super в значении “хороший” является не приставкой, а прилагательным, и его следует писать отдельно[137]. К тому времени приставка уже перелетела через Атлантику и зажила собственной жизнью в русском языке: не позднее 1989 г. мне довелось услышать в речи своих одноклассников слова наподобие супержвачка.
Вот так приставка super- стала обозначением высшего качества и выражением восторга, а образ Супермена, изначально задуманный как злая карикатура на нацизм, стал олицетворением сил добра и оказался разведен по смыслу с немецким Übermensch. Само слово супермен в качестве нарицательного попало в русский и немецкий языки именно потому, что слова сверхчеловек и Übermensch были перегружены мрачными коннотациями нацизма, которых лишено английское слово. Более того, немцы переводят английское слово superhero “супергерой” как Superheld – то есть корень переведен с английского на немецкий, а приставка остается непереведенной, заимствованной.
Впрочем, немецкая приставка Über- тоже в некотором роде нашла пристанище в английском – в американском английском последней четверти XX в., когда неприятные ассоциации с нацизмом потускнели, она стала шуточной заменой приставки super-, а в наше время дала название известному мобильному приложению для заказов такси[138]. Правда, при этом ей пришлось потерять умляут – английский язык не любит надстрочных знаков.
Думаю, читатели вспомнят и другие примеры заимствованных приставок, восходящих к латыни и греческому: а-, анти-, дис-. Их судьбы не столь причудливы, как судьба приставки супер-, поскольку они чаще всего связаны с интернациональной лексикой греческого и латинского происхождения – книжными терминами из области науки и политики, которые во многих европейских языках похожи. Остановимся лишь на одном любопытном случае, когда выбор заимствованной приставки – что бывает нечасто – в разных языках оказался различным.
Речь идет о слове антиутопия. Вероятно, некоторым из вас известно, что по-английски этот жанр литературы и кино называется dystopia. Англичане не одиноки: по-немецки это слово звучит как Dystopie, по-французски – dystopie, по-фински – dystopia, по-итальянски – distopia. А вот жители Восточной Европы разделились даже в пределах родственных языковых ветвей: для болгар это антиутопия, как и для нас, но для сербов – дистопиjа; по-польски dystopia, но по-словацки antiutópia. Почему так произошло?
Вспомним, что это слово – антоним к утопии, слову, изобретенному Томасом Мором в начале XVI в. Одноименный философский трактат Мора был написан на латыни и после смерти мыслителя переведен на английский его родственником. И в латинском, и в английском текстах название вымышленной идеальной страны выглядит как Utopia. В этом слове несложно выделить греческий корень top- от tópos “место” (ср. топоним, топография). А вот что такое u-? В греческом нет такой приставки; Мор мог иметь в виду либо ou- (отрицательная приставка), либо eu– (приставка со значением “хороший, правильный”). В России принято первое толкование: утопия – “место, которого не существует”. Но соотечественники Мора расходятся в понимании этого слова. Известный социолог и политический философ Джон Стюарт Милль в своей парламентской речи 1868 г. явно толкует u- как греческое eu-:
Возможно, утописты – слишком лестное название для них [правительства], вернее было бы называть их дис-топистами или како-топистами. Утопическим обычно называют то, что слишком хорошо для применения на практике, но то, к чему они, похоже, склоняются, слишком плохо для применения на практике[139].
Вариант cacotopia (от греческого kakós “плохой”, ср. наше какофония) был предложен еще в 1818 г. другим политическим мыслителем – Иеремией Бентамом. В конце концов победил в английском языке все же вариант dystopia, распространившийся затем в другие западноевропейские языки. Но, например, во французском сохранилось колебание между dystopie и anti-utopie, что даже породило некоторую литературоведческую путаницу (есть мнение, что это разные понятия).
Чем обусловлено это колебание? Думается, представлением о том, как членится слово утопия. Если в нем выделяется корень -топ- со значением “место”, то к нему присоединяется приставка дис– с негативно окрашенным значением. Если же мы рассматриваем слово утопия как неделимое, то к нему присоединяется приставка анти-, что дает значение “нечто противоположное утопии”.
