В любом случае мне нельзя сейчас уезжать: рано.
Вхожу в приемную, киваю девушке за стойкой.
– Мейсен Лоран, – представляюсь я.
– Проходите. – Она указывает на дверь слева от меня, но я уже знаю, куда идти.
Я дважды стучу. Дверь не заперта, и я открываю ее.
– Здравствуйте, Мейсен, – приветствует меня директор. Она сидит за столом и дружелюбно улыбается.
Перед ней огромная гора папок. Она складывает их одну на другую, освобождая место на столе, встает и протягивает мне руку.
Я крепко сжимаю зубы и выпрямляю спину. Она тепло смотрит на меня, и у меня вдруг отпадает всякое желание здесь находиться.
Я с трудом заставляю себя ответить на рукопожатие и тут же отдергиваю руку.
И отвожу глаза в сторону.
С долю секунды она молчит. Уверен, она внимательно меня рассматривает.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – наконец прерывает она молчание.
Я сажусь на стул напротив нее и продолжаю по возможности отводить глаза, поглядывая на нее лишь изредка.
– Не волнуйтесь, – подбадривающим тоном говорит она. – Вы здесь не потому, что у вас проблемы. Я люблю встречаться лично со всеми, кто переводится в мою школу, но момент вашего прихода я как-то пропустила.
Ладно. Наверное, это хорошая новость.
– И как вам Фэлконс Уэлл?
Разжав зубы, я коротко отвечаю:
– Неплохо.
– А ваши занятия? – продолжает она допрос. – Легко было адаптироваться в новом коллективе?
Она не сводит с меня глаз, а я ерзаю на стуле, кивая и продолжая пялиться на рамки с фотографиями у нее на столе. Я обратил на них внимание еще вчера вечером. Семейные фото.
– Хорошо, – продолжает она, начиная чувствовать себя неуютно. – От учебного года осталось совсем немного, но, судя по вашим оценкам и количеству предметов, с окончанием школы проблем быть не должно. – Не сомневаюсь, она сейчас просматривает выписки и табели из моего поддельного личного дела. – Вы уже присматриваете колледж?
Я отрицательно качаю головой.
– У нас в школе есть прекрасный центр профессиональной ориентации. Психолог поможет вам принять решение насчет того, чем вы хотите заниматься после школы, и вы еще успеете подать документы.
Я киваю. Мы оба молча сидим на своих местах, и молчание становится неловким. Конечно, она хочет показаться внимательной, но, видимо, никак не может понять, стоит ли тратить на меня силы и время, когда я точно не задержусь в ее школе дольше, чем на несчастные шесть недель. Вообще-то, и того меньше, но она об этом не знает.
Она делает глубокий вдох и мягко продолжает.
– Трей Берроуз – мой приемный сын, – подмечает она. – Иногда он сущее наказание, но… это мое наказание. Если у вас возникнут с ним проблемы, дайте мне знать, хорошо?
Он – мое наказание. Я сжимаю кулаки и наконец поднимаю на нее глаза. Не волнуйтесь, леди. Я прекрасно знаю, как решать свои проблемы. Ваш сын будет держаться от меня подальше или я заставлю его держаться подальше.
Она улыбается, а я встаю с места, не дожидаясь разрешения уйти. Выхожу из кабинета. Желудок расправляется, и я делаю несколько быстрых, неглубоких вдохов, потому что адреналин, уровень которого в крови зашкаливает, начинает распространяться по рукам и ногам. Оказавшись за дверьми учительской, я стою в пустом коридоре и улыбаюсь сам себе.
Она меня не раскрыла. Я не только могу уйти, когда вздумается, теперь я могу еще и остаться, насколько пожелаю.
Никто ничего не знает.
Глава ВосьмаяМиша
– Ты только размазываешь чернила, – раздается довольный голос у меня за спиной.
Я оборачиваюсь и вижу Райен. Она стоит, прислонившись спиной к открытому шкафчику, и усмехается. Я убираю руку от шеи и выбрасываю влажную салфетку в урну рядом с питьевым фонтанчиком. Думал, мне будет плевать на то, что все видят надпись «придурок и козел с тонким членом», но здорово ошибался. Чувствую себя полным идиотом.
Райен разворачивается, лезет в шкафчик и достает длинный кусок ткани.
– Одолжить тебе шарф?
Она смеется, а вот мне не весело. Я поднимаю бровь. Заглянув в ее шкафчик, вижу на верхней полке флакон, который она одалживала уборщику сегодня утром, и подхожу ближе.
– Жидкость для снятия лака. Быстро.
Но она просто складывает руки на груди и стоит рядом со шкафчиком, не двигаясь с места.
– Не нужно играть со мной в игры. – Я протягиваю руку. – Пока нам более-менее удавалось держаться в рамках приличия. Но я могу и силу применить.
Она кривит губы и негромко вздыхает.
– Ладно. Думаю, не стоит тратить силы попусту.
Обернувшись, достает флакончик и бросает мне. Я ловлю его на лету, снимаю крышку и одним ловким движением вытягиваю шарф у нее из рук.
– Эй!
Но уже слишком поздно. Я выливаю ацетон на мягкую бежевую ткань и начинаю стирать с шеи чернила.
– Сволочь! – кричит она. – Это же кашемир!
Вся черная краска теперь не на моей шее, а на ее шарфе, почти вся.
