Наконец, когда в игре возникла пауза и они сидели рядышком на диване, Ненэ показалось, что наступил подходящий момент, и он спросил:
— Ты знаешь, что значит распутничать?
Анжела залилась громким смехом.
— Отчего тебе так смешно? — спросил удивленно Ненэ.
— Это слово — распутничать, — оно меня рассмешило. Так говорят священники, и еще это слово есть в Священном Писании, но взрослые говорят по-другому.
— А как они говорят?
— Это плохое слово.
— Ну, пожалуйста, скажи, как говорят взрослые?
— Трахаться. Только ты дома не вздумай произносить, а то тебя мама ремнем выпорет. А если все-таки скажешь, то не говори, что это я тебя научила.
Слово «трахаться» действительно показалось Ненэ самым что ни на есть ругательством, означающим нечто грязное и в самом деле постыдное.
— А по-другому никак нельзя сказать?
— Можно еще сказать «заниматься любовью».
«Заниматься любовью самое приличное», — подумал он.
— А как это — заниматься любовью? Ты знаешь?
Анжела озадаченно посмотрела на него.
— Знаю, но рассказывать не буду. Спроси лучше у своих друзей.
— Ты мой самый лучший друг.
Тогда Анжела указала пальцем промеж ног Ненэ, а потом тем же пальцем показала на то же место, между своими ногами.
— Когда эта штука у тебя входит вот в эту штуку у меня, это и означает заниматься любовью, — произнесла она торопливо, глотая от смущения слова.
Ненэ оторопело смотрел на нее.
Что это, скороговорка? Загадка? Эта штука туда… эта штука сюда…
Он ничегошеньки не понял.
— Объясни еще раз.
— Нет.
— Слушай, а для чего это?
— Чтобы испытывать удовольствие и делать детей.
— Но если это нужно, чтобы делать детей, тогда почему это ужасный смертный грех?
— Это становится грехом, если двое занимаются любовью, но они не муж и жена, или когда они это делают, но детей иметь не хотят.
Ненэ задумался. Он не понял разницы, когда заниматься любовью грех, а когда нет. Единственный способ понять был попробовать.
— А ты можешь мне показать, как это делается?
Анжела засмеялась.
— Не получится.
— Почему? Потому что это страшный смертный грех?
— Нет, потому что у тебя не получится.
— А у тебя получится?
— А у меня — да.
— А почему у меня — нет?
— Потому что он у тебя маленький.
Ненэ был сражен наповал.
Солнечные лучи вдруг исчезли, вокруг воцарилась долгая полярная ночь. Чердак внезапно оказался на северном полюсе и весь погрузился в нестерпимый арктический холод.
Так вот почему он всегда вылетал самым первым из соревнований, которые устраивали мальчишки в третьем классе, когда собирались в старом заброшенном складе, спускали трусы и мерялись, у кого толще и длиннее! Никто никогда не принимал его всерьез! Боже, какая беда! Боже, какая трагедия! Почему именно на его долю выпало такое страшное несчастье? Не лучше ли ему было уродиться калекой с двумя горбами, чем иметь столь маленький кончик, что из-за этого даже невозможно заниматься любовью?
Ненэ трясло, нервы и мышцы ему изменили, он чувствовал себя совершенно раздавленным и даже не заметил, как сполз с дивана на пол. С трудом он удерживал переполнявшие его рыдания.
— Что с тобой? — спросила Анжела.
— Ничего.
— Ну же, не бойся.
— Ты говоришь, что у меня такой… и, значит, я никогда…
Не в силах больше сдерживаться, Ненэ расплакался. Слезы, большие, как горох, покатились по его щекам.
— Да что ты выдумал, глупенький? Когда ты вырастешь, у тебя будет такой же большой, как у всех мужчин.
Возможно, Анжела говорила правду. А какой ей был смысл обманывать?
Чердак вновь озарился солнечным светом.
— Поклянись!
— Чтоб мне окриветь и сдохнуть на месте.
Ненэ воспрянул. Анжела произнесла священную клятву. Он взял себя в руки и уже почти сел на диван, как вдруг внезапная догадка поразила его. Будто молния сверкнула в черном грозовом небе. Он вдруг оцепенел, застыл, весь охваченный внезапным озарением.
— Эй! — позвала его Анжела.
Ненэ не услышал. Так вот что делают мужчины с голыми женщинами в «Пансионе Евы»!
Анжела неожиданно заболела. Как-то ночью у нее начался жар, и все думали, что это обычная простуда, которая пройдет через три-четыре дня. Девочку уложили в кровать и принялись пичкать лекарствами. Однако болезнь Анжелы все не проходила, так что пришлось отправить ее в больницу в Монтелузу. Говорили, что у нее нашли какое-то заболевание легких.
Прошла одна тоскливая неделя, и Ненэ понемногу стал все острее и острее ощущать отсутствие Анжелы. Не столько из-за того, что они больше не могли встречаться на чердаке — разумеется, эти игры уже не были бы такими, как прежде, да и уроки священника, похоже, возымели свое воздействие, — просто он хотел разговаривать с ней, слышать ее голос, глядеть в ее глаза. Он так хотел увидеть свою подругу, хотя бы на пять минут, что решился просить разрешения у матери съездить с ней в больницу, чтобы навестить Анжелу. Мать как раз туда собиралась. Однако Ненэ было приказано выбросить это из головы, поскольку болезнь Анжелы считалась заразной.
