– Знаю.
– Мейсен, – окликает его кто-то.
Обернувшись, я вижу мисс Тилл, учительницу искусства, с розовым бланком в руке. Она дает его Мише и сладким голосом говорит:
– Директор хотела видеть вас у себя в кабинете. Просила передать вам это на первом уроке, но я заметила вас только сейчас. Так что ступайте.
Он берет бланк, она треплет его за плечо и уходит по своим делам. Миша мнет в кулаке бумажку и бросает ее на пол, даже не прочитав.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я. – Если она не сможет дозвониться до твоих родителей и поговорить о драке, то вызовет полицию. Хочешь, чтобы тебя раскрыли?
– Думаю, мы оба знаем, что арест меня не страшит. – Он самодовольно улыбается.
Я закатываю глаза. Ну хорошо, папенькин сынок.
Достаю альбом, и взгляд падает на кашемировый шарф, по-прежнему висящий в шкафчике. В голове что-то щелкает. На той неделе он хотел отдать мне новый шарф, от которого пахло духами.
– Чей шарф ты пытался отдать мне тогда?
Он опускает глаза и мрачно смотрит в пол.
– Энни.
Энни? Своей сестры?
Мои глаза расширяются: я вспоминаю, что тогда сказала. Я поворачиваюсь к нему.
– О боже! – восклицаю я. – Энни. Прости, пожалуйста. Я тогда такие глупости наговорила.
Меня передергивает. Я назвала ее шлюхой, потому что думала, что это какая-то случайная девушка, забывшая шарф у него на заднем сиденье. Черт.
– Все нормально. – Он слегка улыбается. – Ты же не знала.
Тьфу. Я хуже всех на свете.
– В любом случае нельзя было мне его отдавать, – ругаю его я. – Она бы стала его искать.
Он молчит в ответ и отводит глаза.
В этом калейдоскопе событий я совсем забыла о его сестре. Она младшенькая. Где она была прошлой ночью? Его отец, видимо, вернулся, пока я спала, потому что Мише пришлось запереть дверь, чтобы он не вошел и не увидел нас, но об Энни не было сказано ни слова.
– Мистер Лоран.
Я поворачиваю голову и вижу, что по коридору идет директор Берроуз. Ученики обходят ее и спешат на первый урок.
– Ко мне в кабинет, – приказывает она. – Сейчас же.
Но Миша отворачивается от нее.
– Нет, спасибо.
Остолбенев, я наблюдаю за происходящим. Просто иди, Миша. Она не даст ему так просто уйти, конфликт только усугубится.
– Сейчас же.
– Знаете, я предпочту не оставлять подругу одну, пока этот кусок дерьма – ваш сынок – бродит по коридорам, – отвечает он. – Разве закон не запрещает сексуальным маньякам подходить к школе на определенное расстояние?
Ее лицо искажает ярость.
– Если вы сейчас не пройдете со мной, я вызову полицию.
– Ми… Мейсен, – исправляюсь я. – Просто иди.
Берроуз кладет руку ему на спину и указывает рукой в сторону учительской.
Но он отмахивается от нее, насупившись.
– Идите на хер. – Он смотрит ей в глаза, а потом поворачивается ко мне. – Я ухожу. Я закончил свои дела здесь. После школы буду в Бухте.
– Что? – восклицаю я.
Он целует меня в лоб, напоследок бросает взгляд на Берроуз и направляется в сторону выхода. Я оглядываюсь: куча школьников наблюдает за их диалогом.
Мы с Берроуз на миг встречаемся глазами. Но она не идет за ним. Развернувшись, она сворачивает в коридор и исчезает в толпе учеников, спешащих на уроки.
Миша ушел, а я немного шокирована тем, что он предпочел покинуть школу, а не разобраться с ней и остаться здесь со мной. Если он вернется в Тандер-Бей, мы почти не будем видеться. По крайней мере, до конца учебы.
Что с ним творится?
Теперь, когда я наконец немного успокоилась, до меня доходит, что он так и не ответил ни на один мой вопрос.
Зачем он здесь? Почему у Трея были его часы? И почему он живет в Бухте?
Все спешат на уроки или в столовую, а я стою у питьевого фонтанчика и набираю воду в бутылку. Я не хочу сегодня идти обедать и привлекать всеобщее внимание, даже несмотря на то что немного голодна.
Знаю, что должна сесть за стол, не прикрываясь телефоном, домашкой или книгой, и просто сидеть там. Если народ будет шептаться, так тому и быть. Пусть болтают.
Но сегодня почему-то не хочу туда идти. Наверное, не хочу их видеть. Может, потому, что мне предстоит весь день провести в школе и в липкой от сока одежде это будет неудобно.
А может, хочу позволить себе дать слабину.
Ботинки шаркают по полу, шкафчики хлопают, коридор потихоньку пустеет. Грохот и болтовня перемещаются в холл. Слева открывается дверь. Подняв голову, вижу, что из туалета выходит Трей. В руках он держит черный шнур с подвеской. Подходит к мусорке, рвет его и выбрасывает.
Думаю, это вещь Мэнни, одна из его готских подвесок с названием группы.
Трей поднимает глаза и замечает меня. Мне надо в библиотеку. Я закрываю бутылку и прохожу мимо, стараясь держаться противоположной стороны коридора.
Но он срывается с места, догоняет меня и прижимает к стене.
Я тяжело вздыхаю. Он меня разозлил.
