Мне захотелось прилечь. Но, сытый желудок и, постепенно начинающие действовать, обезболивающие вернули меня в ряды человеческих существ – я побрезговал ложиться на кровать, застеленную мокрыми от моей мочи простынями. Поэтому я устроился на коврик подле кровати и, прикрыв глаза, задремал.
Сон отпустил меня, когда солнечный свет сходил на нет, а улицы укрывались сумерками, спасаясь от тяжелого дневного зноя. У меня было великолепное настроение. Я даже не думал, что когда-либо смогу сказать это. Лишь щемило сердце из-за отсутствия Лии и раздавались тревожные звоночки возвращающейся боли. Если с первым я не мог ничего поделать, то, второй симптом я купировал горстью таблеток.
Хорошее расположение духа буквально распирало меня изнутри. Я сгреб постельное белье и наматрасник, решив, что ничего плохого не случится, если я воспользуюсь стиральной машинкой – та стояла в бойлерной, комнате без окон и вряд ли бы кто-то мог заметить меня, даже специально наблюдая.
В сгущающейся темноте я спустился на первый этаж и занялся стиркой. Никогда бы не подумал, что такое удовольствие можно получать, занимаясь опостылевшими, рутинными домашними делами. Но, все, что я делал, радовало меня до мурашек на коже. Возле сушилки я заметил аккуратно сложенную, выстиранную и поглаженную одежду. Мою одежду – какие-то тренировочные штаны, футболки, даже джинсы – все то, что я держал у Лии дома. Неужели я, наконец смогу выглядеть не как опустившийся бродяга.
В холодильнике я нашел хот-доги, пиццу, куриные крылышки и галлон молока. Да! Перестелив кровать, я забрался в нее с едой и понял, что это один из лучших дней в моей жизни. Я ел и листал глупый женский журнал, накрывшись одеялом и подсвечивая себе фонариком, который взял в ящике с инструментами в кухне.
Я не помнил, как я уснул, я не помнил что мне снилось.
Утро началось с трепетного касания солнечных лучей. Я открыл глаза, осознавая, где я нахожусь, и, инстинктивно попытался обнять Лию. Солнечный свет померк.
Я встал, умылся в ванной, принял таблетки и ввел Сахаптин. Настроение было далеким от вчерашней эйфории, но несравнимо лучше, чем было до того. Я спустился в кухню, чтобы перекусить и выпить кофе. Господи, я пил кофе! Еще одна вещь, которой мне мучительно не хватало – горячая чашка терпкого кофе с самого утра. Еще бы сигарет, для полноты картины.
Расслабленность обволакивала меня. Я даже осмелился включить телевизор. Переключая каналы, я наткнулся на очередное интервью Лавины Аранды. Звук был приглушен, я и не хотел слушать, я хотел видеть. Видеть это волшебство движущихся картинок, которых я оказался лишен. Лавина все говорила, казалось, что это и не интервью вовсе, а какой-то бенефис. Впрочем, практически все ее выступления, виденные мной, этим грешили. Я отхлебнул кофе. Что ж, она могла себе это позволить – я считал ее созидателем, каких мало, человеком, который решил посвятить жизнь, ставя во главу угла заботу о людях, а не прибыли, что в наше время было большой редкостью.
Восхищение ее ролью в гуманитарной сфере отвлекало от общего неприятного впечатления, которое она производила – неудачная прическа, иссиня-черные прямые волосы, обрамляющие одутловатое лицо с лишним подбородком и крючковатым носом, вечная одежда необычных фасонов в вызывающих цветах, а, безупречные прямые зубы, блестели хищными клыками из-за полных губ. Интервью закончилось так же неожиданно, как и началось, на экране возникла моя фотография. Хватая пульт и мелко дрожа, я едва не опрокинул стол.
Тяжело дыша, я сел и попробовал успокоить себя.
Переход от чудовищного стресса в условия домашнего уюта настолько выбил меня из колеи, что я перестал понимать в каких условиях я нахожусь. А условия эти ни на каплю не изменились, скорее даже ухудшились, учитывая то, что я втянул в эту лавину из грязи и дерьма еще и Лию. Ее план, конечно, хорош и, в меру, продуман, но, увидь меня кто-то в ее доме, и вся эта конспирация рассыплется как башня из дженги, похоронив под своими брусками нас всех.
Но, стоило ли это того? Я боялся отвечать на этот вопрос. Я боялся даже задать его себе. Если стоило, то я – точно конченный подонок и эгоцентричный ублюдок, готовый ради себя и любимую под поезд бросить. Если же нет – то весь риск, все то хорошее, что сделала для меня Лия – все это обесценится. Цугцванг. На этот раз семантический.
Убирая посуду в раковину, я размышлял, не поселится ли мне в подвале у Лии. Я жил бы там тихонько, выходя наружу только ночью, мы бы все так же смотрели фильмы, занимались любовью, разговаривали. Через пару лет об убийстве стали бы забывать, я отрастил бы густую бороду, отпустил бы волосы, и мы бы сбежали бы в Канаду. Бред, конечно, но тот псих из Огайо держал в подвале несчастных девочек лет десять и обнаружилось это случайно. А сколько еще людей томится в подвалах и гаражах по всей стране, во всем мире, и никто их не находит. Почему если у больных уродов получается незаметно уничтожать чужие жизни, я не смогу, таким же образом, спасти свою?
