Наконец, не знаю почему, чернорубашечник выбрал меня и повел в номер. В комнате он без промедления заставил меня раздеться догола, но сам не раздевался, оставаясь в мундире и в сапогах, только штаны расстегнул. Потом лысый достал из левого кармана френча черную повязку, плотно завязал мне глаза, подвел к комоду и заставил опереться на него обеими руками. Я услышала, как он что-то ставит на комод у моей головы, какой-то предмет, портрет или фотографию. Потом лысый мужчина имел меня сзади и при этом безостановочно лепетал визгливым голосом: «О любовь моя! Ты моя единственная услада и отрада! Мед губ моих и светоч очей моих!» Он очень поэтично и красиво признавался в любви неведомому предмету обожания.
Наконец лысый в конвульсиях кончил и замер на минуту или на две. Я стояла ни жива ни мертва. «Можно снять повязку — давит?» — спросила я. «Молчи, грязная шлюха!» — завизжал лысый и больно шлепнул меня по ягодицам. Он, не торопясь, убрал фотографию в карман френча, застегнул штаны и только потом разрешил мне развязать повязку.
Дня через два лысый мужчина в черном мундире появился снова, опять выбрал меня, и вся сцена повторилась в точности как в первый раз. Потом еще раз. И еще. Сценарий не менялся. Моя пятнадцатидневка подходила к концу, и мне было безумно любопытно, кого же трахает лысый в моем, так сказать, лице. В последний вечер лысый заявился как обычно, мы с ним заперлись в номере, он завязал мне глаза, установил на комод портрет своей возлюбленной и яростно отымел меня сзади, не уставая причитать и изливать свои любовные признания. Наконец он закончил и в изнеможении опустился на кровать.
Я продолжала стоять неподвижно, руки на комоде, но от ритмичных толчков повязка ослабла и немного сползла. Подвигав бровями, я сдвинула ее еще больше и украдкой взглянула на портрет, стоявший на комоде. Мадонна миа! Я чуть не умерла на месте от страха, вы не поверите: это была фотография Адольфа Гитлера!
— А помните, когда клиент хотел ногами кверху, стоя на голове?
— А когда клиент сжег сам себя, потому что, как он говорил, совершил страшный грех?
— А когда один клиент одевался, и у него из кармана выпали молитвенник и четки?
— А когда…
Девушки рассказывали свои истории. Ненэ слушал их, и эти рассказы были для него подобно дождю, орошавшему иссушенную землю. Через некоторое время все пятеро заявили, что стало невыносимо жарко, и поснимали блузки, оставшись в одних бюстгальтерах. Они говорили на своем диалекте, а потом стали о чем-то громко спорить. Дошло до того, что они чуть было не вцепились друг другу в волосы. Но потом тон разговора смягчился, и девушки опять начали смеяться. Они отодвинули стол в угол, поставили три стула в ряд, усадили на них Ненэ, Чиччо и Джаколино, а сами выстроились перед ними.
Джузи в их разговоре не участвовала, по-прежнему оставаясь в блузке. Она подошла к буфету и принялась перелистывать «Неистового Роланда».
— Раз! — скомандовала одна из девушек и завела руки за спину.
Все девушки сделали то же самое.
— Два!
И девушки расстегнули свои лифчики.
— Три!
Девушки сняли лифчики и побросали на пол.
— Ну, у кого самые красивые сиськи? — воскликнула та, которая была заводилой.
— Матерь божья! — вытаращил глаза Джаколино. — Выбор Париса!
— А трогать можно? — спросил Чиччо.
— Можно, — ответила главная.
Полчаса, не меньше, парни рассматривали их груди вблизи, издалека, трогали, сжимали, пробовали на вес.
— Я думаю, самые красивые сиськи у той, что крайняя слева, — заключил Ненэ.
— А я считаю, что у крайней справа, — ответил Чиччо.
— У всех красивые, — подытожил Джаколино.
— Ну, давайте, решайте, — настаивала главная.
Но тут дело стало принимать иной оборот. Вино в сочетании с зеленой настойкой давало себя знать. Чиччо раздраженно взглянул на Ненэ.
— Позвольте вам заметить, синьор, — начал Чиччо, перейдя на «вы» и заговорив по-итальянски, — а даже если и не позволите, то мне наплевать, и я все равно скажу, что вы ничего не смыслите в женской красоте.
Ненэ стал пунцовым:
— Знаете ли, синьор, я имел женщин уже в ту пору, когда вы считали, что детей приносят аисты.
Чиччо вскочил, взбешенный:
— Получите пощечину, синьор!
— К вашим услугам! Я пришлю своих секундантов. Секундантами могли быть только двое: Джаколино и Джузи. Ненэ выбрал себе Джаколино, а Чиччо Джузи. Джаколино церемонно подошел к Чиччо и спросил, когда и каким образом тот желает устроить дуэль. Чиччо ответил, что ему необходимо предварительно посоветоваться с секундантом.
Они долго о чем-то шептались. Джузи раскрыла «Неистового Роланда», и что-то доказывала Чиччо. Наконец Чиччо согласился, и Джузи объявила:
— Мой доверитель желает драться здесь и сейчас. Оружие — копья. Дуэлянты должны биться верхом на лошадях. Господа, выбирайте себе скакунов, — и она указала на девушек.
Как и следовало ожидать, Ненэ выбрал себе девушку с самыми красивыми сиськами. Чиччо же взял ту, которая, по его мнению, должна была стать победительницей в этом конкурсе красоты.
