каждый гость должен был привезти свой, но быстро получил ответ на этот вопрос, когда появился Руперт с большим мешком и аккуратно собрал в него фонарики. Сама по себе игра получилась занятной, тем более что в сложившихся обстоятельствах для участия в ней требовалась даже некоторая смелость. Нервы у гостей Раст-Холла продолжали пошаливать. Более того, напряжение даже как будто снова возросло, причем прямо пропорционально степени возвращения к полному осознанию реальности мистером Элиотом. Новое погружение дома в темноту, когда игроки со своими фонариками разбрелись по нему в поисках укромных мест, дабы спрятаться – что могло живее напомнить ему неожиданное затемнение перед ужином? Именно поэтому Эплби попытался восстановить в памяти картину и вспомнить, кто именно первым предложил сыграть. Но это ему не удалось. Большинству гостей игра была знакома по предыдущим вечеринкам, и желание развлечься возникло спонтанно, словно у всех присутствующих одновременно. А сейчас все снова собрались в гостиной, оживленные, запыхавшиеся. Кто-то успел перепачкаться в пыли, кто-то лукаво улыбался, многие по-прежнему переживали страх, но почти все в той или иной степени испытывали нескрываемое облегчение. Наступила пауза. Не молчание, но пауза в активном движении людей по комнате. Эплби, обнаружив в волосах клочок паутины, избавился от него и присел в задумчивости.
Первое затемнение. Была в нем некая странность, в которой, возможно, таился ключ к дальнейшим событиям. Он осмотрел тогда предохранитель, который попросту перегорел, и заверил мистера Элиота, что это обычная техническая неисправность. И на его слова мистер Элиот прореагировал неадекватно. Совершенно непредсказуемо. Он явно опасался злого умысла, но, тем не менее, заверение Эплби его шокировало, повергнув в продолжительный стресс. И отсутствие здесь какой-либо логики уже насыщало ситуацию полезной для дела информацией.
Ведь Эплби не мог дать гарантий технического сбоя – он говорил лишь, что это выглядит поломкой. А такую поломку без труда можно организовать – небольшой манипуляции с предохранителем оказалось бы достаточно. Значит, мистера Элиота привело в смятение именно заявление, что, на первый взгляд, в случившемся не видно следов злого умысла. Иными словами, он был уверен, что электричество намеренно вывели из строя, а шоком для него стала попытка с помощью какого-то простого трюка скрыть следы недобрых намерений, выдав их за элементарную случайность. Причем испуг оказался столь сильным, вспомнил Эплби, что привел к глубокому, хотя и временному, сдвигу в сознании. И этому существовало только одно рациональное объяснение. Фокус с предохранителем мистер Элиот, скорее всего, придумал для сюжета будущего романа, но в итоге им не воспользовался. «Поступки, задуманные для Паука, но не включенные в текст книги…» – именно такая фраза содержалась в письме Патришии, и она-то служила невероятным в своей простоте ключом к необъяснимому, казалось бы, поведению мистера Элиота, когда он стоял перед электрическим щитом в подсобном помещении. Он видел перед собой следы поступка, придуманного им для вымышленного персонажа, но осуществленного кем-то в реальной жизни.
Подобная интерпретация, какой бы необычной она ни казалась, укладывалась в общую фактическую картину. Она даже проливала свет на первое замечание мистера Элиота по поводу затемнения: инцидент вызвал у него странное воспоминание о чем-то из прошлого. И если принять это объяснение, то в каком контексте следовало его рассматривать? Отбросив наносные фантазии по поводу того, что Паук действительно ожил и вылез из-под обложек книг о себе, какими конкретными фактами можно было на данный момент оперировать?
