Женщина курила и слушала.
– У тебя свои счеты. Это нормально, я уверен, что я заслуживаю той участи, которая мне уготована. Но, ты ведь не из полиции? А даже если и из полиции, то вряд ли то, что ты вчера сделала одобряет твое начальство. Иначе я бы сидел в камере, а ты раздавала интервью. Я думаю, что у тебя были причины на то, чтобы найти меня любой ценой. Я думаю, что ты поставила на карту свою карьеру, а может и жизнь, чтобы поймать меня. И чем это закончится? Выстрелом мне в голову? Тебя это успокоит? Особенно после того, что я тебе рассказал. Ты не будешь потом просыпаться ночью от мыслей «кто действительно убил Джеффа»?
Я задыхался, мое дыхание сбилось, пока я говорил это. Бессвязно, сбивчиво, эмоционально. Проймет ли речь ее. Вот в чем вопрос. Я столько раз избегал смерти, что почти научился жить с ней по соседству. Но, умирать мне не хотелось. Я понял это во время своего монолога.
Эмили молчала. Закурила, взяла Сахаптин.
– То есть, ты хочешь сказать, что ты не пил, не был под наркотой, и не хотел никого убивать?
– Нет. – я замотал головой так, что к затекшей руке начала возвращаться чувствительность.
– И голоса в голове тебе не приказывали кого-то убить? И в секте ты не состоишь?
– Нет. И я агностик.
– Какого ж черта ты сбежал?
– Этот разговор и здесь выглядит нелепо, пока на кону моя жизнь. А теперь представь, кто бы меня слушал в полиции. Моих объяснений не хватит даже для того, чтобы меня признали невменяемым.
– Когда ты последний раз вводил эту хрень? – Эм кивнула на Сахаптин.
– Вчера утром.
– А как ты его достал? – она прищурилась и пристально посмотрела мне в глаза.
– Купил у бродяги, недалеко от пункта выдачи.
Она смотрела. На меня, на тубус. Потом решительно подошла и вколола препарат мне в руку.
– Не возражаешь, если я посижу тут с тобой? – съязвила Эмили.
– Дай только сигарету.
29
Уоллес Торп посмотрел на часы.
Начало десятого. Нужно выезжать. Опоздания были не в его правилах. Отец Уоллеса любил повторять: «если встреча тебе нужна, то приди на пятнадцать минут раньше, если же нет – на пятнадцать минут позже». Не сказать, что это вошло в правила Уоллеса, так как приезжать заранее он считал унижением, а заставлять ждать – оскорблением.
Накинув пальто и взяв кейс, Торп вышел из кабинета. По привычке кивнул было секретарше, но вовремя обнаружил пустующее рабочее место. На парковку он вышел через черный ход, чтобы ни с кем не столкнутся. Видимых причин его нелюдимости не было – просто очень не хотелось рушить умиротворенное внутреннее состояние, вопреки обстоятельствам одарившее Уоллеса Торпа этим вечером.
Выйдя на улицу, он вдохнул полной грудью и на минуту остановился на пути к машине. Почему все вечера не могут быть такими же? Тишина и густой туман создавали уютный кокон, в котором так просто заглянуть внутрь себя, и обнаружить доселе неведомые, но трогательные и хорошие качества. Туман проникал под пальто, находя лазейки между пуговиц пиджака и рубашки, обволакивал кожу, и сквозь поры впитывался телом, ударяя в мозг детской и наивной верой в чудеса. В то, что под этими матовыми фонарями, под одинокими снежинками, в этой волшебной тишине спонтанного сплина, может случится что-то хорошее. Что-то доброе и безупречное.
С тоской стряхнув с себя чарующее наваждение, Уоллес сел в свой автомобиль и, дав мотору прогреется, двинулся по загадочным улицам Сиэтла в сторону поместья Дикий дуб.
Дорога доставляла истинное наслаждение. Торп не уставал удивляться насколько сильно гармонируют творения великого Майлса Дэвиса с чарующей погодой и его собственными душевными струнами. Впитывая в себя каждый звук трубы мэтра, каждую снежинку, витиеватыми спиралями спускающуюся на город, Уоллес старался абстрагироваться от предстоящей встречи. Внутренний голос подсказывал, что ничего дискомфортного его не ждет, но и приятного времяпрепровождения не обещал.
Возле массивных ворот особняка он остановился и представился подошедшему охраннику. Ворота незамедлительно распахнулись, и он проехал по припорошенной дорожке к дому. У входной двери его приветствовал дворецкий:
– Доброго вечера, мистер Торп. Смею надеяться, Вы добрались комфортно.
– Да, спасибо. – Уоллес подал ему пальто. – Погода просто невероятная.
– Ваша правда, навевает удивительное настроение. Пойдемте, мисс Аранда ожидает Вас в своем кабинете.
Путь к кабинету хозяйки на втором этаже они проделали в молчании. Гость покорно следовал за дворецким, наслаждаясь удивительным спокойствием интерьера, словно перенесенного из временного разлома из двадцатых годов. Резные панели на стенах в темных тонах, вставки из золотых и красных вертикальных полос, причудливые бра в стенах, как звонко атмосфера отзывалась в душе, где все еще звучали джазовые мотивы.
– Мистер Торп, – его проводник распахнул массивные дубовые двери, приглашая внутрь.
