Я сел на кровати, подтянул к себе рюкзак и выудил оттуда Сахаптин. Сделав себе укол, я достал смятую пачку печенья, хранящую отпечатки подошв моего вечернего друга, засыпал содержимое в рот и запил остатками воды.
Упав на кровать, я отключился.
Мне снилось, что я умер.
20
Первый день прошел за бутылкой джина. Но, без фанатизма. Эмили поддерживала состояние опьянения лишь для того, чтобы облегчить боль утраты и забить воспоминания этого дня. Обезображенный труп Джеффа, нечеловеческий крик Аманды, наполняющиеся пониманием глаза Бена… В ней было ровно столько алкоголя, чтобы сохранить рассудок и быть, хотя бы частично, функциональной.
Она все еще ждала звонка. Она ждала, что позвонит шеф и скажет, что патруль поймал этого ублюдка на заправке, когда он пытался купить жвачку. Или, что при задержании его застрелил офицер. Так было бы даже лучше. Это разом сняло бы все вопросы относительно ее будущего. Вряд ли ее уволят, если она просто плюнет в труп убийцы. А вот за то, что она хотела сделать с ним, попадись он к ней живой, ее непременно уволят. А может и посадят.
Шеф позвонил около десяти. Аккуратно, словно строя карточный домик, справился о ее самочувствии. Сказал, что поиски идут и она ничем помочь не в силах. Посоветовал отдохнуть и предложил психолога. В очередной раз. Эмили отказалась. Она спросила, как Аманда. Шеф вздохнул.
Аманду забрала скорая, сейчас она в специализированной больнице, где ей окажут всю необходимую помощь. Бена забрали родители Аманды. Он – в порядке. «Насколько возможно быть в порядке в этой ситуации» – грустно добавил шеф. Помолчав, он добавил, что Эмили все сделала правильно, словно чувствуя, что ее мучила эта мысль.
Правильно… Что еще она могла сделать?
Аманда бросилась на нее, еще не оборвав свой крик отчаяния и боли. Она била Эмили по лицу, обвиняя, что та не смогла защитить ее мужа, проклинала ее и их работу. У Эмили оставалось не так много вариантов – она вызвала скорую, и, крепко зафиксировав Аманду в объятиях, держала ее до приезда медиков, рыдая вместе с ней.
От осознания одновременной нелепости и трагичности всей этой ситуации, ей захотелось выстрелить себе в висок.
В трубке повисло молчание. Наконец, шеф нарушил его, попросив отдохнуть и пообещав дать ей знать, если будут новости. Он попробовал еще раз предложить помощь штатного психолога, но Эмили не дала ему договорить, повесив трубку.
Выпив две таблетки снотворного и полбутылки джина, она отключилась.
Утро началось с убийственной трели дверного звонка. Покачиваясь и, мало что, понимая, Эмили подошла к входной двери и заглянула в глазок. В подъезде стояла О’Хара и какой-то мужчина.
Кэтрин О’Хара сбивчиво и быстро пояснила, что пришла задать пару вопросов о вчерашнем «э… инциденте», у второй посетитель, оказавшийся сотрудником внутренней безопасности, тоже жаждал о чем-то пообщаться.
Разговор прошел натянуто – было видно, что Кэтрин чувствовала себя неуютно – старалась не смотреть в глаза, долго формулировала вопросы и вообще, всем своим видом показывала, как сильно она хочет убраться из маленькой квартиры коллеги. Мужчина, сопровождавший ее, напротив, неудобств не испытывал, уверенно, даже с вызовом, допытывал Эмили о вчерашнем дне и недовольно фокусировал внимание на пустых бутылках и пепельнице, полной окурков.
Когда с формальной частью уже, казалось, было покончено, и детектив Стабле готовилась, спровадив гостей, сполна насладится головной болью и тошнотой, О’Хара, глядя в сторону, сказала:
– Эмили, я попрошу тебя написать рапорт… На временное отстранение от службы.
– Это предложение или приказ шефа? – устало усмехнулась Эм.
– Детектив Стабле, давайте не будем усложнять. – бесстрастно бросил безопасник. Весь его вид вторил, что при малейшем сопротивлении он напишет рапорт сам, причем рукой Эмили.
Стабле заполнила бланк отстранения и посмотрела на коллег.
– Оружие и жетон. – холодно произнес мужчина. Эм готова была отдать все что угодно, лишь бы они убрались.
Уже в дверях, Кэтрин робко предложила помощь. И психолога.
Захлопнув дверь громче, чем следовало, Эмили побежала в ванную, где ее беспощадно вырвало.
Желудок сводило спазмами, голова раскалывалась от мигрени, а в кухне еще оставался джин.
Следующие несколько дней прошли… Слились в один. Один непрекращающийся день.
Эмили пила. Ее рвало, но она пила. Она перестала чувствовать разницу между днем и ночью. Время измерялось в стопках и сигаретах. Четырнадцать шотов тридцать одна сигарета…
Продукты, сигареты и выпивку ей приносил молодой араб, сын хозяина соседней бакалеи. Он молча отдавал Эмили пакеты, а она рассчитывалась с ним, добавляя несколько долларов сверху, за отсутствие укора в его взгляде.
