стил, что выработанная Элиотом система взглядов должна восприниматься терпимо. Ее следовало уважать хотя бы как защитную стену, выстроенную фантазией слишком утомленного сознания. Но перед лицом столь неприкрытого злого умысла – атаки примитивного и популярного создания его собственного ума на один из главных символов глубоко личных семейных отношений – единственной разумной реакцией со стороны мистера Элиота могла стать только ненависть. Утром, когда первоначальный шок уляжется, все будет выглядеть иначе, но если бы даже сейчас, в подобные мгновения он стал бы цепляться за свои отчаянные философские построения, это означало бы одно – в самом скором времени ему предстояло стать пациентом психиатрической клиники.
Примерно минуту мистер Элиот пребывал в напряженном молчании. А произнес потом банальное:
– Мы пережили достаточно много волнений для одной ночи, Белинда, и, мне кажется, доктор Чоун прав, – советуя нам отправляться спать. Должен признать, что совершенно сбит с толку и не в состоянии рационально – думать о случившемся. Но в то же время, – выражение его лица удивительным образом неожиданно изменилось, – я крайне зол.
Он остановился, и его черты исказила новая гримаса, словно внезапно в конце длинного и темного коридора перед ним мелькнуло некое видение.
– Есть что-то, о чем я никак не могу вспомнить… Что-то в корне отличающееся от того, о чем я здесь говорил.
Его взгляд пробежал по лицам окружающих. Казалось, он ищет. Ищет еще чье-то лицо. Но мистер Элиот лишь покачал головой, смущенный и опечаленный. Держа Белинду за руку, он повел ее через вестибюль, мимоходом похлопав по плечу Тимми. Потом чуть слышно пожелал всем спокойной ночи и удалился.
Теперь в тишине звучали лишь глубокие вздохи и дыхание нескольких людей. Ясно, что в доме побывал вор, но еще более ощутимо было тягостное осознание постороннего вторжения, тяжело воспринимавшееся всеми оставшимися в вестибюле. Потом люди начали постепенно расходиться – поодиночке или парами за чуть слышным разговором. Уже через две минуты Эплби, к которому тактично никто не приставал с расспросами как к единственному профессионалу на месте преступления, оказался в полном одиночестве, сосредоточенно разглядывая черный рисунок.
Он тщательно осмотрел стену и ковер под ней; потом повернулся к открытому окну в дальнем углу гостиной. Его взгляд скользнул к участку стены, где прежде висела картина, и медленно вернулся в обратном направлении. Затем что-то привлекло его внимание на полпути, и он заглянул за софу. По всей видимости, это дало ему нечто полезное для более поздних размышлений. Он рассеянно кивнул, словно отвечая на вопрос самому себе, и направился к окну, портьеры на котором трепетали под легким ветерком снаружи. Большинство окон гостиной достигали пола и открывались прямо на террасу, но последнее из них оказалось более обычным – раздвижным, и нижняя его часть стояла высоко поднятой. Эплби выглянул. Кругом царила тьма. Встав на подоконник, он осторожно спрыгнул вниз, склонился над землей и зажег свою единственную спичку. Она мгновенно погасла.
Внезапно сверху донесся голос:
– Я стащил из сумки один из фонариков.
– Давайте его сюда. – Эплби понял, что голос принадлежал Джеральду Уинтеру. – Но если не возражаете, посидите пока на подоконнике и не ходите по комнате. Я сейчас вернусь, чтобы еще раз приглядеться к полу в гостиной.
– Надеюсь, вы не сочли меня слишком навязчивым?
– Вовсе нет, – донесся из темноты ответ Эплби. – Вы сразу же меня заинтересовали.
– Весьма польщен.
– Впрочем, остальные меня тоже интересуют. Один из находящихся в этом доме обладает незаурядным, хотя и мерзопакостным, складом ума.
Уинтер прервал созерцание своего пустого бокала и стал наблюдать, как Эплби медленно и осторожно перемещается по комнате.
– Если на то пошло, – решил он возобновить их прервавшийся разговор, – вы тоже меня интересуете. Оказываете услуги джентльменам, попавшим в затруднительное положение в собственных домах, как я погляжу. Но до меня дошел слух, что вы настоящий сыщик, офицер Скотленд-Ярда. Это правда?
– Правда. Но причина моего появления здесь довольно-таки таинственна. Как, собственно, и вашего тоже. Не думаю, чтобы вы прибыли сюда для знакомства с мисс Кейви или участия в восьми разновидностях игры в прятки, верно?
И лежавший в этот момент на ковре лицом вниз Эплби повернул голову, чтобы бросить на Уинтера быстрый, но пристальный взгляд.
– Я-то как раз приехал сюда, чтобы разгадать загадку или, по крайней мере, попытаться. Но, столкнувшись с конкурентом-профессионалом, – Уинтер жестом указал на распластанное по ковру тело, – вынужден уступить. И меняю стиль поведения – как сделал когда-то пресловутый Паук, – на свою подлинную роль, а я ведь обучен только говорить. Хотя люблю и других послушать. – Он вдруг отказался от легковесного тона, стал серьезен, не скрывая больше, что крайне обеспокоен. – Особенно полезно было бы сейчас послушать вас.