Уоллес кивнул и проследовал в полумрак огромного кабинета. Несмотря на свои размеры, комната не была отягощена предметами интерьера. Растопленный камин слева, возле него несколько мягких кресел и столик, справа скромные полки с книгами. Прямо перед ним, между двумя огромными окнами расположился массивный стол из темного же дерева, с двумя креслам для собеседников. За столом восседала Лавина Аранда, которая учтиво встала при появлении гостя и радостно заулыбалась:
– О, мистер Торп. Я несказанно рада, что Вы все-таки приняли мое приглашение.
– Мисс Аранда, – Торп направился к столу, учтиво пожав протянутую руку, – Сложно отказаться, если даже мэр настойчиво намекает, что нам с Вами есть о чем поговорить.
Лавина расхохоталась.
– Ох, мужчины. Я ведь просто просила его сказать, что я не кусаюсь.
– Смею заметить, что у Вас великолепный дом.
– Благодарю. Рада бы сказать, что я сама его обставляла, но это не так. Вы пьете, мистер Торп?
– С моей-то работой? Порой приходится.
– Сейчас такой случай?
– Вы ставите меня в неудобное положение мисс Аранда, но, пожалуй, я не откажусь от виски со льдом.
– Называйте меня Лавина. Или Звенящий Водопад. Вы же не возражаете против национальных имен? Я права, Стремительный Бизон?
Торп почувствовал себя неуютно. Такой лихой переход на тему национальности был тому виной лишь отчасти. Основной причиной стало огромное полотно, висящее на стене за столом, прямо напротив кресла хозяйки поместья.
– Так меня давно не называли. Последний раз это имя произносил мой отец перед смертью.
– Времена сменяются и уходят. – Лавина подала Уоллесу бокал, сама же оперлась перед ним на стол, скрестив ноги.
Эта поза, должна была бы выглядеть соблазнительно и заманчиво, но в случае мисс Аранды это было не так. Низкорослая, с массивными бедрами и незаметной талией, она не была толстой, но явная полнота осталась бы незамеченной лишь слепым. Все недостатки были подчеркнуты неудачным, неуместным и пестрым костюмом с какими-то тропическими птицами и цветами, который лишь акцентировали недостатки тела. Уоллес был не тем мужчиной, да и, давно, не в том возрасте, чтобы оценивать женщин по их внешности или поверхностным атрибутам, но в случае Лавины, все слагаемые ее образа отталкивали и вызывали неприязнь, словно намеренно. Словно одежда и неприятное круглое лицо с жидкими черными волосами уводили в сторону внимание собеседника.
– Мы те, кто есть, Лавина. И живем тогда, когда должны.
– Фатализм… Знаете, меня всегда очаровывала эта черта в мужчинах. Ваш отец не был столь подвержен ей.
– Мой отец был удивительным человеком, но многие его взгляды я не разделял.
– Вы ведь из племени Ктунаха? – Торп утвердительно кивнул, – Стремительный Бизон, вождь племени Ктунаха… – мечтательно произнесла Аранда глядя в потолок.
– Я, скорее, сын вождя. Меня всегда тяготили эти архаичные условности. – Уоллес не понимал куда идет этот разговор. И, черт подери, он не мог оторвать взгляд от этой, подсвеченной с трех сторон картины.
– Печально слышать. Я встречала множество людей, что путали архаичность с уважением традиций, памятью крови, гордостью предками. Презрение к этому превращало их в пустые сосуды, лишенные даже клейма гончара, создавшего их. Впечатляет, не так ли? – Лавина поймала взгляд Уоллеса, устремленный на полотно.
– Впечатляет – не самое подходящее слово.
Это было истинной правдой. На переднем плане картины был изображен мужчина в странных одеждах со спущенными штанами. Левой рукой он крепко держал свой детородный орган, правой – безжалостно его отрезал. Все это происходило на фоне замка с высокой башней. Дополняли картину мужчина и мальчик с раскрытыми в ужасе ртами, падающие с этой башни.
– Оригинал. – Аранда была весьма довольна произведенным впечатлением, – Семнадцатый век, фамилию художника не вспомню, впрочем, это и не имеет значения. А, знаете, что имеет значение, мистер Торп? – Уоллес вопросительно посмотрел на нее. – История. Вот что имеет истинное значение.
На картине изображена история лорда Шатору, жившего в смутные века средневековья. Войны тогда были обыденным делом, и, вот, во время одного из походов, войска лорда захватили в плен его злейшего врага. Он был весьма воодушевлен этим событием, и, решив сполна воспользоваться этим счастливым случаем, велел ослепить несчастного, дабы он не мог нанести вреда господину Шатору, а, заодно и оскопить, чтобы обезопасить себя от мести потенциального потомства своего визави. То ли из – за своих извращенных амбиций, то ли из страха даже перед униженным врагом, лорд оставил того при своем дворе.
Несчастный влачил жалкое существование во владениях своего мучителя. Но, имел возможность передвигаться по замку, который за годы он изучил вдоль и поперек. Одним чудесным днем во владениях лорда Шатору случилось радостное событие – миссис Шатору разродилась долгожданным наследником. Все были несказанно рады, включая пленника, но последний ликовал по иному поводу. Подгадав удачный момент, скопец пленил сына феодала и отвел его в самую высокую башню, ключи к дверям которой он сумел раздобыть заранее.