НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ я пошел искать отца. Я должен был покаяться перед ним. Если честно, то я должен был ему гораздо больше. Я взял с собой Митса и Норда, поскольку им нужно было прогуляться. Они вели себя тихо, чувствуя мое настроение. Но, поднявшись по ступеням отцовского дома, я не мог заставить себя постучать в дверь. Я стоял в коридоре, где бывал тысячу раз, но теперь я был другим человеком. Коридор казался мне короче и уже, чем раньше. Из-за дверей других квартир доносился запах жареного лука и цыпленка, освещение было слабым и окрашивало тени в синий цвет. Я представил себе, как отец по другую сторону двери читает молитвы, перед ним раскрытый молитвенник и фотография матери, прислоненная к пустой супнице. Я искал то, чего мне не хватало, в Мозесе Леви, в отшельнике, в Хочмане, в Вайсе, а оно было здесь, в конце коридора.
Но я не мог постучать в дверь, я просто не представлял себе, как попросить у него прощения. Я был неспособен произнести ни слова. Что, если слова могут сжечь тебя, разорвать на куски? Я стоял, прислонясь к стене, неровно покрашенной дешевой зеленой краской. Митс и Норд нетерпеливо махали хвостами. Интересно, подумал я, зачем я взял их с собой? Для защиты? Просто для компании? А может быть, по какой-то другой причине? В тот день, когда я спас Митса, мне встретилась на пристани старая женщина, которая сказала, что довольно легко оценить человека по тому, как он обращается со своими собаками. Возможно, я хотел, чтобы отец увидел, что я не совсем уж пропащий неблагодарный человек, который может уйти, не оглянувшись, осудить своего отца и не попытаться спасти его, когда он тонет. Я все-таки не был набит соломой, я состоял из костей и прочей плоти, у меня было сердце.
В конце концов я поступил так, как умел. У меня были с собой все деньги, имевшиеся на тот момент. Я положил их в конверт и сунул под дверь. Мне показалось, что за дверью мелькнула тень и что я почувствовал его присутствие рядом. Склонив голову, я прочитал вечернюю молитву. Я был благодарен своим учителям, хотя и считал теперь себя довольно слабым учеником, медленно усваивающим уроки. И я понял, что дал мне мистер Вайс в благодарность за то, что я нашел его дочь. Подобно ангелам, которые, как утверждают, сопровождают человека на его жизненном пути, он подарил мне знание истины: как бы я себя ни называл, я оставался сыном своего отца.
Затем я направился к особняку на Шестьдесят второй улице. В этот день весь Нью-Йорк лихорадило: президент Тафт председательствовал на церемонии открытия нового здания Нью-Йоркской публичной библиотеки на Пятой авеню. Оно обошлось более чем в девять миллионов долларов, библиотека содержала более миллиона томов. Главную лестницу охраняли два огромных льва, вылепленных Эдвардом Кларком Поттером[28]. Львов прозвали Лео Астор и Лео Леннокс в честь основателей библиотеки Джона Джейкоба Астора и Джеймса Леннокса[29]. Толпы свидетелей мне были ни к чему, и я до вечера просидел в баре, согреваясь джином. Когда стемнело, я отправился к дому Блока. Я опять оказался на этом месте, как тень собственного прошлого. В окне спальни Джулиет света не было. Мне хотелось поблагодарить ее за помощь. Кроме того, она была очень умной девушкой, и я надеялся, что она поможет мне понять, почему единственная женщина, которая мне нужна, сбежала от меня. Джулиет боролась за права женщин. Я тоже считал, что каждая женщина имеет право сама выбирать свой путь, но не сознавал, насколько женщины лишены свободы. Наверное, я еще очень многого не понимал.
К подъезду подъехала карета. Я знал, что кучера зовут Маркус. Я подошел к карете ленивой походкой и погладил коня.
– Не трогай, – сказал Маркус. – Он стоит больше тебя.
Этот чудо-конь андалусской породы, привезенный из Испании, был одной из лучших упряжных лошадей в Нью-Йорке. И еще он был таким нервным, сказал Маркус, что по воскресеньям его приходилось гонять галопом по аллее для верховой езды в Центральном парке, чтобы он выпустил пар и впоследствии не пугался и не стремился унестись куда-нибудь вместе с каретой.
– А мисс Блок дома? – спросил я.
Маркус сначала вообще ничего не ответил, но я не отставал, и, чтобы отделаться от меня, он сказал:
– Нам запрещено говорить о ней.
– И кто же отдал такое распоряжение?
– Мы должны вести себя так, будто она не член семьи, – ответил он, пожав плечами.
Это было очень любопытное признание, но вытянуть еще что-нибудь из кучера мне не удалось. Я решил подождать, пока выйдут горничные, надеясь, что с ними мне повезет больше. Побывав около этого дома не раз, я знал, что они выходят на прогулку каждый вечер, и, разумеется, сразу их узнал. Сара и Агнес появились вместе с пуделями Джулиет. Увидев меня, собаки стали рваться ко мне, прыгать и радостно визжать, словно встретили старого друга.