– Да. – Я бросаю ей шарф и закрываю пузырек. – И он отлично оттирает чернила. Спасибо.
Со скорбным лицом она хватает шарф обеими руками и оценивает ущерб.
Я возвращаю флакон на ее полочку и ухожу, пока мы снова не сцепились. Слышу недовольный возглас за спиной, потом как хлопает дверца шкафчика, но я уже на полпути к выходу из школы.
Надо перестать провоцировать ее. Хотя руки чешутся. Ее так просто вывести из себя. Почему стоит только мне войти в здание школы, как все мысли сразу только о ней, а не о том, для чего я приехал?
Если бы она не оказалась в моей комнате в Бухте и не украла мои вещи, я бы мог никогда здесь с ней не пересечься. Может, мы иногда оказывались бы на одних и тех же уроках, но я бы сидел незаметно и занимался делом, а не…
Нет, это не так. Я знал, что так будет. Заранее чувствовал, что это случится. Знал, что придется бороться с искушением, что Райен будет здесь. Предполагал, что буду видеть и слышать ее. Понимал, что мое внимание будет приковано к ней, потому что я не в силах сдержать любопытство, что бы там ни было еще у меня на уме.
А потом, когда узнал, что она популярна, а не изгой, и не живая девушка, а картонная кукла, я не на шутку разозлился. Я верил всему, что она пишет, а тут вдруг моя муза оказалась фальшивкой.
Так мне казалось до вчерашнего вечера, пока я не уколол ее. И она уколола меня в ответ.
Вот это моя Райен.
И я хочу еще.
Достав ключи, я оглядываюсь, проверяя, что все окна в доме закрыты. Машины отца нет на обычном месте, но она может оказаться и в гараже. Он торгует антиквариатом и произведениями искусства, его магазины разбросаны по всему побережью, так что рабочий график у него очень нестабильный. Его может весь день не быть, а иногда он приезжает домой посреди дня.
Отпираю дверь гостевого домика и плотно закрываю ее за собой. Еще даже не полдень, так что на улице светло, но я завесил почти все окна, когда переехал сюда после смерти Энни. Я достаю и включаю крохотный фонарик. Не хочу зажигать верхний свет: отец может его заметить.
Здесь пока еще очень много моей одежды и остальных вещей. Дейн каждый раз готов меня убить, когда я выпрашиваю у него разрешение воспользоваться стиральной машиной и сушилкой, так что я решил возвращаться сюда и забирать вещи по мере необходимости, а не будить в нем зверя.
После той истории с шарфом Райен я ушел из школы, оставил машину на парковке и сел на паром до Тандер-Бей. Не хотел, чтобы отец или какой-нибудь знакомый видел мою машину.
Он не знает, где я, и меня это полностью устраивает. Хотя он, похоже, даже не звонил мне.
Достав из шкафа спортивную сумку, опустошаю ящики и складываю в нее одежду, предварительно нюхая футболки. От их запаха сжимается горло.
Кондиционер Энни. Она занималась стиркой, потому что отец всегда был занят, а я вечно что-то делал не так. И отлично справлялась. Я всегда жаловался, что после ее кондиционера моя одежда пахнет цветами. А теперь от этого аромата закрываю глаза и чувствую, что дома. После того как ее не стало, я пообещал себе продолжать им пользоваться. Ничего не должно измениться.
Мы все будем делать так, как делала она.
Энни. На глаза наворачиваются слезы, я моргаю. Закончив складывать нужную одежду и докинув лишнюю пару обуви, я кладу в сумку нашу с Энни фотографию, которая раньше висела у меня над столом.
Прохожу мимо скучающей на подставке гитары и парочки так и не пригодившихся плакатов нашей группы.
Три месяца назад у меня были три любимых вещи. Моя музыка, моя сестра и…
Я выдыхаю из легких весь воздух и отворачиваюсь от гитары, не в силах выносить собственные мысли. Неважно, что у меня было. Энни больше нет. Я больше не пишу песен, а Райен… Я не знаю, что с ней случилось.
И тут до меня доходит. Я получил письмо от нее на прошлой неделе. Сейчас, по идее, должно было прийти еще одно, потому что она пишет немногим реже, чем я дышу. Хотя меня это никогда не смущало. Ее письма – чуть ли не единственное, почему меня тянуло домой.
Я выхожу из гостевого домика с сумкой через плечо и запираю за собой дверь. Потом замечаю, что на улице потемнело. Поднимаю глаза и вижу низкие тучи над головой. Черт. А закрыл ли я окна в машине? По идее, надо бы вернуться в школу. Дождь может и не дойти до Фэлконс Уэлл, но мало ли что.
Я спешу к задней двери дома, отпираю ее и влетаю внутрь. В кухне темно, значит, отца нет. На столе я нахожу пачку писем. Все адресованы мне. Просматриваю их в поисках матового черного конверта с печатью в виде черепа.
Но его нет. Только буклеты колледжей и счета по кредитке.
Она что, перестала мне писать?
Чувак, расслабься. На прошлой неделе ты заезжал домой и забрал письмо. Прошло всего шесть дней.
Но мне интересно посмотреть, напишет ли она о Мейсене. Что она о нем расскажет?
Райен крайне редко упоминает в письмах других парней. С тех пор как она рассказала мне об одном в шестнадцать – он не оправдал ее ожиданий, – она старается держать мужчин на расстоянии. На самом деле, мне кажется,