Излюбленный джин был отложен, наверное, на всегда – тот сладкий, терпкий вкус, который всегда бодрил Стабле, теперь стал прогорклым и ненавистным, вызывая болезненные воспоминания о Джеффе и его беспомощном теле, распластанном в нелепой позе на замызганном полу закусочной. Виски – выбор чемпионов.
Визит О’Хары сам по себе был неким посланием, кард-бланшем на неуемную печаль и возможность выплакаться в тишине. Ей дали понять, что никто не будет ее трогать в ближайшие дни. А с чем это было связано – то ли с унизительной жалостью, то ли со страхом, что Эмили может наделать глупости, непонятно. Но, это все не имело никакого значения.
В какой-то из отрезков застывшего, между бутылкой и пачкой сигарет, времени, ей позвонили. В динамике слышался участливо-осторожный голос шефа. Он сказал, что похороны Джеффа состоятся позже. Судмедэксперты, Аманда, что-то еще. Психолога уже никто не предлагал. Эмили не была уверена, что все эти действия управления имеют отношение к инструкции, она никогда не попадала в подобные ситуации, но была убеждена в том, что вся ситуация далека от соблюдения директив. Но и это не имело ни малейшего смысла.
Заставляя себя проглотить мерзкую лазанью, разогретую в микроволновке, Стабле вдруг осознала себя несчастной.
Тарелка с недоеденным полуфабрикатом полетела в стену, а Эмили закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Она сползла по стене и позволила себе истерику. Дрожа всем телом, она размазывала слезы по лицу, гортанно всхлипывая и подвывая. Спустя время, она захлебнула удушливую печаль несколькими глубокими глотками, уже не обжигающего, дрянного шотландского виски.
Детектив Стабле проснулась ночью от ужасающего чувства, что ее пытаются задушить. Она лежала на спине в спальне, жадно улавливая судорожные вдохи и боясь оглядеться. Перед глазами была липкая пустота жаркой ночи, в ушах стоял гул кондиционера и, вырывающиеся наружу ритмы дыхания. Ее никто не душил. Во всяком случае сейчас.
На прикроватном столике стояла бутылка и лежал пистолет. Личный пистолет. Вернее, лично отобранный пистолет, угрожая которым ее пытался ограбить какой-то ублюдок прямо в подъезде пару лет назад.
Простыни были мокрыми от пота и скомканы в одну кучу. Повинуюсь параличу, Эмили лежала без движения, лишь пальцы рук судорожно царапали влажный матрац.
Сколько длилась эта кататония? На этот вопрос не было ответа ни у Эмили, ни у демонов, ее обуявших – ночь темна и таинственна, и, то, что она подчас вытворяет с пространством и временем в своих владеньях – не всегда подвладно и людям с монолитным рассудком, что уж говорить о Эмили, живущей последние дни в преддверье сумеречной зоны.
До самого утра Стабле лежала в кровати, не в силах даже помыслить о том, чтобы сбросить с себя это инфернальное оцепенение. Лишь руки, повинуясь собственным ритмам пытались растерзать атласную поверхность матраца.
Когда солнечные лучи осветили тяжкий полумрак спальни, разгоняя черноту скорбной кельи, Эмили встала. Все время предрассветного бодрствования она мечтала об этом свете, теша себя мыслью, что, лучи тепла изгонят могильный холод и оцепенение, сводившее ее сума нескончаемым проигрыванием и повторением недавних событий. Но, нет, солнце, даровало лишь раздражение и дискомфорт глазам, измученных иссохшимися слезами.
Эм долго плескала себе в лицо холодной водой из крана, после, не раздеваясь, залезла в душ и долго стояла под колкими ледяными струями, наслаждаясь этим забытым болезненным дискомфортом. Любая боль хороша, когда она сменяет старую боль.
Холод и влага подернул туман забвения, и, наливая вторую чашку кофе, Эмили уже старалась мыслить максимально рационально. Главное, что она диагностировала у себя – явный перебор с алкоголем в последние дни, результатом которого стала истеричный паралич утром. Это подтверждал и явный тремор, и необъяснимое чувство страха и навязчивые мысли о том, что Эм кого-то страшно обидела, во время своего затяжного запоя. Хотя на счет последнего – она не была столь уверенной.
Закуривая сигарету, Стабле пыталась систематизировать выводы, полученные этим утром. Главный вывод гласил – нужно завязывать с виски. Не в том смысле, что пора поменять напиток, а в том, что нужно сделать паузу в употреблении алкоголя, так как Эм уже одной ногой заступила за ту незримую черту, за которой облегчение превращается в разрушение. Ее нынешнее состояние характеризовалось простым и емким словом – запой. Поэтому, с виски придется завязать на определенное время, дабы сохранить остатки функциональности. Остается пить кофе, курить и надеяться, что молодой организм не подарит Эмили все прелести синдрома отмены, несмотря на то, что галлюцинации уже стучались к ней во время ночных бдений.
Допив горькую жижу растворимого напитка и выкурив очередную сигарету, Эм вздохнула, и мысленно проверила все ли демоны спрятаны в клетках ее подсознания. Все сидели по местам, хотя скрежет скрюченных лап и хтонический вой, ими издаваемый, гулом расходился по телу.
Взяв пистолет, документы на имя Регины Шоу и упаковав портативную рацию в рюкзак, детектив Стабле с тоской обвела взглядом квартиру.
Иногда лучшее решение – не принимать решений. Но, чаще, бездействие – лишь контрольный выстрел в голову.