Я вымыл посуду и поднялся в спальню. Моя шкала отчаянья балансировала между отметками «вскрыть себе вены» и «всерьез задуматься о суициде». Я оглядел комнату, намереваясь прибраться, и, тут понял, что отдых и уют окончательно расхолодили меня. Рюкзак не был собран, медикаменты валялись где попало, а только что спускался вниз в одних, мать его, трусах. Черт! Опытные нарушители закона, вроде меня, всегда должны быть готовы к побегу. Как там говорил герой Де Ниро о преступниках в «Схватке»: «Ты должен обладать лишь теми вещами, которые можешь унести с собой или оставить без колебания». Я горестно вздохнул – преступная жизнь явно не по мне.
К черту, соберу рюкзак позже, сейчас мне нужно прилечь. Боль была невыносимой. Закинувшись таблетками, я лег в кровать и отключился.
Похоже на то, что судьба решила мне устроить полную экскурсию по страхам обывателей. С глубоким погружением.
Я открыл глаза и оцепенел от ужаса. До меня явственно доносились шаги. Шаги и отдаленное бормотание, словно разговаривали два человека. Взяв себя в руки, я сполз на пол. Быстро, трясущимися руками натянул штаны с футболкой и, на цыпочках, подошел к двери. Не нужно было даже прикладывать ухо, чтобы явственно услышать звуки. Мужской голос, с первого этажа:
– …заехал к дочери. Она совсем в себя ушла. Да. Ты телек давно смотрел? Этого урода по всем каналам показывают, как гребанную телезвезду. – мистер Харвин, черт его дери. Злобный ублюдок. Если Лия от кого и унаследовала свою доброту и сострадание, то явно у матери. Он меня всегда ненавидел. Вполне возможно, что и не меня вовсе, а всех белых. Естественно, что наши отношения с его дочерью были для него… скажем так – не в радость. Он этого и не скрывал, наедине, периодически, делясь со мной своими мыслями об этом и о тех способах решения нашей проблемы, которые были популярны во времена его молодости. Сейчас ему выдали лицензию на мое убийство.
– Хочу обогреватель посмотреть, дочь давно жаловалась – гудит он странно. А они с мелким укатили отдохнуть от этого кошмара. – он был один, а разговор вел по телефону. Невелика радость. – Да, даже ко мне приходили. Я всегда говорил: от этой полиции толку никакого. Только и могут, что беззащитных подростков расстреливать. Постой-ка. Кажется, тут что-то не так…
Паника. Паника. Паника. Мертвецки холодная ладонь легла мне на темя, влажные холодные пальцы колко сжали виски, впились в глазницы, от пульсации в голове тело завибрировало. Слабый голосок подсознания тихонько искал оправдания моему бездействию. Может он уйдет? Нет, он не уйдет. Может он ничего не заметит? Заметит. Может он даст время объяснится? Нет, не даст. Может…
– Твою мать, да здесь окно двери разбито! Тони, звони в полицию, а я сейчас проверю дом.
Паника. Я могу написать книгу о ней. Я могу писать эту книгу вечно.
– Эй, панк, ты один?! Или вас несколько? Идите сюда, грязные твари! – лязгнул металл. Ты не любишь полицию – ты носишь с собой оружие. Урок от паники номер сорок два – «Причинно-следственные связи», – У меня кое-что есть для вас! Ты ведь не один? Мелкие педики вроде тебя не грабят в одиночку, так ведь?! Идите сюда, суки! – звуки открывающихся дверей, шаги все ближе.
Чего я жду?! Несгибающимися, деревянными ногами я пытался пятится, проигрывая в своем парализованном мозгу возможные варианты развития этой ситуации. Взгляд упал на пустой рюкзак…
– Эй, чего так тихо?! Этот танец танцуют только вдвоем! – голос был рядом. Голос был за дверью.
Медленно, и оглушительно скрипя провернулась ручка. В дверном проеме появилось дуло револьвера и огромная фигура моего потенциального тестя.
– Твою ма… – меня спасло только то, что, как он не крепился, но ко встрече со мной он не был готов.
Я развернулся и рванул к окну. Закрыв голову руками, я нырнул прямиком в стекло. Снаружи была крыша террасы, на которую я приземлился. Открыв глаза, я увидел кровь и услышал нечленораздельный крик за спиной и выстрел. Я кубарем скатился с крыши, упав на деревянный пол. Крик боли заглушил еще один выстрел, а газон взорвался фонтанчиком земли.
Держась за ребра и крича, я побежал. Не разбирая дороги, босиком, намертво зажав в руке тубус Сахаптина, который каким-то чудом успел схватить, сбегая из дома моей любимой, родной, ласковой Лии.
26
План был прост и изящен. Даже не так: он был изящен в своей простоте.
Просмотрев материалы дела, Эмили пришла к простому выводу – беглецу некуда податься. Единственный вариант – его благоверная. Метод исключения. Учитывая, что наружное наблюдение снято, и, судя, по записям детективы, ведущие дело, сомневались, что убийца настолько туп – Эмили будет одиноким охотником на этой территории. Патрульные – не в счет.
Строго говоря, тупым она его не считала. Все-таки так долго скрываться от полиции, даже со скидкой на умственные качества некоторых сотрудников самой полиции, идиот не смог бы. Но она считала его отчаявшимся.