– Никогда не видела, чтобы Джаспер вел себя так дружелюбно, – сказала Агнес про более крупного пуделя. – Он вообще-то страшный задавака.
– Я друг мисс Блок, – сказал я, и это было не так уж далеко от истины. – Я пришел повидаться с ней, но ее, похоже, нет дома?
– Нам нужно выгуливать собак, – бросила Сара вместо ответа и направилась в сторону парка, потянув Агнес за собой.
Я последовал за ними. Упрямства с возрастом у меня не убавилось, и сдаваться я не собирался.
– А позже она будет дома? – спросил я у Агнес, которая казалась более разговорчивой.
Она печально покачала головой.
– Ее хотели отправить в больницу в Массачусетс. Я случайно подслушала разговор с доктором и сообщила ей об этом. Она всегда относилась ко мне по-доброму, и мне не нравилось, что заговор у нее за спиной устраивают. Я видела смирительную рубашку, которую собирались на нее надеть, если она заупрямится, – ужасная вещь из кожи и холста. Я не могла оставить это так.
– Пошли быстрее, – понукала ее Сара, встревоженная таким поворотом в разговоре. – Болтать таким образом неприлично и может создать неправильное впечатление о тебе.
Но Агнес была твердо намерена довести рассказ о своей хозяйке до конца.
– Это все из-за ее участия в политике и демонстрациях. Ее ведь еще раз арестовали. Когда я сказала ей, что с ней собираются сделать, она ответила, что запереть ее им не удастся, и убежала из дома. Боже, храни ее.
– Ну, хватит, – оборвала Агнес ее подруга. – Посторонним до этого нет дела, и нас накажут, если узнают, что ты рассказала о ней. Не говори больше ничего!
– Да замолчи ты сама! – ответила Агнес. – Им на нас ровным счетом наплевать, а мисс Джулиет хорошо к нам относилась.
Сара побелела, как полотно, и была явно напугана. Она все время оглядывалась, боясь, что кто-нибудь из семейства Блок их увидит.
– Я в этом не участвую, – заявила она и, развернувшись, ушла из парка.
– Не беспокойтесь, Сара никому не скажет, – проговорила Агнес. – Просто она ужасная трусиха.
Мы сели на скамью. Вечер был теплый, в парке было много народа. Местные жители отличались от толпы в центре города. Здесь люди разных классов были отделены друг от друга. Однако, вопреки стремлению создателей этого зеленого оазиса сохранить его «в чистоте», времена менялись. Молодые люди приезжали сюда из центра, чтобы жаркими ночами играть на лужайках в стикбол.
Собаки вели себя очень спокойно, были явно рады видеть меня и разлеглись у моих ног, словно я их хозяин.
– Может, возьмете их? – спросила Агнес. – Они никому не нужны, а мисс Блок, да простит она мне эти слова, их просто ненавидела.
Пудели глядели на меня умоляюще. Со своей короткой стрижкой они выглядели нелепо. Меньше всего мне хотелось брать себе этих глупых животных.
– Их зовут Джаспер и Антуанетта, – продолжала Агнес. – Жалко их. Никто в доме не обращает на них внимания, а со временем, подозреваю, жить им будет все хуже и хуже. Если у вас есть сердце, вы должны взять их.
Чтобы успокоить ее, я сказал, что подумаю над ее предложением и, может быть, возьму собак, когда моя собственная жизнь устроится. Я сам не верил в это, но мне нужно было ублаготворить Агнес, потому что я хотел, чтобы она помогла мне встретиться с Гарри. Я спросил ее, не впустит ли она меня в дом, и она, к моему удивлению, с готовностью согласилась.
– Я согласна, ради мисс Джулиет, раз вы ее друг. Мы с ней тоже были друзьями.
Агнес была молодой жизнерадостной ирландкой, ей не нравилось, как относятся к прислуге в доме. Но все искупалось отношением мисс Блок, которая обращалась со служанкой как с младшей сестрой.
Мы вместе вернулись к дому и обошли его сзади. Двор был вымощен булыжником, у дверей стоял большой металлический ящик, где молочник оставлял сыр и сливки по утрам. Агнес отперла дверь и впустила меня в дом, сказав, что будет гулять с собаками на углу Шестьдесят третьей улицы и ждать меня там. Она не хотела, чтобы знали, что это она меня привела. Я прошел через пустую кухню, которая была раз в десять больше нашей с отцом комнаты, затем по коридорам, выложенным темным мрамором с розовыми и золотыми прожилками. По пути мне попалась небольшая женская гостиная в розовых и зеленых тонах.
В конце концов я добрался до холла, имевшего форму слезы, и остановился под люстрой от Тиффани, успокаивая нервы. Агнес сообщила мне, что мистер Блок-старший болен и редко встает с постели, миссис Блок ушла в гости, а мистер Гарри Блок, скорее всего, в кабинете, где он обычно сидит в тоске и печали после того, как сбежала его сестра. Там я его и нашел. Он играл в шахматы с воображаемым партнером. Войдя в кабинет, я закрыл за собой раздвижную ореховую дверь. Блок поднял на меня глаза, и в них промелькнул страх. Возможно, он решил, что я опять хочу его ограбить, как много лет назад.