Проклятье. Она пыталась предупредить меня, пока мы бежали по коридорам, но я не слушал.
Что бы я делал, если бы она где-нибудь забыла или выронила сумку и лекарство было бы не достать?
Я крепко ее обнимаю и впервые чувствую, какая она маленькая в моих руках. Мне всегда казалось, она высокая. Может, потому, что она никогда не отступает, а самомнение у нее выше Эйфелевой башни.
Я прижимаю ее голову к груди и зарываюсь носом в волосы.
– Все хорошо, – говорю нежно. – Я тебя держу.
– Мое сердце не перестанет биться, – отвечает она. Ее голос все еще слаб, но видно, что она понемногу приходит в себя.
– Знаю, – улыбаюсь я. – Я это чувствую.
Я правда чувствую грудью, как бьется ее сердце, тело наполняется силами, а дыхание успокаивается.
Ну и что мне теперь делать с этой девушкой? Только я подумал, что пора бы ее отпустить, как она еще сильнее прижалась ко мне.
И так всегда. Как только понимаю, что не могу больше выносить ее, собираюсь уйти в закат и никогда не оборачиваться, приходится обернуться, чтобы проверить, все ли с ней в порядке.
Ее руки, прижатые к телу в моих объятиях, вздрагивают, и она отстраняется.
А потом поднимает глаза. Немного сконфуженная, молча опускается на колени и берет рюкзак.
Встает, сжимает губы и осматривается.
Сигнализация замолкает, но у меня нет ни малейшего представления, что происходит за пределами библиотеки. Может, они подумали, что мы сбежали из школы, а может, и нет. В любом случае сейчас Райен нельзя отсюда выбираться.
– Ты никому не расскажешь о том, что случилось сегодня вечером. Тогда я буду молчать о том, что ты был здесь, – говорит она. – Понятно?
Она отворачивается и уже собирается уходить, но я ловлю ее за руку.
– Думаю, людям понравится эта версия тебя.
– Друзья меня возненавидят.
– Они и так тебя ненавидят. И не они одни.
На долю секунды ее лицо становится сердитым, но это тут же проходит. Она смотрит на меня, вызывающе приподняв светло-русую бровь.
– Зачем им притворяться?
Я продолжаю напирать.
– А зачем люди соревнуются друг с другом и играют в игры?
Она делает шаг в сторону, пытаясь уйти, но я не даю ей этого сделать.
– Не уходи.
– Это все не твое дело! – громким шепотом заявляет Райен, вырывая руку и недовольно глядя на меня. – Ты меня совсем не знаешь.
– А кто знает?
Она отводит глаза. В них блестят слезы. Через секунду она добавляет вполголоса:
– Я не хочу остаться одна, – признается Райен. – Может, они меня и ненавидят, но все-таки. А я не выдержу, если меня перестанут замечать, будут высмеивать или… – она осекается, потом продолжает: – Не знаю, почему. Просто мне никогда не хватало смелости быть одиночкой. Я всегда хотела вписаться в компанию.
Райен, каждый хочет, чтобы общество его принимало. Она что, думает, никто и никогда не сталкивался с этой проблемой?
– Почему ты пишешь на стенах?
Она стоит на месте, смотрит в сторону и как будто подбирает слова.
– Миша… – говорит она и снова осекается.
Я напрягаюсь. Пульс набирает темп.
Но она качает головой и выкидывает эту мысль из головы.
– Неважно. Просто раньше у меня был способ выплеснуть эмоции, возможность сделать так, чтобы меня услышали, а теперь ее нет. Я начала всего пару месяцев назад.
Пару месяцев назад. Вскоре после того, как я перестал писать ей.
Я на мгновение закрываю глаза.
Фальшивые друзья, назойливая мама, тревога из-за того, что общество тебя не принимает, как и у большинства ребят, отчаянные попытки вписаться… Я помогал ей удержаться на ногах.
Но я был так занят своей утратой, так зол, что неустанно думал о том, как больно ей будет потерять меня после семи лет переписки. Нет, я не в ответе за ее поступки, но должен отвечать за свои. Я был ее опорой.
– А что ты здесь делаешь? – спрашивает она, переводя стрелки на меня.
Я смотрю на спортивную сумку у себя в руках. Нет, я не стесняюсь того, что пришел сюда принять душ, но такой ответ вызовет только новые вопросы. Почему я живу в Бухте? Где мои родители?
– Ясно, – злорадствует она, и ее милое лицо озаряет деланая улыбка. – То есть другие должны перед
тобой отчитываться, а как доходит до тебя, ты сразу не при делах, так? – Она поглядывает в сторону лестницы. – Моя мама на расстоянии одного телефонного звонка. Меня крепко схватят за руку и отведут домой. А ты, надеюсь, насладишься долгой и нудной ночью в холодном обезьяннике, – усмехается она и восклицает, обернувшись через плечо: – Эй, охранник! Помогите!
Она разворачивается на месте, я подбегаю, хватаю ее и прижимаю спиной к себе.
– Заткнись! – рычу я, зажимая ей рот рукой.
Но она тут же бьет меня локтем в живот, пытаясь сбежать, а я начинаю заваливаться назад и тяну ее за собой. Земля уходит у нее из-под ног, она падает на меня, и мы оба летим на пол.
Хмыкнув, я вытягиваюсь на ковровом покрытии, не выпуская из рук ее отчаянно сопротивляющегося тела. Она лежит на мне, спиной прямо на груди.