Следовало рассмотреть серию хорошо продуманных розыгрышей: от настоящего ограбления с последующим обнаружением украденного смехотворно простым путем до создания пугающих звуковых эффектов в Раст-Холле. Эти действия соответствовали дерзкому характеру персонажа по кличке Паук из романов мистера Элиота. Причем все они относились скорее к раннему периоду вымышленного существования героя, когда он занимался преступной деятельностью и был извечным нарушителем спокойствия. Затем следовало рассмотреть еще более любопытные и необъяснимые происшествия с рукописями. По утверждению мистера Элиота, некоторые из них – и особенно текст романа «Полуночное убийство» – подвергались изменениям без его ведома. Причем эти изменения имели заведомо предвзятое и оскорбительное для автора направление. Они предполагали, что Паука неодолимо влекло к себе преступное прошлое и он стремился покинуть тропу добродетели, на которую его заставил ступить писатель. Происходящее с рукописями оставалось загадкой, но не настолько необъяснимой, как последствия инцидента с отключением электричества. В последнем случае мистер Элиот необычным поведением выдал свою подлинную веру в реальность происходящего. Он действительно считал, что некий человек или же его призрак несет ответственность за поступки, свидетельствующие о знании замыслов мистера Элиота, так и не перенесенных на бумагу, и мыслей, никому, кроме их носителя, не известных. Трюк с предохранителем ничего не значил и не мог служить решающим аргументом, но, по свидетельству близких к нему людей, мистер Элиот имел возможность наблюдать и иные проявления чьей-то осведомленности о его еще не высказанных мыслях и не изложенных на бумаге планах. Чтобы раскрыть тайну вторжения на столь запретную территорию, необходимо было прежде всего ступить на нее самому и составить план, позволявший детально ее изучить. Но, к сожалению, если называть вещи своими именами, объектом изучения в таком случае предстояло стать непосредственно сознанию мистера Элиота, доступ в которое был для Эплби закрыт. Он приехал сюда с полным правом, приглашенный обеспокоенной Белиндой Элиот. Но это едва ли позволяло ему навязываться в психоаналитики для мистера Элиота. Оставалось только надеяться, что тот сам ощутит необходимость довериться ему и поделиться сокровенными чувствами (что представлялось маловероятным), или же на дальнейшее развитие событий, которое подскажет разгадку мистерии без психотерапевтических сеансов.
Зато одна тема для размышлений оставалась полностью открытой. Факты и происшествия, связанные между собой или случайные, вполне позволяли искать стоявшие за ними мотивы. Или ему только так казалось?
Прежде всего, происходившее ставило в крайне неловкое положение мистера Элиота и его детей. Эплби сомневался, что в данный момент можно было бы извлечь какую-то пользу, игнорируя столь очевидный факт. Вероятно, в не менее неловкой ситуации оказались сэр Руперт Элиот и сэр Арчибальд Элиот, как и все прочие члены этого достаточно большого семейства. Но мистера Элиота, Тимми и Белинду, основываясь на доступной ему информации, Эплби склонен был считать основными жертвами. Отец в особенности обладал тем утонченным и чувствительным складом творческого ума, который так легко затронуть грубыми и злыми шутками. А ведь существовал еще один важный аспект: отношения писателя и его вымышленного персонажа по кличке Паук уже не первый год складывались далеко непросто. И дети тоже выглядели уязвимыми. Белинда относилась ко всему крайне серьезно и болезненно. А Тимми, едва вышедший из подросткового возраста, вообще мог считать, что дело вовсе не в Пауке. Суть происходящего сводилась к травле Элиотов. То наглой, то изощренной и тонкой… Последнее слово придало его мыслям другое направление, напомнив, что в своих рассуждениях он пока не принимал в расчет тревожные предчувствия Патришии.
Только дойдя до этой точки в своих размышлениях, Эплби осознал, что ведет себя не так, как остальные гости. Большинство из них не проявляли склонности ломать над чем-либо головы, и любой, сидевший среди них в глубокой задумчивости, воспринимался, должно быть, белой вороной. Толстая леди, как выяснилось, писавшая толстенные романы в стиле «Грозового Перевала», взяла на себя миссию руководить увеселениями; если верить Уэджу, только вечная жизнерадостность и позволяла ей выносить нестерпимую скуку и тоску собственных произведений. Тот же Уэдж поведал, что этим утром она трудилась над сценой, в которой главная героиня повесила в амбаре выводок новорожденных щенков. Героине едва исполнилось три годика; повешенных щенков было четыре; но этот эпизод романистка растянула на пять тысяч слов. Добившись столь впечатляющего успеха, тучная леди пребывала сейчас в приподнятом настроении и пыталась заставить остальных гостей тоже от души веселиться. Она организовала игру в шарады, которую тщательно запечатлевал на пленку невесть оттуда взявшийся профессионального вида фотограф. Потом она оглядела комнату взглядом генерала, осматривавшего поле предстоявшей битвы и планировавшего новую диспозицию. Ее взгляд упал на задумчивого Эплби, и она сказала:
– Вот вы нам подойдете.
Эплби тут же изъявил приличествующую случаю готовность развлечь публику.
– Но ему нужен партнер, – донесся чей-то голос. – Таковы правила.
Тут же целый хор гостей, довольных новой идеей, высказался в ее поддержку. Эплби, вынужденный пустить в ход аналитический склад ума в новой для себя сфере, пришел к заключению, что речь идет еще об одной игре, где нужно прятаться в темноте. На дальнейшие догадки времени ему не дали, поскольку толстуха властным жестом уже протянула к нему розовую руку.
– Мы с Джоном, – она с поразительной легкостью со всеми переходила на «ты», – спрячемся вместе.
Эплби, которому по работе случалось оставаться в полной темноте с опасными людьми, подумал о повешенных щенках и содрогнулся. На помощь пришла Белинда.
– Мистер Эплби, – сказала она негромко, но решительно, – впервые в этом доме, а потому спрячется со мной.