— И лошади, и дуэлянты должны участвовать в поединке раздетыми, — приказала Джузи. — Публику просят освободить центр комнаты и занять свои места.
— Публика тоже должна быть раздетой! — закричал Джаколино и начал расстегиваться.
Остальные, заливаясь смехом, последовали его примеру. Одна только Джузи оставалась в одежде. Она вышла из комнаты и вернулась, держа в руках две швабры. Одну вручила Чиччо, другую Ненэ.
— Вот, господа, ваши копья.
Девушки, которым выпала честь участвовать в поединке в качестве лошадей, совершенно голые, закалывали шпильками волосы.
— Нет, — запротестовал Ненэ, — у лошадей же гривы! Так не пойдет.
Но Джузи вмешалась:
— С распущенными волосами они могут за что-нибудь зацепиться.
— Каковы правила поединка? — осведомился Ненэ, забираясь на спину своей лошадке.
Девушка крепко обхватила его руками за ляжки. Ненэ прочно держался в седле, тем не менее наклонился и спросил у своего скакуна:
— Байард, ты меня выдержишь?
— Да ты легкий, как пушинка! — заверил Байард.
И девушка громко заржала, Из противоположного угла комнаты ей в ответ заржала лошадь, на которой сидел Чиччо.
— Если твоего скакуна зовут Байард, то моего коня зовут Рабикан.
— Так, значит, ты Астольфо? Ха-ха-ха!
— А ты, выходит, Ринальдо? Ха-ха-ха!
— Пора начинать поединок, — возгласила Джузи. — Прекращаем по моей команде. Кто упадет с лошади, тот проиграл. Готовы?
Ненэ поднял копье и продекламировал:
— Скачи быстрее, мой верный Байард, сейчас мы сделаем из Астольфо котлету!
Чиччо ответил тем же:
— Скачи быстрее, мой верный крылатый конь, Ринальдо со своим Байардом жалкие трусы!
— Ну, готовы? — нетерпеливо повторила Джузи.
Всадники наставили копья.
— Принимаются ставки! — заорал Джаколино.
— Пошли!
Два всадника поскакали друг другу навстречу.
— Тыгдым-тыгдым-тыгдым, — Джаколино организовал звуковое сопровождение.
Когда столкновение казалось уже неизбежным, оба скакуна вдруг резко свернули с курса и разошлись. Первый приступ окончился переменой позиций на ристалище.
Потрясая копьем, Чиччо воскликнул:
— Сдавайся, Ринальдо, не то понаделаю дырок в тебе я, как в сыре швейцарском!
Ненэ не уступал:
— Ну же, Астольфо, давай, наступай, покажи нам отвагу. Одним лишь ударом копья повергну я наземь беднягу!
Они наставили свои копья, то есть зажали швабры под мышками.
— Марш! — скомандовала Джузи.
Рыцари снова бросились в атаку. Лошадки бодро заржали, голые пятки шлепали по полу, груди подпрыгивали. Но тут Рабикан неожиданно споткнулся и упал на колени. Астольфо, потеряв равновесие, выронил копье и попытался ухватиться за гриву, то есть за волосы, но не удержался и слетел с коня. Байард, чтобы не затоптать Рабикана, резко остановился. Ринальдо, в свою очередь, вылетел из седла, отпустил копье и грохнулся на пол.
Все смеялись. Два отважных, непобедимых рыцаря лежали на полу пузом кверху, а их орудия, вернее, их природные копья, которыми они терлись о потные спины девушек, гордо торчали маковками к небу. Тут-то и произошли чудесные метаморфозы. При виде такого великолепия лошадка по имени Рабикан решила стать рыцарем Астольфо. Она с диким ржанием села верхом на своего хозяина, поудобнее устроилась и пустилась в безумную скачку, подбадриваемая ревом зрителей. Не теряя времени, тот же фокус проделала и лошадка по имени Байард, вмиг превратившись в Ринальдо. Скачка получилась долгая и беспощадная, пока наконец оба скакуна не распростерлись на полу в полном изнеможении.
Кавальере[6] Кальчедонио Лардера было восемьдесят лет с небольшим. Каждый вечер, как люди ходят в кино или в цирк, кавальере приходил в «Пансион Евы» и сидел там до самого закрытия. Жена у него умерла, детей не было. Грубый и неуживчивый по натуре, Лардера не имел ни друзей, ни родственников и жил на ренту, которой ему едва хватало.
Говорили, что когда-то он был богат и еще слыл большим бабником. Со временем не стало ни денег, ни мужской силы, чтобы привлечь женщин, и кавальере коротал вечера, совершая безобидные походы в бордель, где, за неимением лучшего, мог вдохнуть аромат женского тела и услышать женский смех. Он пунктуально приходил ровно в девять, садился на свое обычное место (много лет там даже висела табличка с надписью «Забронировано кав. Кальчедонио Лардера»), чинно складывал обе руки на инкрустированный слоновой костью набалдашник трости, клал сверху подбородок и наблюдал за происходящим. На большее он был уже не способен. Те, кто немного знал кавальере, часто спрашивали у него совета относительно девушек из новой смены.
— Кавальере, что скажете об этой Инес? Стоит ее взять?
Лардера, вздыхая о былых временах и похождениях, не имея возможности пережить еще одно, всего одно, пусть самое маленькое приключение, внимательно смотрел на девушку и выносил суждение. Не ошибался никогда!