И продолжает извиваться в попытках освободиться, то и дело прижимаясь ягодицами к моему паху. Я напрягаюсь. Меня накрывает волной тепла.
Блин.
Стиснув зубы она убирает одну мою руку.
– Отпусти меня.
– Тогда перестань дергаться.
– Не тебе меня судить, – продолжает Райен, поворачивая ко мне лицо. Я чувствую на щеке ее дыхание. – Не тебе меня допрашивать и выдвигать требования. Какое тебе, вообще, до меня дело?
Ее тело напрягается под моей рукой, она снова пытается высвободиться и трется о меня, вызывая сдавленный стон.
Но затем я что-то слышу.
Поэтому зажимаю ей рот так, чтобы она не могла двигаться, и шепчу на ухо:
– Тсс.
Она резко замирает. Мы оба задерживаем дыхание. В библиотеку входит охрана.
Через полки с книгами я вижу свет фонаря и слышу звон ключей. Они разговаривают, но я не могу разобрать слов.
Райен тревожно переводит глаза на меня, я отвечаю тем же.
– И что ты собираешься делать? – шепчу я едва слышно, чтобы никто, кроме нас, не услышал, и ищу взглядом ее глаза. – Попробуешь меня сдать?
Она лежит на месте, дышит, но не шевелится. Я крепче прижимаю ее рукой и не могу удержаться, чтобы не провести большим пальцем по ее подбородку.
Ее небесно-голубые глаза способны выражать множество чувств разом. Она может говорить какие угодно гадости, но если я увижу в ее глазах страх или разочарование, с меня хватит.
Когда она пыталась вырваться, ее спортивная майка задралась, и открылась полоска обнаженной кожи. Я медленно скольжу пальцами по ее животу и наблюдаю, как она опускает веки.
– Да, друг, я же тебе сказал, – говорит один охранник другому. – Они сбежали через ту дверь. Пойдем поищем во дворе.
Я прижимаюсь губами к ее щеке. Она все больше и больше выгибает шею, пока ее губы не оказываются от моих в какой-то паре миллиметров. Я ощущаю ее дыхание.
– Подними майку.
Она открывает глаза и испуганно мотает головой.
Я наклоняюсь ближе и шепчу ей прямо в лицо:
– Ну давай же. Я думал, ты любишь риск.
Моя рука лежит у нее на шее. Я прикусываю ее нижнюю губу и нежно тяну на себя, чувствуя, как ускоряется под моей рукой ее пульс. Она прижимается ко мне, и я сдерживаю стон, наблюдая, как свет фонарей меняет направление и наконец скрывается за пределами библиотеки.
Как только вижу, что две пары ботинок исчезли за дверью и она закрылась, я проскальзываю рукой ей в шорты, одновременно касаясь губами ее губ, и выпускаю на волю стон, который так долго сдерживал.
Внизу она такая мягкая и гладкая. И очень теплая. Я проникаю пальцем внутрь и вздрагиваю: как же там узко!
– Какое мне до тебя дело, да? – говорю с вызовом. – Видишь, какая ты мокрая сейчас от моего пальца? Вот мое дело.
И ввожу в нее второй палец.
– О боже, – скулит Райен. – Мейсен, нет.
– Почему нет? – Взяв ее за подбородок, покрываю поцелуями щеку, продолжая ласкать пальцами. – Думаешь, друзья возненавидят тебя, когда узнают, что ты сучка, которой нравится, когда ее трахают пальцами на полу?
Я проскальзываю пальцами как можно глубже и каждый раз выхожу почти полностью, медленно и плавно, потом вынимаю пальцы и начинаю поглаживать клитор.
Она стонет и выгибает спину, а мой член уже упирается в джинсы, умоляя дать ему больше пространства.
– Да. – Она облизывает мою сережку и трется о меня попкой. – Боюсь, они узнают, что мне это нравится.
Да. Я целую ее страстно и глубоко, как будто испытываю голод и утолить его может только она.
– Не переживай за свой секрет. Я тебя не выдам, – говорю я. – Я слишком долго этого ждал.
– Чего ты ждал?
Я снова проникаю в нее пальцами, не замечая вопроса. Целую шею, подбородок, покусываю и тяну за мочку уха. Наслаждаюсь вкусом каждого сантиметра ее кожи, до которого дотягиваюсь, но не замедляю движений руки. Конечно, она не поняла моей фразы, и я не буду объяснять. Она и подумать не может, что сидит у меня в голове уже долгие годы, а не считаные дни.
Я продолжаю работать пальцами ритмично и глубоко, иногда прерываюсь, чтобы погладить клитор. Она вся дрожит в моих объятиях и шире раздвигает ноги, а я вынимаю руку и накрываю ладонью ее между ног целиком. Теперь она вся в моих руках.
– Мейсен, – ее дыхание прерывисто, она сгорает от желания.
Мейсен. Хочу, чтобы она называла меня моим именем, а не чьим-то еще.
– Я чувствую, какой он сейчас твердый, – шепчет она, целуя меня в подбородок. – Это же из-за меня? И что теперь будет?
Я не знаю, но не смогу остановиться, пока этого не сделаешь ты.
– Задери майку, – прошу снова.
Но она качает головой.
– Сейчас же, – требую я, прислоняясь к ее щеке. – Хочу на тебя посмотреть.
Ее шепот щекочет мне шею:
– Но ты ведь не будешь просто смотреть. Ты будешь трогать.
Черт, да, конечно, буду.
– Тебя это смущает? – спрашиваю. – Потому что, как бы это сказать… я тебя уже трогаю.