Членение заимствованных слов нередко бывает проблематичным. Здесь уже приводился пример со словом артист: в нем явно выделяется суффикс -ист, но в русском языке нет слова арт как такового. Есть фашист, фашизм и антифашист, антифашизм, но нет никакого *фаша, хотя из структуры слова следует, что выделяться должен этот корень. Есть антиподы, но нет *подов. С другой стороны, у нас есть такие совершенно внятные случаи, как журнал – журналист, флора – флорист, политика – аполитичный, комфорт – дискомфорт, коммуна – коммунист – антикоммунист. Здесь членение слова сомнению не подлежит.
А бывает и так, что все части слова свои, исконные, и тем не менее слово заимствовано. Как такое возможно? Об этом будет рассказано в следующей главе.
11. Очарованная личность не в силах сосредоточиться
Возможно, читатель уже обратил внимание на то, что до сих пор мы не затрагивали излюбленную тему филологических обсуждений – кальки. В классическом учебнике Розенталя калькам посвящен целый параграф. Вот определение, которым он открывается:
Одним из способов заимствования является калькирование, т. е. построение лексических единиц по образцу соответствующих слов иностранного языка путем точного перевода их значимых частей или заимствование отдельных значений слов. Соответственно различают кальки лексические и семантические[140].
Среди примеров калькирования, которые дает Розенталь, – водород. Русское название этого химического элемента буквально переведено с французского hydrogène – слова, изобретенного в 1783 г. Антуаном Лавуазье. Французский химик, в свою очередь, построил это название по модели им же придуманного oxygène – “кислород”. История открытия кислорода весьма живо описана в стихотворении Ефима Ефимовского 1984 г., которое вы могли читать в детстве:
Та история простая…
Джозеф Пристли как-то раз
Окись ртути нагревая,
Обнаружил странный газ.
Газ без цвета, без названья.
Ярче в нем горит свеча.
А не вреден для дыханья?
(Не узнаешь у врача!)
Новый газ из колбы вышел,
Никому он не знаком.
Этим газом дышат мыши
Под стеклянным колпаком.
Описанные события происходили в 1774 г. В тот же год Пристли поехал во Францию к Лавуазье обсуждать свое открытие. Французский коллега продолжил эксперименты Пристли и подтвердил, что речь идет о составном компоненте воздуха. К 1777 г. он придумал для него название – oxygène. Сам Лавуазье составил это слово из двух греческих корней – oxýs “кислый” (ср. наше уксус) и génos “род”. То есть во французском это тоже заимствование, хотя и прямое. “Кислым” новооткрытый газ оказался из-за ошибки Лавуазье – ученый решил, что это вещество входит в состав всех кислот. На самом деле кислый вкус кислотам сообщают ионы водорода, описанного Лавуазье несколько лет спустя. По аналогии с oxygène он назвал его hydrogène – думаю, перевод не требуется: даже те из нас, кто не владеет греческим, знают, куда полагается залезать в гидрокостюме!
Англичане, очевидно, в знак признательности Лавуазье, сохранили его термины, слегка переиначив на английский лад (oxygen, hydrogen – с ударением на первом слоге), а вот немцы и русские предпочли перевести. По-немецки они звучат как Sauerstoff, Wasserstoff – букв. “кислое вещество”, “водяное вещество”. Мы видим, что у немцев перевод более вольный – “род” оказался потерян, тогда как русское слово воспроизводит оба компонента буквально.
Как устроен этот тип заимствований? При ближайшем рассмотрении очевидно, что не так, как те, что мы рассматривали в предыдущих главах. Заимствуется не само слово и даже не отдельные его части – используется лишь словообразовательная модель. Кальки поэтому нельзя отнести к настоящим лексическим заимствованиям, и слова типа водород точнее называть морфологическими кальками, а не лексическими.
1. Морфологические, или словообразовательные, кальки
Этот тип заимствований очень древний и характерен главным образом для книжной речи. Отличный материал для изучения таких калек – переводы Библии и раннехристианской литературы. Так, церковнославянский язык изобилует кальками с греческого: богословъ (theológos), Богородица (theotókos), богоносьць (theophóros), благочьстие (eusébeia), живописьць (zográphos), сребролюбие (philargyría), кумирослужение (eidōlolatréia), человѣколюбие (philanthropía) и т. д. Многие из них прижились в литературном русском языке и сохранились до наших дней.
С петровской эпохи популярность калькирования начинает снижаться, русский язык все чаще идет по пути прямых заимствований. Но и в это время кальки не перестают появляться – например, в географических названиях. Так,