Между тем, получив версию о происходящем в «Пансионе Евы», Ненэ нуждался в срочном ее подтверждении.
У Ненэ был близкий друг и сосед по парте Чиччо Байо, с которым они частенько вместе делали уроки иногда в доме Чиччо, иногда в доме Ненэ. Чиччо был известный шалопай и знал разные неприличные слова. Но о постыдных вещах друзья ни разу не разговаривали.
Как-то вечером они сидели вместе, и вдруг на тетрадь Чиччо опустились две мухи, и одна из них, не мешкая, забралась на другую. Ненэ задержал дыхание, прицелился и ладошкой прихлопнул обеих. Чиччо неодобрительно посмотрел на него и взял тетрадку:
— Ну, вот, тетрадь испачкал!
— Прости, сейчас вытру.
— И чем тебе досадили две бедных мухи, которым захотелось потрахаться?
Потрахаться! Чиччо произнес непотребное слово. Ненэ сразу понял, что другу вполне можно задать пару вопросов.
— Слушай-ка, — произнес он, вытирая тетрадь носовым платком, — а ты знаешь, что это за «Пансион Евы»?
— Конечно. Это бордель.
— А ты знаешь, как там берут женщин?
— Ну, заходишь, выбираешь женщину, которая тебе нравится, идешь с ней трахаться, а потом платишь за это. Но ты об этом сейчас даже и не думай.
— Почему?
— Потому что возраст у нас не тот. Чтобы ходить в бордель, надо чтоб тебе исполнилось как минимум восемнадцать лет.
Матерь божья, да это ж сколько времени еще ждать! Целую вечность!
Анжела вернулась домой только через восемь месяцев. Ее возили в санаторий в Палермо. Худая, бледная, глаза огромные, она выглядела странной и меланхоличной. Кузина приехала всего лишь на пару дней, Ненэ так и не удалось поговорить с ней наедине, все время кто-нибудь из родных находился поблизости. Да и сама Анжела не горела желанием уединяться для задушевных бесед. Ее собирались отправить к дальним родственникам в Каммарату, где, как говорили врачи, был целебный воздух, весьма полезный для слабогрудых. Анжела уезжала из поселка на целый год, не меньше.
Год прошел, а Анжела не возвращалась.
— Может быть, она еще не выздоровела?
— Здоровехонька. Болезнь, слава Богу, прошла. Но она там, в Каммарате, пошла в школу и там же должна получить аттестат. Да к тому же эти ее родственники, муж и жена, пожилые люди, они в ней души не чают, она им просто как дочь.
Каждое утро Ненэ подолгу рассматривал себя в зеркале, тщательно оглаживая лицо. Но ни одного, даже самого крошечного волоска не виделось, не ощущалось. Ненэ считал, что его школьные друзья растут намного быстрее: вот у Джаколино (по имени Энцо, но все его звали только по фамилии), например, уже были усы. Ну и что ж, что он на два года старше и вообще второгодник. А вот у самого Ненэ через два года усы вырастут? Он не был уверен и оттого злился. Неужели ему одному всю жизнь так и придется оставаться малышом? Что, если тогда на чердаке Анжела все наврала, только чтобы успокоить его?
Грустные мысли не давали покоя, и, чтобы избавиться от меланхолии, Ненэ шел в комнату отца и брал какую-нибудь книгу почитать. На полках стояло множество книг, и отец разрешил Ненэ читать все, что тот пожелает. Помимо справочников, энциклопедий и учебников, у отца была замечательная подборка поэзии и художественной литературы. Из книг Ненэ больше всего нравились романы одного автора по имени Конрад. Еще был один англичанин, Мелвилл, и еще один, Сименон. Этот был французом.
Чтение сильно увлекло Ненэ. Ему случалось даже теряться в страницах романов, как в густом лесу среди деревьев. Голова начинала идти кругом: то она ему казалась легкой, как воздушный шар, то тяжелой, словно камень. Порой он был не в состоянии продолжать чтение. Строчки прыгали, налезали одна на другую, взор туманился, глаза отказывались что-либо различать.
Это отнюдь не было похоже на ощущения, которые он испытывал, играя с Анжелой и становясь по желанию то Сандоканом, то Тремал-Найком. Чтение порождало в нем какую-то странную слабость, внутреннюю истому. Все тело начинало гудеть, как от страшной контузии, да это и была своего рода контузия, состояние необычного опьянения, мучительное и сладостное одновременно.
Однажды Ненэ настолько погрузился в это состояние, что даже не услышал, как мать позвала его к обеду! Рассерженная мать вошла в его комнату и принялась трясти сына за плечо. Она уже собиралась отвесить ему пару подзатыльников, чтобы привести в чувство, и тут Ненэ, наконец, очнулся, дико взглянул на нее и в изумлении стал обводить взглядом комнату, не понимая, где находится.
Так потихоньку Ненэ исследовал полку за полкой, поглощая книгу за книгой. Как-то раз он встал на стул, чтобы дотянуться до верхних стеллажей, и вдруг ему под руку подвернулся толстый том в красном переплете. На переплете золотом были вытиснены название и автор книги. Когда Ненэ снял этот том с полки, он едва смог удержать его в руке, настолько тот был тяжелый. Ненэ машинально приоткрыл его, намереваясь быстренько пролистать и поставить на место, и сразу наткнулся на иллюстрацию с изображением обнаженной женщины. Она была прикована к скале и безутешно рыдала.