Эплби поднялся с ковра.
– Я обычно не даю комментариев по ходу работы, однако для вас, так и быть, постараюсь. Но, между прочим, это таких, как вы, доктор Чоун окрестил беспристрастными наблюдателями? В этом доме есть кто-то, кого вы любите или, напротив, ненавидите? Что скажете, например, о своем питомце по университету?
– Тимми? С ним все в полном порядке. Я совершенно точно не испытываю к нему неприязни, хотя и особой любви тоже. – Уинтер устало покачал головой. – Слишком много таких Тимми побывали под моей опекой за последние двенадцать лет, и постепенно мне наскучило снисходить до дружбы с ними. Особенно с совсем еще юными. Молодость трогательна и красива, но сама по себе не делает их интеллектуально привлекательными для таких, как я. А к пустой благотворительности у меня, видимо, нет склонности. Я предпочитаю поверхностно болтовне созерцание древнегреческих ваз. Так что можете считать меня стороной вполне нейтральной. – Он хмуро посмотрел на золу в давно погасшем камине. – Но вся эта жутковатая история проняла и меня. Скажу честно: мне страшновато.
Подобное заключение спокойной по тону речи прозвучало немного странно. Эплби, занятый осмотром длинной низкой кушетки, ненадолго оторвал от нее взгляд.
– Страшновато? Мягко сказано. А я уже привык думать, что в этом доме сейчас страшно всем.
– Вы, стало быть, не исключаете реальной опасности в этом загадочном деле?
– Если потери ограничатся только Ренуаром или даже Эль Греко, я сочту, что мы легко отделались.
Уинтер спрыгнул с подоконника.
– Послушайте… – Он осекся явно для того, чтобы лучше обдумать свои слова. – А вы уверены, что происходит не самое заурядное воровство с некоторыми нарочно подброшенными пикантными деталями, чтобы сбить всех со следа вора? В конце концов, похищена ценная картина, причем весьма и весьма ловко.
– Вы подразумеваете, что это повторение истории с ограблением миссис Бердвайр, и картина будет столь же странным образом возвращена владельцам, как ее трофеи?
Но Уинтер выразительно покачал головой.
– Нет, я вовсе не это имел в виду. Два случая воровства в чем-то схожи, но лишь поверхностно. Насколько я могу судить, ограбление миссис Бердвайр действительно выглядело шуткой, если взять его в широком контексте, и никому не причинило материального ущерба, не говоря уже о душевных ранах. Сейчас все обстоит по-другому. Мне представляется, что на этот раз воровство совершено с вполне реальной целью личного обогащения, но при этом использован еще и шанс навести на всех истинный ужас. Поселить в сердцах страх.
– Не думаю, что преступление совершено в корыстных целях. – Эплби снова присмотрелся к черному силуэту паука на стене. – Будь это так, я бы даже испытал некоторое облегчение. Главной целью всего, что здесь происходит (или, по крайней мере, происходило до сих пор), является продуманная и целенаправленная травля Элиота. Это прямая атака на его спокойствие, здравомыслие, на его отношения с детьми и, возможно, материальное благополучие. Вдумайтесь в кражу картины, если держитесь своей версии. Комнаты дома на время опустели, и вор мог проникнуть куда угодно. Ренуар, безусловно, очень ценная картина, но Эль Греко на художественном рынке стоит куда дороже. К тому же Ренуара практически невозможно продать. Не найдется ни одного владельца галереи в мире, который не заглянул бы в каталог, чтобы сразу выяснить: картина принадлежит мисс Белинде Элиот из Раст-Холла. А вот Эль Греко, как вы слышали, относится к числу недавних находок. Причем его обнаружение и продажа обошлись без шумихи. Элиот купил полотно непосредственно у того, кто его нашел, и постарался избежать огласки – он скромный человек и не желает, чтобы все кому не лень судачили, какие дорогие приобретения он делает. Если бы вор преследовал цель обогатиться и обладал минимально необходимыми знакомствами, именно за Эль Греко у него был бы шанс получить целое состояние. Но все это гипотетические рассуждения. Как мы знаем, выбор преступника пал на Ренуара. И злоумышленник хотел нанести удар именно по чувствам людей, что и сделал с изумительной точностью и силой.
Оба ненадолго замолчали. Эплби поскреб ногтем черную краску на стене и неожиданно спросил:
– Когда вы прибыли в Раст?
– Едва успел к концу сегодняшнего ланча.
Эплби похлопал по стене ладонью.
– В таком случае маловероятно, чтобы это было делом ваших рук. – Он чуть заметно улыбнулся. – Что ж, мы добились некоторого прогресса. – Он подошел к софе и в задумчивости поставил ногу на кушетку, которую только что осмотрел. – Картину без особых церемоний сняли со стены и волоком дотащили по ковру до дальнего окна. Сделал это некто, хорошо знакомый с устройством гостиной.
– Откуда такая уверенность?
– Совершая кражу, вероятно, все-таки в спешке, преступник избрал для своего маневра не самый короткий, но оптимальный маршрут, позволявший избежать любых препятствий. Он, к примеру, обогнул софу по широкой дуге, чтобы не упереться в кушетку, видеть которую в темноте не мог. Хотя эта информация тоже мало что нам дает.