– Ну и где же твой телохранитель? – спрашивает он, прижимая руки к стене с обеих сторон от меня, не давая уйти. – А, точно. Я слышал, он бросил школу. Он вернется?
Я отталкиваю его руку и пытаюсь ускользнуть, но он не пускает. Бутылка падает у меня из рук.
– Твою мать, отстань от меня, – рычу я.
– Виновата, – отвечает он. – Тебе не стоило оставаться со мной наедине. Сама напросилась.
Я стреляю глазами по сторонам в поисках взрослых. Но коридор почти пуст.
– Знаешь, что я собираюсь сделать? – На его губах играет улыбка извращенца. – В один прекрасный вечер подкараулю тебя на парковке после плавания, заставлю раздвинуть длинные ножки и оттрахаю прямо на земле. Как тебе такое, детка?
– Я тебя не боюсь.
– Разве ты сможешь убежать от меня? – Он смотрит на меня с довольным видом. – Твой парень больше не сможет защитить тебя. Я буду ждать тебя за каждым углом, караулить ночами, когда ты спишь, пока не получу то, чего хочу.
Он опускает руки. Я сжимаю кулаки так сильно, что костяшки пальцев белеют.
– Ты ничем не лучше всех остальных сучек в школе. А они все этого хотели.
Я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. А он удаляется по коридору в сторону столовой.
Он считает, что ему все сойдет с рук, но из-за этого я не переживаю. Вечером поговорю с мамой, а она сообщит директору. Если и она не сможет его успокоить, придется обратиться в высшую инстанцию. Но он больше не будет мне угрожать. Уже подходя к лестнице, обращаю внимание на дверь туалета, откуда вышел Трей, и вспоминаю о подвеске.
Скорее всего, он отнял ее у Мэнни. Но если Мэнни был там, почему он до сих пор не вышел?
Я оглядываюсь. Никого не увидев, подбегаю к двери туалета и осторожно ее приоткрываю.
– Мэнни! – зову.
Какого черта я это делаю? Он не захочет меня видеть. Уверена, с ним все в порядке.
– Мэнни, это Райен, – говорю.
Не слышно никаких звуков, и на секунду я решаю, что в туалете пусто, но потом слышу шорох в дальнем углу.
Пройдя мимо пустых кабинок, обхожу раковины и заглядываю за угол, где висят сушилки для рук.
Мэнни стоит ко мне спиной, наклонив голову. На правой руке у него висит рюкзак. Он весь дрожит.
– Мэнни!
Он поднимает голову, но не оборачивается.
– Уходи, – требует он. – Отвали от меня.
– Мэнни, что случилось?
Подхожу ближе и пытаюсь заглянуть ему в лицо, но вдруг кое-что вижу и замираю. Струйка крови из уха стекает по шее.
Туннель в мочке уха, в которую обычно вставлен черный плаг, теперь пуст, и из него идет кровь, хотя, кажется, она остановилась.
Трей. О боже, он что, вырвал плаг?
Я делаю шаг в сторону Мэнни. Он вздрагивает и пятится.
Конечно. С чего бы мне помогать ему? Он боится меня не меньше, чем Трея.
Думает, что я пришла поиздеваться. А почему бы и нет? Раньше я так делала.
Сердце сжимается. Сколько раз я заставляла его почувствовать себя одиноким!
Я стою на месте, потому что боюсь напугать его. Но хочу помочь.
– Так будет не всегда.
– Так было всегда, – отвечает он.
Я вспоминаю начальную школу. До четвертого класса мы с Мэнни неплохо ладили, а потом я… изменилась. Но и до этого с ним почти никто не общался. Он был невысокий, тощий, никогда не занимался спортом и часто получал за то, что не делал домашних заданий. Я знала, что у него какие-то проблемы в семье, но дети не понимают таких вещей.
Они только судят.
– Когда я был маленький, – продолжает он, – всегда можно было уйти домой и спрятаться от этого всего. Но теперь мы выросли. Появился «Фейсбук», и на все гадости, что они говорят обо мне днем, я вынужден натыкаться даже по ночам.
Я слышу слезы в его голосе. Наверное, надо бы принести ему салфетки, чтобы вытереть кровь, но не хочу прерывать его.
– Один из вас, уродов, толкает мой поднос, и вся еда оказывается на одежде. Что все тут же делают? Правильно, достают телефоны. А потом мне приходится переживать это заново, натыкаясь на фотографии в ленте каждый час, даже через много дней или недель, снова и снова. Мне больше некуда от этого деться, даже когда ухожу из школы.
Я никогда не думала об этом, не видела ситуации с его стороны. В детстве проблемы дружбы и адаптации в коллективе тревожили нас, только пока мы в школе. Когда же уходили домой, мы были свободны, и большинство нас, надеюсь, чувствовало себя в безопасности. А теперь, выйдя из школы, мы только уходим из нее. Давление, сплетни и мучения следуют за нами по пятам. От них никуда не спрячешься.
– Это происходит постоянно. Унижения…
– Так будет не всегда, – повторяю я и подхожу ближе.
– Это видят мои семья, сестры и друзья. Они стыдятся меня. – Он всхлипывает и снова начинает дрожать. – Поэтому я нюхаю.
Он достает из рюкзака тряпочку и спрей. Я подхожу ближе. В горле стоит ком.
– Нанюхиваюсь как можно сильнее и в любой удобный момент, – говорит он, – потому что только так я могу выдерживать это, дышать, есть и смотреть на таких как ты.